Андрей Дашков - Солнце полуночи. Новая эра

Потом появилась фигура Дьякона, летящего в нескольких метрах над землей в луче света, – уродливая тень парящего в недоступном месте Ангела, тень, отброшенная в такую же уродливую плоть. Похоже, больше не было смысла экономить энергию. Дьякона сопровождал сонм других, вторичных теней, используемых посланником «Абраксаса»: Картафил, Мормон, Бортник, Веспер, Гурбан, Жвырблис, десятки и сотни неразличимых – фантастический рой эпигонов, болванок, матриц, заготовок существ из плоти и крови, плывущих следом, будто куклы, собранные в прозрачный мешок, или перчатки, которые могут быть надеты в любой момент в случае необходимости…

Адам Тодт не представлял, как можно бороться с ЭТИМ – до той минуты, пока его беспорядочно блуждавший взгляд не наткнулся на знакомую надпись «Одной ногой в могиле». Куртка Малыша превратилась в лохмотья, однако надпись еще можно было разобрать. Но что означали дым, запах гари и паленых волос?

Перед верандой горящего коттеджа лежало то, что Адам принял вначале за изуродованный и обгоревший труп. Кто-то свернул бедняге шею. Во всяком случае, старику показалось, что голова повернута на сто восемьдесят градусов относительно нормального положения. Потом ЭТО вдруг зашевелилось.

ОНО медленно встало на колени, а затем утвердилось на непослушных ногах. Было какое-то не сразу осознаваемое несоответствие в ЕГО облике…

Старик увидел существо в профиль. Капюшон был отброшен, и одно это обстоятельство приковало Адама к месту. Кошмар с наведенным влиянием продолжался. Кто-то подсовывал ему плохое, смазанное трехмерное изображение его двуликого бога.

Янус-недоносок выпрямился.

Лицо клона Мицар было мертвым, уже отвердевшим, искаженным предсмертной гримасой боли и стянутым в желтеющую маску с уголком стеклянного глаза, в котором запеклась кровь. Зато с другой стороны черепа еще жило другое лицо – недолепленное в искусственной утробе, чудовищный и поразительный результат генетического бильярда, усугубленный позднейшей хирургической операцией. Лицо «брата»…

Тонкие детские волосы завешивали его почти полностью и вдобавок росли отовсюду – из век, плоского носа, напоминавшего смятое свиное рыло, из косой щели безгубого рта, выглядевшей в точности как рваная рана от гвоздя, который вспорол кожу на затылке, и даже из правого глазного яблока, затянутого пленкой. Но хуже всего был взгляд левого, зрячего глаза – мутный, ускользающий от понимания, абсолютно чуждый человеческому и потому обладающий сверхъестественной силой.

Старик Тодт вдруг понял, что любит это существо. Так же сильно, как ненавидел Малыша. Чувство, казавшееся чудовищным извращением, на самом деле было гораздо глубже, чем спонтанная привязанность, возможная между свободными существами. Это была глубочайшая, вплоть до самопожертвования, верность собаки своему хозяину.

Клон Алькор, получивший наконец тело мальчика в полное и безраздельное пользование, сделал первый самостоятельный шаг. Он двигался спиной вперед нелепой подпрыгивающей походкой, отчего фигура ребенка приобретала гротескную схожесть с куклой, дергающейся на невидимых нитях. При других обстоятельствах это могло бы даже выглядеть забавным, но ни одному из всех немногочисленных живых свидетелей происходящего это не помогло преодолеть страх.

Существо двигалось навстречу Дьякону, позабыв о координации движений, вернее, не придавая значения этой мелочи. Его голова беспорядочно раскачивалась из стороны в сторону. Острые локти торчали, будто сломанные деревянные суставы. Эта заводная игрушка, изготовленная в далеком монастыре, уже выработала свой ресурс и вдобавок действительно сильно обгорела. Сквозь дыры в порванных штанинах виднелись белеющие кости…

Тем не менее поврежденному механизму предстояло быть использованным до конца.

Последнее, что помнил старик, это стремительное сближение двух монстров, гнавших перед собой волны искажений. Взбаламученная реальность, ввергнутая в хаос, рассыпалась, будто карточный домик, снесенный ураганом. Расколотая земная кора проваливалась в леденящую черноту, но и само небо покрылось пятнами мозаики, распалось на фрагменты, которые перемешивались, превращаясь в костяшки домино. Стена магмы надвинулась; на лицо обрушилась пылающая подушка; Адам Тодт сделал судорожный и, как он думал, последний вдох. Тьма всосала его, гигантские губы издали чмокающий звук, а сотни бесплотных пальцев проникли в мозг, пытаясь произвести окончательную коррекцию…

Вероятно, это удалось. Во всяком случае, Адам Тодт начал снова осознавать себя только тогда, когда оказался в относительной безопасности в нескольких километрах от монастыря. Это нельзя было назвать очередным «пробуждением». Он «включился», «нашел» себя внутри раскаленной кабины грузовика. Он был на грани теплового удара.

Кондиционер и впускной клапан системы воздухообмена не работали. В полутьме ярко сиял узкий прямоугольник – свет в конце туннеля? сруб колодца? выход из черного коридора? Чем бы это ни было, его размеры не менялись. Желто-голубой кирпич летел навстречу, но момент столкновения все время отодвигался. Изображение на экране?.. Очередной электронный мираж?..

Старик тупо пялился на картинку. Для него она могла означать только одно. Вход в недостижимый рай. Недоставало только возносящихся душ…

Адам судорожно дышал – перепуганный кролик, запертый в герметичном ящике. Глаза – две воронки в пустоте, жадно засасывающие свет… Постепенно свет растопил черный лед. Под действием тепла возрождалось что-то, прежде замороженное во внутреннем леднике.

Спустя несколько минут Адам нашел в себе силы потянуть за рычаг на панели управления и разблокировать клапан. Он ничего не помнил об отравляющих газах. Кто-то (Малыш? Любимый «сынок» Алькор?) в очередной раз позаботился о нем…

Снаружи солнце сжигало землю. Воздух приходилось пить…

Внезапно Адам понял, что знает, как называется то, что он видит сквозь узкую щель между щитками, прикрывающими лобовое бронестекло. Он не вспоминал забытое и не давал названий предметам; он заново создавал реальность. Он начал с простых вещей – «камень», «земля», «небо», «песок», «пустыня», – но каверны размером с океан быстро заполнялись, и вскоре он отыскал внутри себя материал для чего-то более сложного – «дороги», «одиночества», «радости существования», «надежды», «обретенного света»…

Время задавать вопросы еще не наступило. Он остался один. Ни впереди, ни сзади машин не было. Зато рядим с ним, на пассажирском сиденье, лежала реликвия, стоившая ему потерянного рассудка.

Глава двадцать третья

Почему ты спишь в тюрьме, когда вокруг простор Божьей земли?

Под утро ему снова приснилось ужасное сморщенное личико клона Алькора. Старик с криком проснулся и увидел, что в изголовье кровати стоит кто-то – неподвижный, как статуя, притаившийся в складке тишины. Потом этот «кто-то» отреагировал на его участившееся дыхание, сделал шаг вперед и оказался в круге света от керосиновой лампы.

Адам заскулил.

– Я твой новый поводырь, – сказал ночной гость.

Теперь во время прогулок по монастырским задворкам его сопровождало маленькое существо – ребенок на вид, однако совсем не ребенок. Бесполый карлик, одетый в неизменную куртку с капюшоном. Очередная модификация, созданная в монастырских лабораториях, но теперь уже бесполезная.

Существо смутно напоминало старику кого-то, оставшегося в прошлой жизни; оно общалось с ним не слишком вежливо и чуть свысока, будто с лишившимся ума и впавшим в детство родственником. Возможно, это было связано с тем, что Адам отказывался верить в очевидное. Например, в свое чудесное спасение и еще более чудесное возвращение. И он не верил в то, что монахи нарушат главный принцип безопасности.

Его паранойя имела вескую причину. Он до сих пор был единственным гостем из числа посторонних, прибывавших с редкими караванами, кого братья не взяли под стражу. Обычно таких «гостей» сразу же разоружали и расселяли по одиночным «номерам». Тодт больше не видел их, включая немых водителей-»артишоков». Возможно, тех не оставляли в живых. Люди из «Револьвера и Розы» отличались маниакальной подозрительностью, возведенной в добродетель. Старик подвергся зондированию, которое опустошило его окончательно. И все же им не удалось превратить его в идиота…

До последней минуты он не верил также в то, что ему выпадет привилегия увидеть Куколку своими глазами. Его перфорированная память хранила некую обрывочную информацию, полученную Мицаром от других пенетраторов. Когда старик пытался воспользоваться ею, на поверхность всплывал единственный образ: белый слепой червь, ползающий в лабиринте подземных тоннелей. Все старания достичь большей ясности оказывались тщетными.