Коллектив авторов. Составитель С. Лукьяненко - Гуманный выстрел в голову
— Плохо расслышал последнюю фразу, — насторожился Ваня. — Мне показалось, или вы опять произнесли наше запрещенное слово?
— Показалось, — сухо бросил Трохин.
— Мы уже подлетаем, гражданин Трохин, — кивнул Ваня. — Я понимаю, вы многого натерпелись. Потерпите еще чуть-чуть, и скоро будете дома… Если не начнете в церкви говорить все то, что говорите при мне…
— Я понимаю, — кивнул Трохин. — Не дурак.
Ваня умело посадил кар, распахнул люк, выглянул, замер и присвистнул. Трохин тоже выглянул и увидел большой купол церкви и ворота. Но перед воротами шеренгой стояли стражники.
— Вот те на, гражданин Трохин… — пробормотал Ваня. — Вас хотят остановить. Но это не войска ООЦ, это стражники инфоканала «Сурен»…
— Все пропало? — безнадежно спросил Трохин.
— Отчего же, — вздохнул Ваня, вынимая свою хабу-хабу. — Раз я обещал, все будет хорошо. Вылезаем и медленно идем к воротам. Ох какие у меня будут потом неприятности…
Трохин неуклюже выбрался из кара, но Ваня обогнал его и зашагал впереди. Шеренга стражников стояла молча. Все они были рослыми, в их руках поблескивали белые дубинки. Когда оставалась пара шагов, Ваня вдруг остановился, и Трохин чуть не налетел на него.
— Я из БЕЗНАЗа!!! Всем оставаться на местах!!! — рявкнул Ваня и угрожающе выставил вперед свою хабу-хабу, как пульт телевизора.
Стражники испуганно расступились. Ваня грубо толкнул Трохина вперед, а сам тревожно водил хабой-хабой по сторонам. Стражники пятились, пряча белые дубинки, словно знали, на что способна хаба-хаба работника БЕЗНАЗа. Трохин оглянулся на Ваню. Хаба-хаба в его руке светилась ярким рубиновым светом, и из нее полз широкий луч-клинок. Ваня взмахнул им пару раз, со свистом рассекая пространство, и стражники расступились окончательно.
Трохин попятился, ткнулся спиной в двери, они распахнулись, и он оказался в сумраке церкви. Ваня вбежал следом, и створки ворот захлопнулись. Хаба-хаба потухла, и Ваня убрал ее.
— В церкви нас не тронут, если не придут официальные войска, — пояснил он. — Поспешите, вас ждут!
Трохин обернулся и остолбенел. Внутри церковь напоминала джунгли. Над головой смыкались ветви громадных пальм, повсюду раскачивались лианы и щебетали птицы. В глубине, на небольшом возвышении из камней и листьев, в полном молчании стояла группа голых людей с каменными топорами, на бедрах у них висели повязки из шкур и перьев.
А навстречу гостям из чащи уже шагал рослый бородач в плаще и колпаке звездочета. В одной руке у него была длинная металлическая линейка, в другой — громадная лупа с массивной ручкой, хотя, кажется, без стекла.
— Дай вам природа, Батя! — поклонился Ваня.
— Дай вам природа, Батя! — повторил Трохин.
— Иди уж сюда, сын мой! — нетерпеливо сказал бородач и махнул линейкой. — Заждались!
— Заждали-и-и-и-ись! — в один голос пропели голые люди в глубине зарослей, и Трохин понял, что это церковный хор.
В дверь церкви глухо застучали снаружи.
— Идите, идите, гражданин Трохин! — прошептал сзади Ваня, — Как вас ударят линейкой — рвите чеку! Но не раньше! Удачи!
— Спасибо, Ваня! — обернулся Трохин. — Спасибо тебе за все! Прощай!
Он шагнул вперед и оказался перед бородачом.
— Веруешь ли ты?! — вдруг воскликнул бородач, срываясь с баса на визг.
Ловким движением он вынул из-за пазухи спелый банан и протянул его Трохину.
— Верую! — кивнул Трохин и осторожно взял банан.
— Крепка ли твоя вера? — снова крикнул бородач. — Веруешь, что произошел от Обезьяны?
— Крепка! Я верую! Верую, что действительно произошел от Обезьяны!
— Жри! — кивнул священник на банан. Трохин начал снимать кожуру, и тут грянул хор.
— О чудо! Чудо! — повторял хор сочным многоголосьем. — Он верует! Верует, что произошел от Обезьяны!
Певцы все более входили в раж, некоторые уже начали подпрыгивать, вертеться на месте, гримасничать, размахивать руками, почесываться и повисать на ближайших лианах. А самый толстый солист, присев на корточки, уперся одной рукой в настил, а другой энергично чесал под мышкой, выводя сочным басом:
— Так было и будет во веки веков! Аминь!
И почему-то Трохин, впервые за эти три безумных дня, почувствовал себя в полной безопасности и гармонии с окружающей средой. Он куснул банан, облегченно закрыл глаза, склонил голову, взялся рукой за цепочку на шее и стал терпеливо ждать удара линейкой.
Артем Велкорд
В ДВУХТЫСЯЧНОМ БУДЕТ ТРИДЦАТЬ
Ветви рябины были усыпаны огненно-оранжевыми гроздьями. До октября они так и будут украшать чахлый двор, и лишь потом, с первыми заморозками, налетят невесть откуда стаи бойких птичек с хохолками на вертлявых головках и в одночасье склюют множество так и не родившихся новых рябин. Элу всегда хотелось узнать, как же называются эти проворные пернатые, но орнитологов среди её знакомых не водилось, а тратить время на листание толстых запыленных справочников в библиотеке не хотелось. Так и остались юркие пугливые птички для Элу безымянными.
Впрочем, в этом году они прилетят еще не скоро. Середина августа, теплынь, искрится, разбиваясь о лужу, солнечный луч, жмурится от удовольствия соседский кот у трубы водостока. Кот серый, в черных полосах, из окна виден, как на ладони. Элу быстро оглянулась — не заметит ли мама, — села на широкий подоконник, торопливо перекинула ноги наружу. Сказала коту «кис-кис-кис». Он не отреагировал, хотя, конечно, прекрасно слышал: от окна второго этажа до зверя было совсем недалеко. Элу не обиделась.
Она посидела, качая ногой и прислушиваясь. Из-за сараев в дальнем конце двора слышались гитарные переборы. Иногда оттуда же долетали взрывы хохота. А еще над крышами сараев взвивался синий, едва заметный, дымок. Опять Мишка курит, поняла Элу. Вот достанется ему от старух, если заметят.
Со старухами у Мишки Галесова была давняя затяжная война. Сперва из-за побитых стекол. Двор маленький, и в футбольных баталиях глупый мяч порой летел в сторону форточек вместо ворот. Как назло, форточки почти всегда принадлежали кому-нибудь из старух. Ну а Мишка, как главный заводила, был под подозрением: не его ли нога запулила спортивный снаряд в сторону безвинных стекол?
Теперь-то Мишке шестнадцать, и противостояние между ним и старухами вышло на новый уровень. Вчера Элу сама слышала, как баба Маша орала за сараями:
— Окаянный олух, ты что, сараи поджечь хочешь!? Опять курил, охламон! Когда уж тебе в армию-то наконец заберут, дубина стоеросовая! Там тебе быстро мозги на место поставят…
Элу сильно сомневалась, что Мишка кому-то даст вправлять себе мозги. И все же отчасти была солидарна с бабой Машей: курить — это совсем не дело.
Позади послышались шаги. Элу пантерой развернулась, уперлась расставленными руками в деревянную раму. В таком положении ее и застала мама.
— Опять на окне сидела? — подозрительно спросила она.
— Я и сейчас сижу, — удивилась Элу.
— Не увиливай. Ты прекрасно знаешь, о чем я. Сколько раз я говорила, чтобы ты ноги наружу не свешивала.
— Ну, мама…
— Не будем спорить. Ты все прекрасно понимаешь, Элу. А сейчас сходи, пожалуйста, в магазин. Папа с работы вернется, а в доме ни куска хлеба.
Когда Элу вышла из подъезда, за сараями уже разгорался скандал. Гитарный звон стих, и вместо него оттуда слышался разъяренный голос бабы Маши. Элу мысленно пожелала старой женщине успеха в борьбе с курением и зашагала в ближайший продмаг.
Там, конечно, толпилась очередь. Давали колбасу и сахар. Потрясая блеклыми прямоугольничками талонов, переругивались у прилавка женщины. Стоял обычный для магазина возмущенный гул; иногда, как рыба из стоячей воды, из него выскакивали отдельные реплики. Элу заняла очередь, сжимая во вспотевшей ладони скомканную сетчатую авоську. Приготовилась к томительному ожиданию.
Ждать не пришлось. Почти сразу к ней подошла женщина. Встрепанные волосы падали ей на лоб и женщина резким нервным движением отдувала их, выпятив губу.
— Девушка, — сказала она. — Вы очень торопитесь?
— Нет, — настороженно отозвалась Элу. Сейчас наверняка попросит пропустить вне очереди. Скажет, что ребенок дома один. Или еще что-нибудь в этом роде. Такие женщины, с оставленными без присмотра детьми, встречались почти в любой очереди.
— Девушка, вы понимаете, у меня дома сын один, — оправдывая ожидания, заговорила женщина. — А я на работе ключ оставила. И теперь не могу попасть домой.
— Хотите, чтобы я вас вперед пропустила? Да пожалуйста, мне не жалко. Только что вам это даст, впереди вон еще сколько народу.
— Ну что вы! Я совсем не об этом. Видите ли, вы такая маленькая, — женщина чуть виновато улыбнулась. — А у меня довольно широкая форточка…
Женщину звали Надеждой. Обитала она неподалеку от магазина, в кирпичной пятиэтажке. Дошли быстро.
