Клиффорд Саймак - Зарубежная фантастика
— Ну и гадко же было так делать. Эти бедные дьяволята всего лишь выполняли свою работу, — заметила она.
— Если это их работа, она мне не нравится, — ответила я ей.
— Ну и схлопотала им порку, бедняжкам. Но, я полагаю, это опять потеря памяти. Ты не вспомнила ведь, что Слугу, огорчившую Мать, наказывают поркой, не так ли? — саркастически добавила она.
— Поркой? — повторила я с трудом.
— Да, поркой, — передразнила она. — Но тебе ведь дела нет, что с ними станет? Не знаю, что случилось с тобой, пока тебя не было, но что бы это ни было, результат, кажется, получился прегадкий. Мне никогда не было до тебя дела, Орчис, хотя другие и думали, что я не права Ну, а теперь мы знаем все.
Никто не стал продолжать. Сильно чувствовалось, что все разделяют мнение Хейзел, но, к моей удаче, я избежала их упреков из-за того, что дверь открылась.
Вновь вошла старшая служительница с полдюжиной маленьких клевретов, но на этот раз ими предводительствовала красивая женщина лет тридцати. Ее внешность доставила мне неимоверное успокоение. Она не была ни крошечной, ни амазонкой, не была она и толстой. На фоне сопровождающей ее служительницы она выглядела длинноватой. Я определила ее рост приблизительно 1 метр 60 см. Это была нормальная, приятно сложенная молодая женщина, с коричневыми волосами, коротко подстриженными, в плиссированной черной юбке, видной из-под белой спецовки. Старшая служительница почти семенила, чтобы поспеть за ее широкими шагами, и говорила что-то о заблуждениях и “только что обратно из Центра сегодня, доктор…”
Женщины остановились около моего ложа, в то время как малышки столпились вместе, поглядывая на меня с недоверием. Она воткнула мне в рот термометр и подержала запястье. Удовлетворившись показаниями обоих, поинтересовалась:
— Головная боль? Беспокоит что-нибудь другое?
— Нет, — ответила я ей.
Она внимательно меня оглядела Я возвратила ей взгляд.
— Что…? — начала она.
— Да у нее с головой не в порядке, — вмешалась Хейзел с другого угла комнаты. — Она говорит, что потеряла память и не знает о нас.
— Она говорила о жутких отвратительных вещах, — добавила другая из пяти.
— У нее галлюцинации. Она думает, что может писать и читать, — подлила масла в огонь Хейзел.
На это доктор улыбнулась.
— Это так? — спросила она у меня.
— Не вижу, почему бы и нет… — но это было бы легко проверить, — резко ответила я.
Она ошарашенно поглядела на меня, но потом пришла в себя, повторив терпеливую полуулыбку.
— Отлично, согласилась она миролюбиво.
Она вытащила из кармана маленький записной блокнот и предложила его мне вместе с ручкой. Ручка непривычно легла в мою ладонь и непослушные пальцы не сразу удобно взялись за нее, но, несмотря на это, я написала.
…я всего лишь слишком хорошо осознаю, что вижу галлюцинацию — а вы только ее часть.
Хейзел хмыкнула, когда я вручила блокнот обратно. Если у доктора не отвалилась челюсть, то улыбки-то уж как не бывало. Она напряженно поглядела на меня. Все остальные в комнате, видя выражение ее лица, стихли, будто я совершила чудо.
Доктор обернулась к Хейзел.
— Что она вам тут рассказывала? — спросила она.
Хейзел поколебалась, но потом выпалила:
— Такую гадость! Она рассказывала о двух полах у человека — так, будто мы были как животные. Это было отвратительно.
С минуту доктор размышляла, потом обратилась к старшей служительнице:
— Лучше доставить ее в лазарет. Я осмотрю ее там.
Как только она вышла, малышки рванулись подтащить низкую каталку из угла к моему ложу. С десяток рук помогли мне перебраться на нее и проворно увезли прочь.
— Ну, а теперь, — зловеще прошипела доктор, — вернемся к нашему разговору. Кто тебе рассказал всю эту чепуху о двух полах? Мне нужно ее имя.
Мы были одни в маленькой комнате с розовыми обоями в золотых звездочках. Служительницы тут же отчалили, как только привезли меня. Доктор сидела, держа наготове блокнот на коленях и ручку в руке. У нее был вид инквизитора, которого не проведешь. Мне было не до правил вежливости. Поэтому я попросила ее не быть дурой. Она, казалось, на мгновение была в нерешительности от овладевшего ею гнева, но потом взяла себя в руки и промолвила:
— После того, как ты покинула клинику, у тебя был отпуск, конечно же. И куда тебя посылали?
— Я не знаю, — ответила я. — Все, что я могу вам сказать — это то что и другие. Все это галлюцинация или обман — или что бы там ни было — началось в той больнице, что вы зовете Центром.
С полным решимости спокойствием она сказала:
— Послушай, Орчис. Когда ты уехала от нас, 6 недель назад, ты была совершенно нормальной. Ты поехала в Клинику и в обычном порядке родила своих малышей. Но в тот промежуток времени, что прошел между родами и сегодня, кто-то вбил тебе в голову всю эту дрянь — заодно научив тебя читать и писать. Теперь ты мне скажешь, кто это был. И предупреждаю, не отговаривайся от меня потерей памяти. Бели ты была в состоянии помнить этот вызывающий тошноту бред, который ты рассказывала другим, ты уж сможешь вспомнить, от кого ты его узнала.
— Да ради бога, говорите же разумно, наконец, — ответила я. Она снова вспыхнула.
— Я могу выяснить в Клинике, куда они тебя послали, и в Доме Отдыха — кто были твои основные друзья, пока ты находилась там, но я не хочу терять время, прослеживая все твои контакты, поэтому я прошу тебя не создавать сложностей и сказать сразу. Ты это прекрасно можешь. Мы не хотим, чтобы пришлось принудить тебя говорить, — заключила она зловеще.
Я закрутила головой.
— Вы на неверном пути. Насколько я поняла эту галлюцинацию, включая мою связь с этой Орчис, все началось каким-то образом в Центре. Как это случилось — я не могу сказать, и что случилось с нею прежде, не могу представить.
Она нахмурилась, явно обеспокоенная.
— Какая галлюцинация? — осторожно переспросила она.
— Вся эта фантастическая система — и вы тоже, — махнула я на все вокруг, — это тошнотворное огромное тело, все эти крохотные женщины, все. Очевидно, все это родилось в моем подсознании — и состояние моего подсознания меня беспокоит, так как осуществлением желаний его никак не назовешь.
Она продолжала глядеть на меня, еще больше забеспокоившись.
— Кто вообще мог рассказать тебе о подсознании? — неуверенно спросила она.
— Не вижу, почему даже в галлюцинациях от меня ждут, чтобы я была неграмотной идиоткой, — ответила я.
— Но Мать не может ничего знать о таких вещах. Ей это не нужно.
— Послушайте, — сказала я. — Я же вам объяснила, как и тем несчастным пародиям на женщин в той комнате, что я не Мать. То, чем я являюсь — это всего лишь несчастный Б.М., которому снится какой-то кошмар.
— Б.М.? — спросила она рассеянно.
— Бакалавр Медицины. Я практикую врачебное дело, — сказала я ей.
Она продолжала с любопытством разглядывать меня. Ее взгляд с неуверенностью блуждал по моим мощным формам.
— Ты утверждаешь, что ты доктор? — спросила она странным голосом.
— В обычном смысле — да, — согласилась я.
В ее голосе послышалось негодование, смешанное с изумлением, когда она возразила.
— Но это же полнейший вздор! Тебя воспитали и вырастили, чтобы ты была Матерью. Ты и есть Мать. Да ты только посмотри на себя!
— Да, — повторила я с горечью. — Только посмотрите на меня. Воцарилось молчание.
— Мне кажется, — произнесла я наконец, — галлюцинация это или нет, мы недалеко уйдем, если будем просто обвинять друг друга во вздоре. Предположим, вы объясните мне, что это за место, кем, вы думаете, я являюсь. Это может подтолкнуть мою память.
Но она воспротивилась этому.
— Думаю, — сказала она, — что сперва ты расскажешь мне то, что можешь вспомнить. Это лучше навело бы меня на мысль, что тебя так озадачило.
— Отлично, — согласилась я и пустилась в пространное повествование о себе, насколько я могла вспомнить все — до того момента, то есть когда разбился самолет Дональда.
Было глупо с моей стороны попасться на эту удочку. Конечно же, она и не собиралась что-нибудь мне рассказывать. Когда она выслушала все, что я смогла ей сообщить, она ушла, оставив меня в бессильной ярости.
Я дождалась, пока все в доме не затихло. Вскоре отключили музыку. Заглянула служительница, спросить, не нужно ли мне чего, видно, заканчивая последние дневные обязанности, и затем я уже ничего не смогла услышать. На всякий случай я подождала еще полчаса, пролетевшие незаметно, и попыталась с усилием встать, на этот раз разбив всю задачу на маленькие этапы. Самым трудным делом было встать на ноги из сидячего положения, но, запыхавшись, мне это удалось. Потом я подошла к двери и обнаружила, что она не заперта Я приоткрыла ее чуть-чуть, прислушиваясь. В коридоре не было ни звука, ни какого-нибудь движения, поэтому я широко раскрыла дверь и отправилась исследовать все, что могла, в этом доме. Двери всех комнат были закрыты. Прикладывая к ним плотно ухо, я могла расслышать за некоторыми размеренное тяжелое дыхание, но никаких других звуков в безмолвии. Я продолжала путь, свернув несколько раз за угол, пока не увидела перед собой парадную дверь. Я попыталась найти замок, но она не закреплялась ни болтами, ни засовом. Я замерла, прислушиваясь, на несколько мгновений и затем открыла ее и вышла наружу.
