Виктор Пелевин - S.N.U.F.F.
Она махнула рукой, словно перематывая несколько моих следующих фраз. Впрочем, она действительно их знала.
— Но я по-прежнему смогу видеть Грыма? — спросила она. — Ты будешь брать меня с собой?
И тут я свалял дурака.
Я мог выторговать себе любые условия, потому что у меня на руках была самая сильная карта из всех. И тогда, наверно, все сложилось бы по-другому.
Но торговля требовала времени — и, возможно, новых нервов. А я уже знал, чем закончится обсуждение условий. И во мне победило нетерпение.
— Летчики не берут свое слово назад, — сказал я гордо. — Этот вопрос мы уже решили.
— Обещаешь?
— Обещаю. А теперь иди к папочке… Вот только не надо этой грустной покорности на мордашке, поняла? Я хочу энтузиазма. Искреннего энтузиазма. Ты ведь делаешь доброе дело — спасаешь оркского выродка от газовой камеры. Радость по этому поводу должна ясно читаться на твоем лице. А то я могу передумать. Ты поняла, моя милая? Вот так, так, хорошо…
Я сдержал свое слово.
Перед следующим выходом из дома Кая провела почти час у зеркала, пробуя разные комбинации накупленного за мои деньги барахла. Я несколько раз ловил себя на том, что во мне поднимается совершенно искреннее раздражение — и мне стоило большого труда удержать себя в руках, напоминая себе, что она старается не для Грыма, а для меня — и полностью достигает своей цели.
Кто порадовал меня по-настоящему, так это Грым. Увидев ее, он вздрогнул и отвернулся — и за весь день ни разу на нее не посмотрел. Теперь он реагировал на нее в точности как Хлоя.
Возможно, дело было в том, что его очень интересовали древние машины смерти (мы гуляли по Музею Истории Снафов), и ему было не до современных машин наслаждения. Кая же была бледна и печальна. Насколько я представляю механизм ее эмоциональной симуляции, это как азартная игра: управляющие алгоритмы требуют осмысленного постоянства в поведении, и если она ставит на какую-то карту и проигрывает, ей приходится изображать грусть.
Выходило весьма убедительно.
В моей памяти осталась такая картина: мы с Грымом и Хлоей стоим возле императорской колесницы, которую много раз использовали в исторических снафах, и слушаем гида. Из бурого деревянного колеса далеко выступает утыканная ржавыми лезвиями ось. Хлоя рассматривает золотую резьбу на борту колесницы, Грым слушает гида и задумчиво водит пальцем по одному из лезвий. Кая, в веселой розовой маечке с серебристым котенком на груди, стоит в стороне, и вид у нее такой понурый, что у меня вот-вот навернутся на глаза слезы.
«Ничего, — думаю я с нежностью, которую не может победить никакая рациональность, — вернемся домой, и папочка тебя утешит. И ты поймешь наконец, моя дурочка, что кроме меня ты никому не нужна в этом мире, совсем никому…»
Я пытаюсь поймать ее взгляд, но мне не удается.
А вот экскурсия на приморскую виллу Лазурного Берега, где на десятиметровой обзорной площадке дует настоящий соленый бриз. Грым не понимает, каким образом гипероптика уменьшает сидящую в другом конце площадки Хлою и ходит взад-вперед, пытаясь поймать точку, где та раздвоится или исказится. А я…
Я смотрю на силуэт Каи в арке дрожащих листьев и думаю о том, что смеющийся и играющий ее волосами ветер, веселое бесстрастие юности, солнечная сила, которая переполняет ее, пока она глядит из своего мимолетного зеленого алькова на море — все это существует не в ней, а во мне. Только во мне. А она не чувствует ничего вообще. И юность в своем чистом виде (если допустить, что такое бывает) встречается лишь как вспышка отраженного света в сердце того, кто утратил ее навсегда. А у тех, кто действительно юн, на уме лишь тягучие повседневные заботы, мелкая зависть, похоть да тщета.
Я был уверен, что Грым полностью потерял интерес к Кае. На моей стороне были самые могущественные комплексы оркского сознания — слова «пупарас» и «куклоеб» считаются у них оскорблениями, а соответствующая им практика почитается недостойной мужчины, главная задача которого — окровавить документы и сгинуть в Цирке во славу истинной веры. Чтобы и дальше использовать Грыма в качестве моего символического соперника, Кае пришлось бы победить все оркские предрассудки.
Мне было очень любопытно, что она собирается делать.
И Грыма, и Хлою чрезвычайно интересовал Лондон, потому что они с детства знали — все богатые орки живут именно там. Когда выяснилось, что Лондон — это просто вид за окном, они немного приуныли. Но затем Хлоя вспомнила про роскошные рестораны, где собирается оркская элита, и весь ее интерес к Биг Визу сосредоточился на них. Бесполезно было тащить ее, скажем, в Хранилище Древних Фильмов или Музей Технологий. Ее теперь волновал только лондонский ресторан «VERTU HIGH».
«Вертухаями» называют высший слой оркской элиты — глобальных урков, которые заправляют в Оркланде. А само выражение «глобальный урк» происходит от верхне-среднесибирского «Глøбусъ Уркаїнi», как они официально именуют наш офшар — намекая своему народцу, что мы всего лишь одна из жемчужин в короне уркаганата.
Глобальные урки, естественно, живут не внизу, а среди нас. Этот ресторан — одно из мест, где они собираются. Туда может прийти кто угодно, но для большинства это безумно дорого, а для тех, кто может себе позволить — безумно пошло. Таким образом глобальным уркам удается поддерживать чистоту рядов и на Биг Бизе. Сам я не пошел бы в такое заведение ни за какие коврижки — не из бережливости, а потому, что не люблю сидеть в одном зале с господами, которых привык видеть через прицел.
Зал ресторана поражал смесью безвкусицы и помпезности, столь характерной для быта богатых орков. Тошно было смотреть на эти скатерти из черно-золотой парчи и дубовые панели с вплетенной в резьбу спастикой. Орки, натурально, и в Лондоне держатся истинной веры. В зале был даже маленький красный угол, отражающий традиционные оркские ценности, вписанные в новый цивилизационный ландшафт: кокос с кургана предков, портрет кагана и образ Маниту, а под ними — маленькая надувная женщина с толстой золотой цепью на шее. Для орков ценностью, понятно, была не резиновая женщина, а цепь (причем во всех смыслах), но таким образом они протягивали нам потную руку дружбы. Спасибо, чуть не заплакал.
Дневного гранта CINEWS INC, которым я располагал, хватило нам с Грымом и Хлоей только на кофе и мороженое. Зато нам достался столик у окна с шикарным видом на Биг Бен, который у орков является чем-то вроде главного фетиша. Я никогда не видел часовой циферблат этой башни так близко — под ним, оказывается, были выложены золотые слова, похожие на обращение к Маниту.
Грым глядел попеременно то на сидящих в зале, то в окно — но на убитой горем Кае (девочка работала на отлично) его взгляд не останавливался ни на миг.
— А где наши нетерпилы? — спросил он.
Я чуть не засмеялся.
— Нетерпилы сюда не долетают, Грым. Слишком высокая орбита…
Оркских нетерпил я не люблю. Конечно, не все они придурки или клоуны, целующие отражение офшара в лужах своей зверофермы. Есть среди них искренние и честные экземпляры. Это, надо признать, лучшие из орков — но таких не пустят даже в Желтую Зону, не говоря уже о ресторане «VERTU HIGH». Они и сами туда не пойдут. Странный и вымирающий вид, которого давно нет у нас наверху. Да и внизу его представители живут недолго — если, конечно, не работают по контракту. Вымирают они по той причине, что, мягко говоря, не очень умны. Они думают, у них все плохо, потому что у власти Рван Контекс.
Эх, бедняги вы, бедняги. Совсем наоборот — это Рван Контекс у власти, потому что у вас все плохо. А плохо потому, что так было вчера и позавчера, а после понедельника и вторника всегда бывает среда той же недели. Ну ликвидируете вы своего уркагана (вместе с остатками сытой жизни, ибо революции стоят дорого), и что? Не нравится слово «Контекс», так будет у вас какой-нибудь другой Дран Латекс. Какая разница? Вы-то будете те же самые… И потом, вы не в пустоте живете, а под нами. Обязательно начнется межкультурный диалог. А наши сомелье в таких случаях за словом в карман не лезут. Они туда лезут за стволом.
Но говорить этого Грыму я не стал. Да он и сам уже забыл про нетерпил, которых почему-то ожидал здесь встретить.
Вокруг было много оркских знаменитостей — их Грым раньше видел только на маниту. Впрочем, одного из сидящих в зале он встречал лично — это был мезонин-адъютант Рвана Дюрекса, рядом с которым он въехал на Оркскую Славу в ладье кагана. Еще присутствовала пара важных газовых вертухаев с охраной. И все орки выглядели страшно встревоженными — как будто их облили кипятком.
Все смотрели на маниту под потолком.
Новостной канал «В INSIDE В» (кабельные новости Биг Биза, которые не транслируются на Оркланд ни в каком виде) начал передавать breaking news.
Убили Рвана Дюрекса, жившего в изгнании в Лондоне.
