Аркадий Стругацкий - Хищные вещи века. Фантастические повести
— Очень много! — с энтузиазмом вскричал Хайра. — Но не приказывай бить меня.
— Я решил, — сказал начальник. — Пусть они отправляются домой и принесут к моим ногам все варенье. И всю другую еду. У них нет угля?
Хайра вопросительно посмотрел на Антона. Антон резко сказал:
— Потребуй у него свободы этим преступникам!
— Что он говорит? — спросил начальник.
— Он просит, чтобы ты не убивал этих преступников.
— А как ты понимаешь его речь?
Хайра указал обеими руками на рожки мнемокристаллов у себя на висках.
— Если приставить это к голове, то слышишь чужую речь, а понимаешь ее как свою.
— Дай сюда, — потребовал начальник. — Это тоже принадлежит Великому и могучему утесу.
Он отобрал у Хайры мнемокристаллы и после нескольких неудачных попыток пристроил их у себя на лбу. Антон сейчас же сказал:
— Немедленно отпусти этих людей, заслуживших свободу.
Начальник с удивлением посмотрел на него.
— Ты не можешь говорить так, — сказал он. — Я прощаю тебя, потому что ты низкий и не знаешь слов. Ступай. И принеси также письмо и чертеж. — Он повернулся к копейщикам, которые почтительно ему внимали и заорал: — Ну что вы тут стали, труполюбы? Нечего вам обнюхивать их штаны. Штаны всех людей, кто разговаривает со мной, воняют одинаково. За работу! Гоните эту падаль в котлован. Гей! Гей!
Копейщики загоготали и трусцой побежали по улице, гоня перед собой бывших освобожденных. Начальник дружелюбно хлопнул Хайру по уху и велел ему убираться. Хайра, шатнувшись от удара, юркнул в дверь. Оставшись один, начальник посмотрел на небо, посмотрел на хижины, протяжно, с прискуливанием зевнул, посмотрел на глайдер, лениво отхаркался, и, глядя в сторону, сказал скучающим голосом:
— Делайте, как я указал. Возвращайтесь в свой дом, принесите мне сюда все варенье и всю другую еду и идите в котлован, если хотите жить.
Вадим смотрел на эту громадную грязную фигуру и испытывал странную слабость во всех членах. У него было такое ощущение, как будто он во сне пытается взобраться на скользкую отвесную стену. Антон пробормотал рядом:
— Смотри, Димка, смотри хорошенько. Это тебе не мальчишка Хайра.
— Не могу, — странным бесцветным голосом сказал Саул. — Я его сейчас удавлю.
— Ни в коем случае, — сказал Антон.
Начальник гаркнул в открытую дверь:
— Зажарь мне мяса, Хайра, труполюб! И согрей ложе! Я сегодня весел. — Потом он встал к глайдеру боком и, глядя на горы, заговорил, подняв грязный указательный палец: — Сейчас вы еще неразумные и окаменели от страха. Но вам надлежит знать, что впредь, разговаривая со мной, вы должны согнуться в пояснице и прижать руки к груди. И не смотреть на меня, потому что вы низкие, и взор ваш нечист. Сегодня я вас прощаю, а завтра прикажу избить древками копий. И еще вы должны помнить, что самая высокая добродетель состоит в повиновении и молчании. — Он сунул указательный палец в пасть и стал копаться в зубах. — Когда вы вернетесь сюда с вареньем, письмом и чертежом, вы разденетесь и оставите все на крыльце. Я не выйду к вам. Потом пойдите в хижины и обдерите там рубахи с мертвецов. Две рубахи брать нельзя. — Он вдруг заржал. — А то вы вспотеете на работе. Можете взять рубахи и с живых, но только с тех, у кого золотые ногти…
В полуоткрытую дверь просунулся Хайра.
— Все готово, светлый и сильный, — сказал он.
Начальник продолжал:
— Ваша судьба будет легка. Великому и могучему утесу нужны люди, умеющие двигать машины. Ибо будет же, наконец, война за земли, которые ему принадлежат! И тогда Великий и могучий утес, — он поднял указательный палец, — сверкающий бой с ногой на небе и ногой на земле, живущий, пока не исчезнут машины…
— Гад! — оглушительно рявкнул Саул. Над ухом Вадима тускло блеснул вороненый ствол скорчера.
— Не надо! — крикнул Антон.
Саул оттолкнул Вадима и схватился за руль.
— Не надо? — закричал он. — А что же надо? Терпеть и ждать, пока не исчезнут машины? Хорошо!
Страшный рывок повалил Вадима между сидений. Не закрывая фонаря, Саул бросил глайдер в воздух. Раздался треск, над кабиной пролетело расщепленное бревно. Ледяной ветер завыл в ушах, глайдер круто накренился, и Вадим успел увидеть, что начальник стоит на четвереньках на крыльце, задрав необъятный зад, а крыша дома, вертясь и разваливаясь, падает на середину улицы. Вадим попытался закрыть фонарь. Фонарь не закрывался.
— Саул! — крикнул Вадим. — Сбросьте скорость!
Саул не ответил. Он гнал глайдер над улицей, по которой уже двигались цепочки заключенных, прямо к котловану. Он скрючился, скрывая лицо за маленьким козырьком. Скорчер лежал у него на коленях. Глайдер шел неровными толчками, встречный ветер стремился перевернуть его.
Вадим все пытался одной рукой закрыть фонарь. Другой он придерживал упавший ему на колени ящик анализатора. Саул говорил сквозь зубы:
— Мерзавцы… подлецы… мучители… Машины вам? Будут вам машины!.. Земли воевать? Будут вам земли!..
Вадиму, наконец, удалось вскарабкаться на сиденье и он огляделся. Глайдер мчался прямо на котлован. Антон, вцепившись в подлокотники, щурясь от ветра, смотрел прямо в спину Саула.
— Варенья тебе? — рычал Саул. — Я тебе покажу варенье!.. Сладкую еду… труполюбы…
Глайдер взлетел над котлованом. Саул замолчал и, перегнувшись через борт, выпалил из скорчера прямо вниз. Вадим отшатнулся. Ослепительное лиловое пламя выбросилось из котлована, громовой удар рванул уши и все осталось позади.
Вадим, напрягаясь так, что у него все внутри захрустело, захлопнул, наконец, фонарь. Стало тихо.
— Я им внушу другие понятия о вечности, — сказал Саул и замолчал.
— А может быть, не надо? — робко предложил Вадим. Он еще не понимал, чего хочет Саул. Ну что с них взять, думал он. Тупые, невежественные люди. Разве на них можно сердиться по-серьезному?
Глайдер с ревом мчался над верхушками холмов, разбрасывая тучи снежной пыли. Саул был очень неважным водителем, он подавал на двигатель слишком много энергии, и двигатель работал наполовину вхолостую. Зато за глайдером тянулась плотная стена изморози. Несколько птиц кинулось наперерез и сейчас же пропало в снежном вихре. А позади, над искрящейся мутью, поднимался в небо дымный столб.
— Одно жалко, одно… — снова заговорил Саул. — Как жаль, что нельзя уничтожить одним махом всю тупость и жестокость, не уничтожив при этом человека… Ну, хоть одну-то глупость в этой безмерно глупой стране!..
— Вы летите к шоссе? — спокойно спросил Антон.
— Да. И не пытайтесь остановить меня.
— И не подумаю, — сказал Антон. — Только будьте осторожны.
Теперь Вадим понял и уставился на скорчер. Кажется, начинается такое, подумал он, чего я никогда в жизни не смогу описать… и не смогу понять.
На шоссе все было по-прежнему. Как и вчера, как и сто лет назад, бесшумно, ровными рядами шли машины. Из дыма выходили и уходили в дым. И так могло бы быть вечно. Но вот Саул посадил глайдер в двадцати метрах от полотна, откинул фонарь и положил ствол скорчера на борт.
— Я на терплю ничего вечного, — неожиданно спокойно сказал он и выстрелил.
Первый удар пришелся по громадной черепахообразной машине. Панцирь вспыхнул и разлетелся, как яичная скорлупа, а платформа на одной гусенице завертелась на одном месте, сшибая идущие следом маленькие зеленые кары.
— Нельзя изменить законы истории… — сказал Саул.
С громом запылала огромная черная башня на колесах, а другая такая же опрокинулась и загородила часть шоссе.
— …но можно исправить некоторые исторические ошибки, — продолжал Саул, целясь.
Лиловая молния миллионовольтного разряда лопнула под днищем оранжевой машины, похожей на полевой синтезатор, и она, распадаясь на части, взлетела высоко в воздух.
— …эти ошибки даже должно исправлять, — приговаривал Саул, непрерывно стреляя. — Феодализм… и без того… достаточно грязен.
Потом он замолчал. Справа росла груда раскаленных обломков, а слева шоссе опустело — впервые, вероятно, за тысячи лет, — там пробегали только отдельные машины, случайно прорвавшиеся через огненную завесу. Потом пылающая гора распалась с шипением и треском, поднялся высокий столб искр и пепла, и сквозь облака дыма на шоссе хлынули новые ряды машин. Саул зарычал и снова припал к скорчеру. Снова загремели разряды, запылали, взрываясь, машины, и снова начала расти груда раскаленных обломков. Черные тяжелые клубы, прорезаемые фонтанами искр, повисли в небе. Из дыма мохнатыми хлопьями падал пепел, и снег вокруг почернел и дымился. У шоссе обнажилась земля.
Вадим сидел, упираясь ногами в ящик анализатора, вздрагивая и щурясь при каждой вспышке. Потом он привык и перестал щуриться. Снова и снова вырастала на шоссе пылающая гора, снова и снова она рассыпалась, разбрасывая горящие обломки, шумно вздыхая волнами нестерпимого жара, а машины все шли и шли неодолимым потоком, равнодушные ко всему этому уничтожению, и не было им конца.
