Валерия Вербинина - Поезд на Солнечный берег
– Поздравляю вас, – сказал Филипп почти искренне.
Пончик оглянулся на Матильду и, видимо, решил, что есть с чем поздравлять. А вот его жена и бровью не повела; на лице ее застыло выражение не то усталости, не то скуки пресыщенной женщины, у которой не осталось даже желаний, потому что все они уже исполнились. Филипп подумал, что здесь он явно лишний.
– Да, вот так, – сказал Пончик, чтобы не затягивать установившееся молчание. – Твой счастливый преемник, – добавил он с шутовской интонацией, которая задела Филиппа. При Матильде нельзя было так говорить; впрочем, ей, по–видимому, было совершенно все равно.
– Мы вспоминали вас недавно, – обронила Матильда. – А вы?
И это «вы» тоже показало ему, что он чужой, что от него хотят избавиться. Правда, он давно искал предлога уйти – и не находил его. Весь этот разговор был совершенно бессмысленным.
– Я тоже думал о вас.
– Старые друзья, как–никак, – вставил Пончик со смешком, доказывавшим, что никакие они уже не друзья, и то, что было, быльем поросло, и вообще вопрос, было ли что–то вообще, ведь дружба, что ни говори, – самое неопределенное понятие на свете.
– Жаль, что вы не смогли прийти на нашу свадьбу, – заметила Матильда.
– Мне тоже, – подтвердил Филипп.
– Тридцать три тысячи гостей! – воскликнул Пончик. – Ничего, еще увидишь по телевизору.
– Если папа разрешит им, – тихо сказала Матильда.
– Мы опаздываем, – напомнил компьютер.
– Уже идем, – откликнулся Пончик. – Тебе ничего не надо? – обратился он к Филиппу напоследок покровительственным тоном; вероятно, он уже привык так обращаться со всеми, кого встречал.
– Нет, – сказал Филипп. – Я живу пока у своего знакомого, ты его, кажется, видел однажды.
– А, – сказал Пончик. – Тогда извини, нам некогда.
Он сел в машину. Филипп отошел прочь и обернулся, лишь заслышав свое имя. Матильда догнала его; некоторое время они молча стояли друг против друга.
– Я рад, что мы встретились, – сказал Филипп.
– Да… Филипп, ты счастлив?
Вопрос прозвучал так неожиданно, что застал Фаэтона врасплох. Матильда сняла руку с воротника. Зверь на ее шее шевельнулся и устроился поудобнее.
– Да, – ответил Филипп.
Она отбежала к машине и к Пончику, голосящему: «Мы опаздываем! Матильда!» Филипп проводил ее взглядом. Аэромобиль взмыл с места и ринулся в небо.
– О чем вы там говорили? – спросил Пончик подозрительно.
– Не твое дело, – отрезала его жена.
Ляпсуса так и подмывало сказать: «Мое», и, в сущности, это было бы правдой, но он по опыту знал, чем кончаются семейные ссоры, поэтому решил не портить себе настроения. Филипп подействовал на него умиротворяюще – его бедность, больной вид и одежда, болтавшаяся на нем, как на вешалке, являли приятный контраст с его, Пончика, положением.
– Странно, что он пришел к нам, – сказал он вслух.
Матильда не отвечала.
– И потом, это некрасиво. Даже если его помиловали…
– Его не помиловали, – ввязался в беседу компьютер, – он бежал.
Пончик нахмурился. Его жена, рассеянно накручивая на палец волоски воротника, смотрела в окно.
– Но это неслыханно! – заявил Ляпсус. – И он осмелился прийти! К нам! – Его возмущению не было границ.
«К нам? Нет, он пришел ко мне, слышишь? Ко мне одной! Вот как ему было плохо, если никто, никто… Бесполезно, Филипп. Все равно уже ничего не вернешь».
– Я обязан что–то предпринять, – раздраженно твердил Пончик. – Надо положить этому конец. Взять и прийти, как ни в чем не бывало! Какая наглость! Я–то думал, он умер.
«Ты бы только был рад», – подумала Матильда, взглянув на него.
Следующие сорок километров в машине царило молчание. Пончик напряженно размышлял, наморщив лоб.
– Интересно, о каком друге он говорил? – начал он. – Гаргулья в больнице, Ромул в тюрьме, Сильвер… нет, и не он тоже. Тогда… Ага, кажется, я сообразил. – Ему показалось, что жена взглянула на него с презрением. – Дорогая, пойми, я не могу так этого оставить. На карту поставлена наша жизнь, наша безопасность, безопасность Города, наконец! – запальчиво выкрикнул он.
– Делай что хочешь, – сказала Матильда и отвернулась, поглаживая зверя на воротнике.
Ее муж кивнул и обратился к компьютеру:
– Соедини меня с капитаном мышкетеров. Да, срочно.
Сон сорок пятый
Дверь отворилась. Перед Человеком без лица предстала уродливая действительность в образе капитана мышкетеров и двух мышкетеров меньшего ранга.
– Эварист–Тристан–Анаксагор–Лоэнгрин–Айвенго–Никанор–Анри–Франсуа–Этьен–Жюльен–Кристиан–Нерон–Коммод–Хрисипп–Эзоп–Георгий… Черт! Лоуренс–Роджер… Шындыркекс, зачитайте!
– Это мое имя, – кротко сказал Человек без лица. – Все, за исключением черта и Шындыркекса.
– Не мешайте, – огрызнулся капитан мышкетеров. – Сначала мы должны установить вашу личность, что мы и пытаемся сделать. Затем мы зачитаем вам ваши права, если таковые у вас вообще окажутся. После чего приступим к аресту, обыску, допросу с пристрастием, допросу без пристрастия и беспристрастному рассмотрению дела.
– Дело – это я? – поинтересовался Человек без лица, но со внушительным именем.
– В некотором роде, – кивнул капитан мышкетеров.
– Тогда входите, – разрешил безликий.
Потоптавшись на пороге, мышкетеры приняли–таки приглашение, и дверь мягко затворилась за ними. Человек без лица скрестил руки на груди. Тот, кого назвали Шындыркексом, откашлялся и стал читать имя преступника, но так как читать он не умел, то у него ровным счетом ничего не вышло. Капитан вырвал у него ордер на арест.
– Эварист–Тристан и так далее Никто! – проорал он и вытаращил глаза. – Что значит Никто?
– Это моя фамилия, – сообщил Призрак.
– Одним словом, – сверля Человека без лица взглядом, рявкнул капитан, – вы признаете, что вы – это вы, то есть Никто?
– Увы, – смиренно признался Человек без лица, – отрицать это я не в силах. Но так как вы знаете мое имя, мне, с моей стороны, хотелось бы знать и ваше.
– К чему эти церемонии? – встрял третий мышкетер. – Переломаем ему ребра!
– Мы – власть, – сухо сказал капитан. – Это – адъютант Шындыркекс, а это – адъютант Шындырквекс. Мое имя вам знать ни к чему, все равно оно вам не поможет.
– Вам тоже, – сказал Человек без лица. – Прошу.
После чего капитан на том же канцелярско–тарабарском жаргоне зачитал права обвиняемого, выражавшиеся в том, что он имеет право их иметь, в то время как власть имеет право иметь его, так что в конечном счете никаких прав у него нет и не будет, ибо, даже если бы они и были, всякие права кончаются там, где начинается закон, а где он начинается, ни один человек сказать не в силах, ибо закону подчиняется все, вследствие чего права как привилегии цивилизации вовсе не имеют смысла. Человек без лица слушал внимательно и изредка подсказывал капитану, читавшему по бумажке, когда тот запинался. Видно было, что безликому эта процедура не впервой. Кончив чтение, капитан вздохнул.
– Слишком много у вас прав, – отметил он, пряча бумажку. После чего, как бы невзначай, достал дырокол и выстрелил поверх головы Человека без лица. – Вот и приходится тратить время впустую, объясняя, что отныне их у вас больше нет. Между прочим, до сего дня вы были самым примерным из граждан города и ни разу не попадались даже на превышении скорости. Но вот, как видите, пришел и ваш черед. Кстати, как вам это удавалось?
– Что именно? – уточнил Человек без лица.
– Не превышать скорость, – пояснил капитан, расстреливая шкаф.
– А… Просто я не езжу на машине.
– Ясно, – изрек капитан. – Позвольте снять ваши отпечатки. Шындыркекс, сканер!
Адъютант вытащил сканер для папиллярно–хирологического анализа, причем по неосторожности уронил его, после чего без обиняков предложил обвиняемому протянуть вперед руки ладонями вверх. Его Неотразимость, он же Человек без лица, он же Призрак, он же некто по фамилии Никто, безропотно повиновался, отдав капитану яблоко, с которым его застали представители порядка. Капитан подбросил яблоко в воздух и, пока оно падало, с легкостью поразил его тремя выстрелами из восьми.
Отпечатков у Человека без лица не оказалось.
– Наверное, сканер сломался, – предположил капитан.
– Приступить к допросу с пристрастием? – спросил Шындырквекс, у которого явно чесались руки.
– Вы забыли сообщить мне, в чем меня обвиняют, – вмешался Человек без лица.
– Ничего я не забыл, урод, – сказал капитан, убирая дырокол до лучших времен. – Может, тебе и кажется, что я забыл, но я не так прост. Ты обвиняешься… Где ордер? – Он хлопнул себя по карманам. – А, вот он. Эварист и так далее обвиняется в укрывательстве изменника и, следовательно, в измене, так как, попустительствуя ей, сам является изменником. Укрываемый – Филипп… Филипп… ах, черт, нечетко написано. Словом, изменник первой степени, подозревается в преступных сношениях с цветами–мутантами и так далее.
