Александр Розов - Голод богов (1)
— Вы оба не правы, — Горбовский тяжело вздохнул, — Айзек всегда был предан науке, и то, что он понимает науку иначе, чем мы, еще не повод… Знаете, они называют свою науку «А-наукой», а нашу — «Б-наукой». То есть «безальтернативной». Довольно таки пренебрежительно. Но ведь мы первые начали, назвав их науку «альтернативной», также с явным оттенком пренебрежения. В смысле, что у нас — наука, а у них — так, наукообразие. В общем, сколько людей — столько мнений… Извините, коллеги, я отвлекся. Максим, пожалуйста, найдите Бромберга. По-моему, без него нам сегодня никак не обойтись.
— Сию минуту, — сказал Каммерер, что-то нажал на своем коммуникаторе, и посреди зала появился фантом весьма озадаченного Бромберга, — Оп! Привет, Айзек! Рад вас видеть! А вы рады?
— Я? — переспросил тот, — я весьма не рад. Если быть более точным — я возмущен вашими бестактными действиями. Вы перехватываете частный канал, по которому со мной должно было связаться совсем другое лицо. Вы фактически вторгаетесь в мое жилище. Интересно, а если бы я был не одет? Или если бы я был, простите, в сортире? А здесь, как я могу заметить, присутствует дама. Оля, вы же приличная девушка, как вам не стыдно участвовать в таком непристойном спектакле?
— Айзек, приберегите эти изыски для другой кампании, — сказал Бадер и демонстративно зевнул.
— А вы, Август, вообще ничего не понимаете в происходящем. Как, кстати, и Геннадий. Я еще понимаю, что можно обсуждать с Леонидом, но с вами…
— Лично я намерен обсудить с вами прозаический вопрос о похищении человека, — спокойно пояснил Комов, — думаю, на это моей квалификации хватит. Как и на то, чтобы по интерьеру определить ваше нынешнее местонахождение. Вы ведь опять сбежали на Тагору, верно?
— Выбирайте выражения! — огрызнулся Бромберг, — я не сбежал, а приехал на семинар Лабораториума, членом которого являюсь уже двадцать с лишним лет. И придержите свою фантазию.
— Это на счет чего?
— Это на счет вздорных обвинений в похищении человека.
— Вот как? А имя Виктория О'Лири вам ничего не говорит?
— Оно и вам ничего не говорит, — ответил Бромберг, — или вы намерены здесь разбирать тайну личности? Низко же вы пали, если…
— Прекратите, Айзек, — вмешался Каммерер, — вы прекрасно поняли, о ком идет речь. Если вы скажете, кто она такая, то нам не придется перекапывать всю БВИ, сопоставляя антропометрию, биокинетику и сообщения об исчезновении людей. Но если вы будете молчать, то мы это сделаем. И мы найдем ее настоящие данные, даже если придется убить на это год работы. А потом…
— А потом, — вмешался Комов, — мы объявим вам вторичную ссылку на Тагору, только уже не на 500 суток, как в прошлый раз, а на 5000. То, что вы уже там, сильно облегчает задачу. Нам не придется силой запихивать вас в корабль, а потом выпихивать оттуда в пункте назначения.
— Какой пафос, — издевательски произнес Бромберг, — а теперь слушайте меня. Ни черта вы не найдете.
— Это почему? — спросил Каммерер.
— Потому. Вы все-таки не полный кретин, в отличие от некоторых, и можете без лишних подсказок догадаться.
— Ах, вот даже как…
— Именно так, Максим. Я тоже сначала не поверил.
— А я и сейчас не поверил. С какой стати им это делать?
— А нам с какой стати? Если там зачем-то болтаемся мы, то могут зачем-то болтаться и они. У меня никак не получалась цельная картина, пока я не сообразил, что игроков там на одного больше, чем кажется. Вот тогда все встало на свои места. Понимаете?
— Может — да, а может и нет, — сказал Каммерер, и после некоторой паузы, добавил — эту версию мы тоже проверим.
— Алло, Максим, о чем это вы? — спросил Комов.
— Да так, один старый спор… Давайте, все-таки, вернемся к делам института. Здесь не место обсуждать вопросы, связанные с тайной личности.
— Действительно, — вмешался Клавдий, — давайте поговорим об очевидных вещах. Я не знаю, кто забросил на Эвриту эту модернизированную Жанну д'Арк. Допустим, я даже поверю, что не вы, а, например… хм… ваши коллеги. Но модернизированного Жиля де Рэ ей доставили именно вы, Айзек. И обычная вялотекущая крестьянская война тут же превратилась в нашествие Аттилы с непременными Каталунскими полями в финале. На вашей совести четверть миллиона убитых людей, это до вас доходит — или нет?
— Ой, надо же! — Бромберг в притворном ужасе всплеснул руками, — людей! С каких это пор, Клавдий, вы стали считать эвритян людьми? С сегодняшнего дня? Может, даже приказ по институту издали: «в связи с последними научными данными, считать эвритян людьми, которые звучат гордо и созданы для счастья, как птицы для полета?»
— Не паясничайте, Айзек, — строго сказал Горбовский.
— Ему это скажите. Моралист нашелся. «На вашей совести, четверть миллиона». Просто Сенека какой-то, с нравственными письмами к Лицинию. А кто изображал разгневанного божьего ангела? Кто объявил священную антицветочную войну, а Клавдий? Кто сбросил на мирно трахающихся фермеров воздушный десант фанатиков-садистов?
— А не вы ли мне это посоветовали, Айзек? Разве не вы убеждали здесь всех в необходимости такого десанта? И убедили, черт вас возьми.
— Какого — такого? — спросил Бромберг, — я подсказал вам план военной операции. А вы устроили массовое аутодафе. Такого совета я не давал. Это была ваша собственная грандиозная глупость, из-за которой провалилось все дело.
— Но ваши намеки на отношение церкви к празднику тао… Такое решение напрашивалось само собой. Вы прекрасно это понимали и предвидели.
— Ах, мои намеки? Мое предвидение? Понятно. Блаженны нищие духом. В смысле, идиоты, органически не способные предвидеть последствия собственных действий. За их ошибки всегда отвечают другие, да, Клавдий?
— Айзек, я признаю, что я был идиотом, позволив втянуть институт в вашу интригу.
— Ну, значит вы не безнадежны, — неожиданно улыбнувшись, сказал Бромберг, — и, между прочим, все не так уж плохо получилось.
— Что? — изумленно переспросил Бадер, — я не ослышался? Вы сказали «не так уж плохо»?
— Я бы даже сказал, очень неплохо, — уточнил Бромберг, — давайте объективно, без всяких морализаторских сентенций, оценим результат, и вы убедитесь, что я прав.
— Давайте. Это даже интересно.
— Только попрошу меня не перебивать, хотя, уверен, у многих будет такое желание.
— Не будем перебивать, — пообещал Горбовский.
— Вспомним, для чего создавался институт экспериментальной истории, — начал Бромберг, переходя на привычный стиль университетского лектора, — исключительно для того, чтобы найти и реализовать способы ускорения прогресса культур, находящихся на до-машинной стадии развития. В качестве научных полигонов были выбраны Эврита и Саула. Теперь посмотрим, чего удалось достичь в этой области. В отношении Саулы вообще говорить не о чем, поскольку там еще не завершено даже формальное описание местной культуры в принятых исторических терминах. В отношении Эвриты итог двадцатилетней работы можно было до недавнего времени оценить, как близкий к нулю. Все активные операции сводились к спасению локальных культурных центров и отдельных ученых, с работами которых интуитивно связывались некоторые надежды на возрождение. Акцентирую ваше внимание на слове «возрождение». Базисная теория исторических последовательностей, которой руководствовался институт, исходила из того, что культура неизбежно проходит по пути «античность — средневековье — возрождение — просвещение». По этой шкале представительные культуры Эвриты находились на стадии раннего средневековья, примерно образца VII века по земным меркам. Считалось само собой разумеющимся, что им предстоит пройти через средневековье и возрождение, чтобы достигнуть просвещения. Никто не предпринимал попыток вернуть культуру на пару столетий назад и срезать этот бессмысленный крюк длиной 10–15 веков, чтобы перейти из античности непосредственно к просвещению и машинной цивилизации образца земного XIX века. Эта возможность просто не рассматривалась, поскольку базисная теория была основана на постулате: «все гуманоидные культуры развиваются ровно также, как земная». Порочность такого постулата следует, во-первых, из кибернетики, указывающей на непредсказуемость развития сложных социальных систем с запаздывающим управлением. Во-вторых, из феноменологии, указывающей на конкретную реализацию этой неустойчивости в виде исторической «петли» между IV и XVIII веками. В-третьих, из ксенологии, указывающей на отсутствие подобной петли в истории, например, Саракша — что может подтвердить присутствующий здесь Максим Каммерер, который очень хорошо знает эту планету. Максим, вы подтверждаете?
— Да, действительно, — согласился Каммерер, — на Саракше машинная цивилизация выросла непосредственно из эпохи античных империй. Правда, это вылилось в две атомные войны с интервалом около 30 лет. В последней из них я имел возможность участвовать лично и, доложу вам, это выглядело не очень красиво. Точнее, просто отвратительно выглядело.
