Геннадий Семенихин - Лунный вариант
Космонавты так и прыснули со смеху.
— Ну и блондин! — воскликнул Дремов. — С тобой не заскучаешь. Куда ни повернешься, везде происшествие сотворишь.
— Да разве ж это я! — отнекивался Субботин. — Это же Тарасик учудил. Земляк.
— Расскажи еще что-нибудь! — попросил Костров. Субботин быстро поднялся.
— Нет, ребята, хватит. Продолжение, как говорится, следует. — Зеленые его глаза потянулись к поверхности воды. Предвкушая плавание, он забарабанил твердыми пальцами по груди.
Горелов подошел к Субботину вплотную.
— Андрей, нам надо поговорить.
Тот удивленно расширил глаза, взъерошил свои белесые волосы, которые, как их ни причесывай, все равно не в состоянии закрыть лысеющую макушку.
Они отошли в сторону.
— Я тебя слушаю. — Голос Субботина прозвучал не сухо и не насмешливо… Какое-то скрытое волнение, смущенность и тревогу уловил в нем Алексей. И, решив идти напрямик, спросил:
— Андрей, ты уже знаешь?
— О чем?
— О будущем старте.
— О том, что могу оказаться твоим дублером?
— Да.
— Знаю.
Их взгляды встретились, Горелов удивился — лицо товарища стало совсем иным, незнакомым, будто с другим Субботиным разговаривает он. Всегда вздрагивающие в усмешке губы Андрея замерли. Не было задиристых огоньков в глазах под редкими светлыми бровями. Нет, это было совсем иное лицо. Не пересмешника-острослова, а серьезного, даже чуть строгого человека. Никогда раньше не мог подумать Алексей, что у его товарища могут быть такими задумчивыми глаза. «Каким же я все время был слепым, — упрекнул он себя с огорчением. — Ты считал, что Андрей Субботин — веселый бесшабашный парень. И ни разу тебе в голову не пришло, что своей насмешливостью он, как щитом, прикрывает настоящего Субботина, пытливого и скромного. А вот Тимофей Тимофеевич, общавшийся с ним так мало, сразу угадал в нем именно этого Субботина».
— От кого ты знаешь об этом, Андрей? — тихо спросил Горелов.
— От нашего генерала Сергея Степановича… Только это строго между нами.
— Да, Андрей, — улыбнулся Горелов. — С грифом «сов. секретно». — Помедлил и уточнил: — Характер задания тоже знаешь?
— Да.
— И кто будет запущен в космос до «Зари»?
— Тоже.
— Скажи по-честному, ты обижен, что попал в дублеры, тогда как я…
— Алешка! — прервал Субботин, и губы его дрогнули. — Как ты смеешь, дружище? Я очень за тебя и за себя рад. Я верю, что ты все-все сделаешь хорошо. Это принимай как оценку дублера. — Он схватил сильными руками Алексея за плечи, резко встряхнул. Горелов не остался в долгу. Тоже потряс Субботина. Издали могло показаться, что они меряются силою. Нежности в этом никто не заподозрил бы.
29
Женя Светлова лежала на зеленом диване, зябко поджав ноги. Любимый клетчатый плед она набросила на себя. Могло показаться — она температурит. Да так и подумал Георгий Каменев, когда неслышно отворил английский замок и вошел в квартиру. Повесив китель, он удивился:
— Женя, ты дома?! В час дня!
— Как видишь, — равнодушно ответила она из-под пледа. — Если хочешь кушать, на кухне жареная картошка и отбивная. Разогревай на маленьком огне, иначе подгорит.
— Спасибо за руководящий хозяйственный совет, — улыбнулся Георгий, — но я успел в столовой с ребятами подрубать.
— Подрубать… — хмыкнула Женя. — Когда я отучу тебя от этого вульгарного армейского словца? Ты же инструктор парашютной подготовки, у тебя подчиненные…
Георгий отшутился:
— Женька, прости. Но с нами, с инструкторами, занятий по эстетике поведения не проводят, как с космонавтами. — Он присел на краешек дивана, погладил жену но острой коленке, высовывавшейся из-под пледа. От щекотного прикосновения Женя вздрогнула: — Ты чего такая кислая? — осведомился он нежно. — Уж не заболела ли?
— Считай, что да.
— Я градусник поищу, — встрепенулся Каменев и встал. — Он, кажется, в серванте.
Серые Женины глаза остановили его холодным взглядом:
— Не трудись, Жора. Он ничего не покажет. Моя болезнь не в градусах выражается.
Георгий удивленно приподнял плечи:
— Ничего не понимаю. Может быть, вызвать врача?
— Врач был, но оказался не слишком проницательным, иначе бы предупредил заболевание. Я от своей собственной совести заболела.
— Впервые слышу, — засмеялся Георгий, — бьюсь об заклад: если перелистать все тома медицинской энциклопедии, ссылок на такую болезнь там не сыщешь.
— В том-то и дело, — вздохнула Женя. — Я только сегодня поняла, до чего же я слабая, если не могу в нужную минуту поднять на ноги собственную совесть. Я ей кричала, кричала: вставай! А она, как регистратор случившегося, поднялась, когда уже поздно было. Совершенно поздно, понимаешь?
— Ничего не понимаю, — поднял руки Каменев. — Ты, Женька, что-то туманно изъясняешься. Так только на конгрессе метафизиков можно.
Она резким движением сбросила с себя плед, опустила ноги на пол. Серые глаза наполнились ироническим блеском:
— Смотри, какой ты эрудит, — произнесла она безо всякой интонации. — Да при чем тут метафизики и диалектики? Все гораздо сложнее и проще. Сегодня всех нас вызвал генерал Мочалов. Весь наш отряд, понимаешь?
— Ну и что? Разве он так редко вас вызывает? На то он и командир ваш.
— Да. Но сегодня он зачитал нам приказ об утверждении экипажей на два предстоящих космических старта. Речь шла о «Заре» и «Авроре».
Легкая беззаботная улыбка померкла на лице Георгия, подумавшего, что Женя попросту хандрит.
— Об «Авроре»? Да ну!
Как он ждал того дня и той минуты, когда жена торжественно известит его, что утверждена в составе экипажа космического корабля.
По-разному относятся мужья к возможной славе своих жен. У мужчин гордых и самолюбивых одна мысль — что жена вот-вот станет героем и что почести, обрушившиеся на нее, отодвинут его, мужа, на второй план, — вызывает подавленное состояние. Для мужей тщеславных и до некоторой степени легкомысленных героический подвиг жены становится предметом восхищения и любования. Иной раз, рассказывая близким об успехах своей супруги, такой и приосанится, и головой поведет гордо: дескать, если бы не я, то моя Клава или Вера…
Георгий Каменев ни к первой, ни ко второй категории не принадлежал. Он сам был героем, известным стране, и возможная слава Жени не могла его ни принизить, ни возвысить. Но он по-настоящему любил Женю. Каждый ее успех становился его успехом, каждое огорчение — его огорчением. Сомнения они решали вместе. И теперь он нетерпеливо воскликнул:
— Женя, не томи!
— Чего не томи? — переспросила она вяло.
— Давай со всеми подробностями, как у вас там было?
Георгий уже понял, что речь пойдет о каком-то большом огорчении, но чтобы ее подбодрить, он старался сохранить беззаботную улыбку, совсем не думая о том, что Женя прекрасно понимает, как эта улыбка ему дается.
— Ровно в одиннадцать генерал Мочалов собрал нас всех у себя в кабинете. Весь отряд. Огромный глобус Луны на письменном столе, и мы сразу поняли, что речь пойдет об этом… о лунном варианте. Сначала он зачитал приказ о старте номер один. Главном старте. По времени пополнения он будет вторым, но по значению… Первый облет Луны, сам понимаешь.
. — Понимаю, — кивнул Георгий. Женя рассеянно провела ладонью по острой коленке, словно проверить хотела, не прорвался ли чулок.
— Для тебя, Жора, не секрет, что исполнителем этого старта намечался Алеша Горелов. Он и утвержден. Потом очередь дошла до утверждения экипажа, исполняющего старт номер два. Командир экипажа Костров был назван в приказе первым, второй пилот Ножиков — вторым, а вот свою фамилию я не услышала. — Остекленевшими глазами смотрела Женя в распахнутое окно. Напоенные коротким летним дождем, шелестели за ним листья тополя. И бесстрастным голосом, будто речь шла вовсе не о ней, а о каком-то чужом и мало приятном ей человеке, она продолжила: — Понимаешь, меня не назвали. Вместо моей генерал подчеркнуто твердым голосом произнес фамилию Бережковой. Она сидела впереди и, как мне показалось, даже чуточку вздрогнула. «Поздравляю, Маринка!» — выкрикнул в эту минуту Субботин. Она обернулась и посмотрела на него. Но как посмотрела! Какими восторженными и благодарными глазами! И улыбка… улыбка ослепленного счастьем человека. Потом заметила меня — и покраснела от смущения. На ее шее сквозь завиток волос проглядывала крупная родинка. Мне даже показалось, что и эта родинка стала красной. И понимаешь, какой я себя гадкой почувствовала?
Георгий смуглой ладонью дотронулся до смятой Жениной прически и грустно сказал:
— Да. Это досадно, Женька. Это очень обидно, что тебя нет в составе экипажа. Что поделаешь, не все на этом свете от нас самих зависит. Только я не пойму, зачем такое самобичевание? Почему вдруг ты себя почувствовала гадкой?
