Венера плюс икс. Мечтающие кристаллы - Эдвард Гамильтон Уолдо
– Ну, просто захотелось… – Горти опустил книги и рукавицу на скамеечку для ног.
Тонта отвернулась, издав нечленораздельный звук. Арманд вернулся с бокалом, в котором позвякивал лед.
– В жизни ничего подобного не слышал, – с презрением бросил он. – Полагаю, вся школа теперь знает?
– Наверное.
– Дети тоже знают? Учителя, конечно. Еще бы. С тобой уже говорили?
– Только доктор Пелл. – Так звали директора. – Он сказал… что в школе…
– Не мямли!
Ведь он уже все рассказал. Зачем, ну зачем повторять еще раз?
– Доктор Пелл сказал, что в школе не место г-грязным дикарям.
– Я разделяю его мнение, – надменно проронила Тонта.
– А что другие дети? Они что сказали?
– Хекки предложил съесть червяков. Джимми обозвал меня Липкоязом.
Кей Хэллоуэй всего лишь посмеялась, но ее Гортон решил не упоминать.
– Липкояз? Неплохо для мелюзги. Муравьед! – Арманд снова прижал ладони ко лбу. – Боже мой, что я буду делать, если мистер Андерсон завтра скажет: «Привет, Липкояз»? В понедельник с утреца? Весь город пронюхает – к гадалке не ходи. – Арманд проткнул мальчишку влажным жалом взгляда. – Уж не собираешься ли ты сделать поедание жуков своей профессией?
– Это были не жуки, – робко поправил Горти, – а муравьи. Маленькие такие, коричневые.
Тонта чуть не подавилась «хайболом».
– Избавь нас от подробностей.
– Господи, – воскликнул Арманд, – кем ты вырастешь? – И озвучил две возможности. Смысл одной Горти понял. Вторая заставила подскочить на месте даже хорошо информированную Тонту.
Мальчик направился к лестнице, Арманд в негодовании плюхнулся рядом с женой.
– С меня хватит. Он у меня вот где. С тех пор как его грязное рыльце попалось мне на глаза, стервец только и делает, что приносит одни расстройства. В доме слишком мало места. Гортон!
– А?
– Вернись сейчас же и забери свой хлам. Я не желаю, чтобы что-либо напоминало о твоем присутствии в этом доме.
Горти потихоньку подошел к скамеечке в обход Арманда Блюэтта, подобрал учебники и рукавицу кетчера, уронил на пол пенал с карандашами – Арманд опять помянул Бога, – поднял его, едва не уронил рукавицу и, наконец, взбежал по лестнице наверх.
– Грехи отчимов, – посетовал Арманд, – не останутся без наказания до тридцать четвертого раздражения[1]. Чем я навлек на себя такую немилость?
Тонта, уткнув нос в коктейль, с одобрительным видом поболтала жидкость в бокале. Были времена, когда она не соглашалась с Армандом. Потом, во времена не столь отдаленные, все еще не соглашалась, но ничего не говорила вслух. Споры утомляют. Последнее время она неизменно сохраняла на лице признательность, проникаясь ей до самых печенок. Такой подход сильно облегчал жизнь.
Поднявшись в свою комнату, Горти с охапкой книг в руках опустился на край кровати. Он не закрыл за собой дверь – дверь сняли, потому что Арманд был убежден в тлетворном влиянии уединения на молодое поколение. Мальчик не стал зажигать свет, он хорошо помнил, где что лежит, даже с закрытыми глазами. Обстановка была скудной. Кровать, комод, встроенный платяной шкаф с треснувшим зеркалом. Да еще детский, почти игрушечный стол, который мальчик давным-давно перерос. Шкаф занимали три клеенчатых чехла, набитых лишней одеждой Тонты, оставлявшие мало места для его собственных вещей.
Собственных?
По-настоящему своих вещей у Горти не было. Имей дом еще меньшую комнату, его в нее бы и заточили. На втором этаже находились две гостевые спальни, еще одна – на третьем, хотя гости случались в доме крайне редко. Одежда тоже ему не принадлежала. Она доставалась Арманду якобы благодаря его «положению в городе», а так носил бы Гортон лохмотья.
Мальчик сложил вещи на кровать. Рукавица, та действительно принадлежала ему. Он сам ее купил за семьдесят пять центов в магазине «Армии спасения». Деньги скопил, околачиваясь на рынке и предлагая покупателям донести поклажу – по десять центов за ходку. Гортон надеялся, что угодит Арманду, ведь отчим постоянно рассуждал о находчивости и способности зарабатывать на жизнь своими силами. Однако тот строго-настрого запретил Горти заниматься подобными вещами. «Боже мой! Люди чего доброго примут нас за голодранцев!» Поэтому заработанных денег хватило только на рукавицу.
Вот и все его имущество в этом мире. Если, конечно, не считать Джанки.
Через полуоткрытую дверцу шкафа виднелась верхняя полка, где была свалена всякая всячина – рождественские гирлянды (елку всегда ставили во дворе, чтобы видели соседи, но ни в коем случае не в доме), старые ленты, абажур и… Джанки.
Горти выдвинул из-под слишком маленького стола слишком большой стул, поднес его к шкафу – если бы просто передвинул по полу, Арманд мгновенно прибежал бы на шум посмотреть, чем он тут занимается, и если чем-то интересным, то запретил бы – и аккуратно опустил на пол. Взобравшись на стул, мальчик нащупал среди хлама твердый квадратный ящичек с Джанки – безвкусно расписанный и сильно облупившийся – и отнес его к столику.
Горти был найденышем – малыша, закутанного в тонкие пеленки, обнаружили вечером поздней осенью в парке. Джанки достался ему в приюте. Когда Арманд решил усыновить младенца (накануне выборов в горсовет, которые Арманд надеялся выиграть, объявив об усыновлении «несчастного бездомного сиротки», но бесславно проиграл), Джанки перекочевал в его дом вместе с ребенком.
Горти осторожно поставил коробочку на стол и слегка нажал истертую кнопку на боку. Сначала резко, потом с ржавой нерешительностью и, наконец, совсем уж нехотя Джанки выдернулся из коробки, как чертик из табакерки, – скиталец, принадлежащий прежнему, куда более доброму поколению. Это был Панч – Петрушка с поцарапанным крючковатым носом, почти касавшимся вздернутого, заостренного подбородка. В глубокой впадине между ними притаилась хитрая улыбка.
Однако личность Джанки и ценность куклы для Горти заключались в ее глазах. Их, похоже, вырезали или отлили, грубо огранив, из какого-то хрустального стекла, и даже в темной комнате они загадочно поблескивали. Временами Горти даже казалось, будто глаза светятся сами по себе.
– Привет, Джанки, – пробормотал мальчишка.
Кукла с достоинством кивнула, Горти тронул ее гладкий подбородок.
– Джанки, давай убежим отсюда. Нас никто не любит. Может быть, придется голодать, переносить холод, но чего там… Подумай, Джанки. Не пугаться, услышав его ключ в замке, не сидеть больше за столом, не врать в ответ на его вопросы…
Джанки все прекрасно понимал без лишних слов.
Мальчик отпустил подбородок куклы, и улыбающаяся голова начала колебаться вверх-вниз, медленно, задумчиво кивать.
– С муравьями плохо получилось, – признал Горти. – Я никого с собой не приводил. Один пошел. Но этот вонючка Хекки меня выследил. Потихоньку подсмотрел и позвал мистера Картера. Так не поступают, правда, Джанки? – Мальчик толкнул крючковатый нос сбоку, и кукла послушно замотала головой. – Ненавижу шпиков.
– Надо думать, ты меня имеешь в виду? – спросил с порога Арманд Блюэтт.
Горти замер, на долгую минуту его сердце перестало биться. Он сидел
