Александр Тюрин - Конечная остановка: Меркурий

— Я,— рапортовала справная девка Шошанка. Но затем наступило тягостное молчание.

— Куда мне бежать? — по-сиротски протянул капитанишка. — Ведь получится, что космолет упал, а пилот смылся, опасаясь порки.

— Ну, я, я,— сказал разочарованным голосом Кравец,— не оставаться же мне с этим занудой. — И он зарезал взглядом капитана.

— Молодец, шериф,— одобрил я. — Наконец ты стал различать пользу дела и пользу тела.

— Moi aussi,— неожиданно поддержала Кравца новая подружка. По-моему, она решила, что мы торопимся на ближайшую остановку общественного транспорта.

— Очень мило. Мы все уйдем, а эти космические волки запрутся и не впустят нас обратно… Поэтому, Шошана, ты исключаешься из состава разведгруппы, а ты, межзвездный скиталец, назначаешься,— обратился я к капитану Лукичу. — Кошмарнавты, вперед!

— Я не останусь,— сделала твердое заявление возмущенная Шошана. — Розыскники из Васино первым делом найдут эту драную металлическую птицу. И катись ты в попу со своими распоряжениями. Понял, мент?

— Сама ты мурка-наводчица… Да, дисциплина — именно то, чего нам порой не хватает. Хорошо, давайте решим полюбовно. Идут все, за исключением сломанного механика. Ему мы пропишем укол глубокого сна.

Само собой, я предполагал через пару часов отправить вечно бодрого Кравца и измотанных капитана со стюардесской назад — лишь бы донесли некоторые припасы до точки, где можно обустроить тайничок. Затем я намеревался вместе с Шошаной порыскать более основательно. Итак, механика, не испрашивая согласия, погрузили в глубокий целительный сон, а группа, состоящая из пяти человек (трое “своих”, двое “сомнительных”) выступила в поход. Кислорода и питания захватили столько, чтобы пятерым на сутки хватило, а двоим — на три дня. Естественно, по ходу дела девицу де Флориньяк от ноши пришлось освободить по причине хрупкости, да и жирняга капитан жидким оказался, поэтому основная тяжесть навьючилась на “своих”.

Космолет лежал в довольно глубокой впадине, метров по пятьсот в длину и ширину, поэтому мы карабкались вначале в гору. Когда поднялись, перед нами открылась долина куда большая, и малышка Люси вдруг заявила, тыкая пальчиком в низину, едва подсвеченную мутным глазом меркурианской луны:

— Je vois les maisons. Un grande ville, en realite. (Гляди-ка, дома, большой город, в натуре.)

— Ерунда, киса, здесь не может быть ничего такого. На худосочном Меркурии полностью отсутствуют секретные города и даже деревушки. Это вам не Марс,— выразился Кравец голосом солидного мужчины, покрывающего залипухи своей маленькой глупынди.

Однако я сразу засомневался. Это как раз на Меркурии не исключены любого сорта сюрпризы. Наши “Дубки” с “Вязами” или какая-нибудь богатая марсианская контора вполне могли отличиться и воздвигнуть тут что-нибудь для тайного величия, хотя бы общественную уборную или рюмочную-закусочную.

Спустились мы еще пониже, метров на сто. Теперь всякий видел скалистую гряду. А взбудораженная личность могла объявить эти скалы чем-то похожим на дома. Или на кучи великанского дерьма. Когда мы углубились в проход меж двух утесов, скалы были все-таки каменными глыбами. Однако, метров пятьдесят спустя, я не мог ручаться, что здесь не стоят оплавленные и потекшие от большой температуры постройки. А чуть погодя нельзя было с чистой совестью отпихнуть утверждение, что все вокруг — не вполне естественного происхождения. Хотя и в таком случае большим искусством тут не пахло.

Да, окрестности смахивали на исторический город. Вроде тех, что кое-как уцелели на Земле со времен царя Гороха. Демонометр, между прочим, не кивал на присутствие нитеплазмы. Конечно, на фабрике в Васино мы встретили много всякого кала из видимой нитеплазмы, на которую демонометр тоже не реагировал. Однако там все-таки изделия из нее лепили с помощью специального оборудования и куда в меньших масштабах.

А если “городище” это не плазмонтово, то чье тогда? По зубам ли такой секретный проект “Дубкам”, “Вязам”, кому бы то ни было? И зачем он?

Вот мы уже вступили на улочки подозрительного города. Стены “домов” были щербатые, какие-то невнятные, без всякой лепоты, будто очень древние, вместо окон — темные проемы а-ля глазищи черепа. Но пыль уже не стояла столбом, а, словно из почтения, висела пеленой чуть выше крыш. И хоть она казалась более плотной, чем раньше, мрак не сгустился, напротив, пространство меж “домов” было подмазано легким светом.

— Cette ville est construite par les anciens mercuriens (Город воздвигли древние меркурианцы, больше некому),— выдвинула “гипотезу” глупындя Люся.

— Это очень похоже на правду, учитывая, что через несколько месяцев он попадет на солнышко и пропечется до приятной температурки в тысячу градусов. А особо благоприятное воздействие на архитектурный стиль окажет солнечный прилив… — возразил я милым голосом, хотя собирался заорать “хрена с два”. — В любом случае, рано или поздно мы найдем какую-то ловушку или хитрость на свою задницу, поэтому бродить нам здесь бесперспективно. Давайте перенесем знакомство с достопримечательностями на другое время и другую планету.

— Все-то он знает,— хмыкнул в мой адрес седовласый капитан Лукич. — Может, городок этот из такого материала, что его ни жара, ни холод, ни прилив с отливом не берут.

— А кто тогда в нем жил-то, седовласка? Товарищи со стройным телом из керамики и огнеупорных сплавов? — отрубил я, но вспомнил Петю Мутного с его железными деталями.

— Чем дальше мы пробираемся, тем приличнее сохранились дома. Может, тут какое-то защитное поле до сих пор действует? — отразил выпад капитан.

— А раньше, допустим, оно не в пример мощнее было.

Я отколупнул несколько кусочков от стены и сунул их в походный анализатор — который убедительно показал, что строительный материал состоит из веществ, изобильно имеющихся на Меркурии: кремния, алюминия, и тугоплавких металлов, вроде титана.

— Как бы то ни было, нам лучше отсюда уматывать,— будучи ответственным лицом предложил я, впрочем, не слишком настойчиво.

Однако только Шошана меня поддержала. И то довольно слабо — она не чувствовала опасности.

Как известно, Меркурий — место для для множества параллельно действующих чудес. Вдруг здесь действительно постарались древние меркурианцы? Например, когда-то мы все давали зуб на вырывание в защиту тезиса о безжизненности Юпитера. А потом обнаружили там в атмосфере стада здоровенных живых пузырей из металлоорганики с четко просматриваемыми вожаками, мечущими молнии. Еще немного погодя зонды засекли на ледяных глыбах-материках что-то смахивающее на постройки. В них проживали — в отличие от своих диких, влекомых ветрами собратьев — тяжелые сплюснутые пузыри, которые общались друг с другом посредством разрядов. Часть “разрядных” слов удалось декодировать. И первой расшифрованной фразой была такая: “Чтоб завтра представил объяснительную (дословно: исполнил танец раскаяния), иначе шеф (испражняющий молнии) публично унизит тебя (наденет тебя на себя)”.

— Voila, voila, смотрите туда,— киска Люська потыкала пальчиком в промежность меж двух грубых стен, закрашенную более интенсивным светом.

Через эту щель виднелась улица, полная нормальных красок — которые впрочем несколько “плыли” в глазах наблюдателя — с красивыми домами, черепичными крышами и разноцветными стенами. Мы с минуту будто подсматривали в замочную скважину. Как-то бездумно стояли, с туманом в голове от ошеломления. Люся не выдержала первой, заторопилась к этой красоте, следом потрусил, потряхивая жирком, упитанный капитан, затем потянулся Кравец со своими баллонами.

Пришлось и нам с Шошаной перебежками, от стены к стене, почесать за ними. Вот граница между ночью и днем, шажок вперед, и я, последний из группы, оказался на настоящей земной улице. Старого, но хорошо законсервированного города. Меркурий остался позади в виде несуразного темного пятна меж двух домов.

Над головой царило голубое небо, мостовая была выложена брусчаткой, а дома-то трех-четырех этажные, изящного позднеготического стиля. Все это сейчас сверялось с образами, некогда перебравшимися в мою голову из видеокнижек и исторических мультиков, которыми нас усердно в воспитательных целях потчевали в “Мамальфее”. Именно из таких уютных городков торопились в неизведанные моря и джунгли рисковые парни, флибустьеры и конкистадоры, с которых нам, уроженцам питомника, предлагалось брать положительный пример.

Сделав еще шаг, я почувствовал тяжесть. Гравитация была побольше, чем та, которой мог похвастать Меркурий, и пробуждала дополнительные мысли о Земле.

— Анализатор шепчет, что вокруг нас настоящий воздух. Кислорода двадцать процентов, азота побольше, чем в Васино (земная норма), остальное

— инертные газы. Давление обычное для куполов, температура двадцать Цельсия,— дрожащим от возбуждения голосом сообщил Кравец. На его шлеме поднялся светофильтр и было видно озадаченную глуповатую и одновременно радостную физиономию. Мои подчиненные, может, за исключением Шошаны, поголовно воспринимали происходящее как подарок.