Михаил Елизаров - Библиотекарь
Солнце клонилось к закату, когда транспортный кортеж в полном вооружении двинулся в рискованную неизвестность. Отряд возглавляли Сухарев, Вырин, Луцис и Гаршенин, зорко высматривая в ветвистых сумерках малейшие признаки опасности, рядом с ними бежали собаки. Сразу за дозором тарахтел мотоцикл, ведомый Анной, в коляске сидел Иевлев с бензопилой, а следом медленно ползли автобус и «Нива». За рулем автобуса был Марат Андреевич. По бокам «Лаза», оберегая его колеса, шли Вероника и Светлана. «Ниву» вел Озеров. Я вместе с Таней разместился на прицепе. Последними были Кручина и Дзюба, прикрывая тыл.
Судя по голосам в авангарде, мы достигли завала. Мотор «Тайги» взревел, как вставший на дыбы мопед. Жужжащее стальное полотно вонзилось в древесину. Густоголосая пила взвыла фальцетом, расправляясь с деревянной породой. Снова вонзилась, сорвалась на визг.
Уже спустя пару минут в непроходимом завале обозначился будущий коридор. Рядом с Николаем Тарасовичем лежали вороха веток. Я попробовал оторвать от земли отпиленный, размером с небольшую мясницкую плаху, брус. Сырое дерево оказалось каменно тяжелым. Я покатил его к придорожным кустам и скорее почуял, чем увидел, за спутанными ветками терновника притаившиеся фигуры.
В омуте лесных сумерек, словно ожившие черные дыры, возникли крадущиеся согбенные тени. Надежно заглушенный натужным харканьем пилы, по лесу шел смутный гомон. Те, кто притаились за спутанными копнами терна, еще не поняли, что обнаружены. Враг, подавая знак ближним, засипел: «Ссс…» — потом щелкнул заливистой птичьей трелью, раскатившейся по кустам. В ответ хрипло каркнул ворон и затюкал дятел.
Одновременно с моим пронзительным криком: «Засада!» — сквозь ветвистую паутину просунулось быстрое, как язык хамелеона, древко с длинным и тонким наконечником. Слабое острие не смогло просадить крепкий, точно дубовая доска, протектор. Из кустов напролом ринулась косматая туша. Я рубанул клевцом. Нападавший раскинул руки и повалился спиной на куст.
Бесноватый хор примешался к реву пилы. Я оглянулся. Через завал лезли верещащие малорослые существа. В меховых одеждах, с нашитыми поверх ребрами крупного скота, в шапках с костяными навершиями конских, оленьих или рогатых бычьих черепов. Круглые, узкоглазые лица, прямые смоляные волосы обличали принадлежность звероголовых к вымирающим расам Крайнего Севера. Они вопили, потрясая дедовскими острогами, гарпунами и рогатинами. Этих, в причудливых скотских доспехах, было десятка полтора. Перед атакой они еще раз завизжали и, наставив оружие, устремились вниз. Скульнувшую Латку сразу подцепили медвежьей рогатиной и, как облезлый полушубок, отшвырнули в сторону.
На бревнах завязался ожесточенный бой. Сухарев, Вырин, Луцис и Гаршенин мужественно отбивали троекратно превосходящего числом противника. Николай Тарасович продолжал орудовать пилой, торопясь закончить коридор, достаточный для габаритов автобуса.
Луцис сочно вогнал верхний угол топора в кобылий лоб, просек шлем и череп до подбородка. Мелькали, как два черных крыла махаона, саперные лопатки Вырина.
Гаршенин перехватил острогу, резко потянул к себе. Вдоль древка скользнуло длинное лезвие косы — прямо в налитое натугой горло. Сухарев раскрутил над головой кистень, обрушил на рогатую голову так, что брызнула костяная пыль.
Кто-то безрассудный полез на бензопилу Николая Тарасовича, сунул меховой рукав прямо под бегущие по эллипсу резцы. Пила выплюнула рваный сноп кровяных лоскутков и вдруг захлебнулась. Плотный ворс забил цепь, рассчитанную на древесину. Иевлев отбросил бесполезное оружие, ссутулился, вытянув вперед руки. Даже пригнувшись, он был вдвое выше своих приземистых соперников и рассчитывал на бесспорное преимущество в мышечной силе и росте. Первого он достал чугунным кулаком, ловко увернувшись от полуметрового щербатого острия. Лицо звероголового залило кровью из расколотой надбровной дуги. Второй прыгнул сверху, Иевлев на лету поймал его за щиколотку, шмякнул с размаху о землю и пнул сапогом в висок. Оброненную рогатину он сразу обломил об колено, превращая колющее средство в двуручный тесак.
На дорогу, как рассыпавшиеся бусины, выкатилась вторая ватага. Эти вышли на бой в ватных строительных шлемах с круглым металлическим наголовьем, в самодельных накидках грубой кожи, часто обшитых бляхами. В лобовое стекло «Нивы» хрустко ударила булава. Озеров выскочил из машины, покатился по земле, чудом увильнул от шишковатой дубины, взрыхлившей землю у его головы, вскочил. В руке у него сверкнул топор.
Кручина, Дзюба и Таня отступали треугольником. На них наседали, тыча рогатинами, кружили, выискивая бреши в обороне, старались подсечь ногу, ткнуть в шею или незащищенный бок. Двое, не рассчитав дистанцию, уже поплатились, напоровшись на полутораметровый клинок Таниной рапиры. Звонко столкнулись, меняя траектории ударов, топор и булава. Озеровский топор, целивший в голову, упал наискось, в ключицу. Раздался треск, словно кто-то надвое перекусил крупную кость.
По автобусу метался Марат Андреевич. Я заранее передал ему Книгу. Теперь он не знал, как поступить: ввязаться в битву или сидеть в относительно безопасной кабине, ожидая, пока Иевлев расчистит бензопилой путь.
Бородатый мужик с вилами наперевес рвался к автобусному колесу. На его пути встала Вероника. На помощь сестре спешила, размахивая цепом, Анна.
В следующую секунду в спину и в грудь мне воткнулись легкие копьеца. Вреда они не принесли, а вот голень раскаленной плетью захлестнула боль. Я с криком выдернул небольшую острогу, напоминающую метлу, только прутья были стальными, увязанными проволокой спицами.
Выбежали люди в лыковых жилетах. Эта нехитрая легкая защита заменяла им панцири. Вооружены они были так же просто — кольями с обожженными на концах остриями. У некоторых были ивовые, на манер корзин, выпуклые щиты.
Появление этой компании почему-то ошарашило остальных нападавших. Мужик с вилами позабыл про автобус и с ревом: «Суки! Куда?! Без очереди!?» — пронзил корявыми длинными зубьями бездоспешного.
— Сюда, сюда! — гневно орал бородатый. — Ульяновские без очереди лезут!
Заслышав пронзительный клич, часть бойцов из второй ватаги оставила схватку у прицепа и кинулась на чужаков. Те, чтобы не пятиться от удара, побежали навстречу.
Благодаря случайной междоусобице я получил передышку и, прихрамывая, ретировался поближе к завалу. Иевлев метал тяжелые, как валуны, бруски распиленных стволов, опрокидывая изрядно поредевшее звероголовое воинство, круша головы и туловища.
Луцис, отбиваясь топором, на котором заклинило рогатый череп, кричал:
— Алексей, давай к автобусу!
Среди деревьев оранжевыми точками вспыхнули факелы. Появился еще один, четвертый за этот вечер отряд, шел он плотным строем так, что было не понять, сколько там человек. Мерцали полированным металлом нагрудные пластины панцирей и островерхие шлемы с опущенными дырчатыми, похожими на печные заслонки забралами. В руках, защищенных наплечниками и наручами, было в основном клинковое оружие. У предводителя левый кулак прикрывала округлая, как боксерская перчатка, стальная форма. Этим кастетом воин отражал удары и сам наносил сокрушительные апперкоты и хуки. Его отряд обрушился на бездоспешных, когда те, как муравьи, волокли в чащу своих раненых. Расправа минуту металась между деревьев и в зарослях ольховника. Горстку бездоспешных вытеснили на дорогу. Дрались они отчаянно. Даже поверженные, они хватали за ноги латников, валили на землю, чтобы вогнать в противника кухонный нож и умереть.
Из леса с двух сторон ринулось подкрепление. Бойцы сжимали грубые короткие пики, багры с тройными крюками, усыпанные гвоздями дубины и топоры. Новые силы наступали двумя независимыми группами, действующими по слаженному плану. С разбегу они вклинились между автобусом и разгромленной «Нивой». Еще секунду назад рядом со мной стояли Анна и Вероника, поодаль изготовились Таня, Кручина, Дзюба и Озеров, и вдруг нас раскидало, точно нахлынул штормовой вал.
Я видел пикирующий топор, затем отлетевшее от удара моего клевца железное наличье шлема. Корчился в крике чей-то оскаленный рот, заливая кровью рыжую бороду. Жалил в давке штык, сновала зазубренная рогатина.
Кистень железным бугристым яблоком ухнул меня по шлему. Я на миг оглох от пронзительного медного гула, боль стрельнула в шею, будто между позвонков вогнали шип. Рухнув на липкую землю, я уже ничего не воспринимал, кроме мучительного звона, затопившего уши. Я стащил с головы шлем, словно он был единственным источником невыносимого шума. Чей-то сапог перевернул меня лицом наверх. Я разглядел Анну, двумя руками направлявшую тяжелый цеп. Ястребиная пясть строенного багра с размаху воткнулась в подбрюшье Вероники.
