Формальность - Павел Юрьевич Фёдоров
Накрыли на стол, все расселись, было шумно весело. Женя молчала и только слушала их, чувствуя себя здесь не совсем своей, а как посторонний человек слушает незнакомых людей об их интересах, событиях, не являясь их участником. Люба оказалась хохотушкой и очень словоохотливой, Женя обычно не очень любили таких людей, но слушать Любу было, как ни странно, очень интересно, она не несла пустую чепуху.
За окном уже потемнело, пили чай, наступила некая тишина.
– Игорь, спой пожалуйста, – Люба смотрела на ребят, улыбаясь. Игорь достал гитару и запел, тихо, задумчиво:
Глядя на луч пурпурного заката,
Стояли мы на берегу Невы.
Вы руку жали мне; промчался без возврата
Тот сладкий миг, его забыли вы.
До гроба Вы клялись любить поэта;
Боясь людей, боясь пустой молвы,
Вы не исполнили священного обета,
Свою любовь, и ту забыли Вы.
Но смерть близка, близка моя могила.
Когда умру, – как тихий шум травы,
Мой голос прозвучит и скажет Вам уныло:
«Он Вами жил, его забыли Вы».
– Это что-то волшебное, – Люба смотрела в окно.
– Игорь, спой свою любимую…, ну пожалуйста, – Настя стояла рядом с Игорем.
– Ой, нет, не надо, а то я опять расплачусь, – Люба переполошилась.
– Спой…, пожалуйста…, Игорь, – Настя смотрела на маму и просила.
– Да, Игорь, спой…, а помнишь, как твой отец её пел, совсем же уже старенький был, больной, голоса нет, а пел…, аж сердце останавливалось.
Игорь смотрел в пол, потом скользнул каким-то растроганным взглядом по лицу Жени и, глядя в окно, запел:
У вагона я ждал, расставаясь с тобой,
Полный грусти прощальных мгновений,
И в мечтах о былом, вся душою со мной,
Ты мне бросила ветку сирени.
Резкий голос звонка нас от дум оторвал,
Налетели потоки сомнений.
И, тебе глядя в след, весь в слезах, целовал
Я прощальную ветку сирени…
Поезд где-то исчез в серой дымке вдали,
Проплывали вечерние тени,
И бесцельно я брёл по дороге в пыли
С одинокою веткой сирени.
Я вернулся к себе… Этот вечер унёс
Все надежды, всю радость стремлений…
В эту ночь отцвела от объятий и слез
Истомлённая ветка сирени…
Женя смотрела не на Игоря, а на его руки, у неё действительно было ощущение некоего волшебства, она даже представить не могла, что обычная семиструнная гитара может так красиво звучать. Женя слушала и чувствовала, что сама сейчас расплачется, она посмотрела осторожно вокруг и увидела, как по щекам Любы скатываются слезинки, а взгляд где-то далеко-далеко.
– Всё…, пошли в комнату, а то так совсем растрогаемся, мы ж, в конце концов, день рождения отмечаем, а не что-нибудь – Игорь встал и вышел из-за стола, все гурьбой пошли за ним.
– Олег, я тут недавно неожиданно вспомнил…, помнишь? – Игорь начал играть и петь со специфичной интонацией и притоптывать, как будто имитировал чечётку. Олег с самым серьёзным видом, запихав руки в карманы, стал притоптывать вокруг него и, проходя мимо Жени подхватил её за руку, и они стали танцевать перед Игорем вдвоём:
Где б я ни был заброшен войною,
Среди чёрных и дымных полей, -
Все мне чудится сад под луною
И на взморье гудки кораблей.
Там под вечер тихо плещет
Невская волна,
Ленинград мой, милый брат мой,
Родина моя!
Все, что ты мне, прощаясь, шептала,
Стало сердцу навеки родным.
Только белая ночь трепетала
Над Литейным мостом кружевным.
Знаю, знаю – гремит канонада
Там, где мы проходили с тобой.
Под разрывы немецких снарядов
Наша молодость вышла на бой.
Не сломили нас смерть и блокада,
И пройдёт, словно песенка, вновь
По вечерним садам Ленинграда
Нерушимая наша любовь.
Костя с Любой хохотали до слёз от их серьёзных лиц и усердия, с каким они отплясывали.
– Ой, Жень, как ты танцуешь хорошо! – Люба смотрела на Женю, вытирая от слез глаза.
– Женька танцует лучше всех, – Олег, смеясь, тоже сел на стул.
– Женя, а где ты так научилась танцевать? – рядом стояла Настя и с удивлением видом смотрела на Женю.
– Я занималась танцами, довольно серьёзно, понравилось?
– Очень…, а научи меня танцевать, я тоже так хочу….
– У нас сейчас открывается класс танцев, ты приходи с мамой и будешь самой первой ученицей, – Женя поглядывала на Любу.
– Мама, мама, можно я буду учиться танцевать…? – Настя побежала к матери.
– Можно,