Олег Рой - Страх. Книга 1. И небеса пронзит комета
Ну, ребята, я так и обидеться могу. Я ж все-таки полицейский, город наш или хотя бы его злачные (разной степени злачности) места мною изучены так же, как пианист знает клавиатуру своего рояля. Надо же, как меня разобрало от пустяковой реплики. Даже странно. Ладно, не буду ничего объяснять.
– На набережной, возле Соборного моста. Я могу быть там через… – Я проверила интерактивную карту дорожных пробок, количество которых после пролета кометы почему-то уменьшилось. – Три минуты.
– Тогда тебе придется нас подождать, – вздохнул Феликс.
– Подожду, – буркнула я и начала выбираться со стоянки.
14.12.2042. Город.
Кафе «Лореляй». Макс
Работы у меня в последние месяцы изрядно прибавилось. Меня это не слишком беспокоит, мне, как я уже говорил, нравится выматывать себя до усталости. Другое дело, что стало больше работы специфической: предотвращение самоубийств, разрешение конфликтов и тому подобное. Чужая боль тоже боль, и у меня на душе уже не так спокойно и легко, как раньше. Меня мучит страх, что все это будет нарастать и нарастать, пока наконец не сорвется, как лавина. И я ничего не смогу сделать, не смогу никому помочь.
Еще и мать что-то совсем расклеилась. Правда, она крепится изо всех сил, делая вид, что все в порядке, но я-то чувствую, что все это только маска, а на самом деле ей очень плохо. К врачам мать обращаться категорически отказывается. И никакие уговоры не помогают. Не волоком же ее тащить в клинику?
Откровенно говоря, только теперь я начинаю понимать, что такое усталость неприятная. Я устал чисто психологически. Наверное, именно в таком состоянии люди начинают пить и вообще пускаются во все тяжкие. Но мне, разумеется, такое и в голову не приходит. В конце концов, теперь от меня зависит еще больше. И я до сих пор виню себя, что не был в городе в день «Д», когда моя помощь была просто необходима.
Сегодня у меня день посещения клиники. Ойген теперь большая шишка в Корпорации Ройзельмана и его днем с огнем не сыщешь. Занимается мной новенькая, молоденькая девушка, миловидная брюнетка, с которой у меня завязался небольшой романчик без особых обязательств. Теперь с этим стало еще проще. Кажется, институт семьи постепенно сходит с наезженных рельсов, медленно, как в рапиде, летя под откос. Неужели раньше он держался только на деторождении, а все разговоры о высоких чувствах – не более чем красивая обертка? Не знаю, но мне неприятно так думать.
Да, Ойгена теперь возле меня практически нет, но зато есть Феликс. Он стал настоящим фанатиком – целыми днями и чуть ли не ночами торчит у себя в лаборатории. Он, видите ли, задался целью сделать то, чего не смогли все ученые Земли, вместе взятые, – выяснить, в чем же причина постигшей нас катастрофы. И не щадит ни себя, ни тех, кто рядом, заражая своей одержимостью. О, я всегда говорил, что в этом petit monstre[17] живет невообразимое упрямство, разве что под внешней оболочкой застенчивости его не так легко разглядеть. За эти недели Феликс осунулся, еще больше отощал, но глаза его горят, а сам он стал как-то увереннее, жестче… взрослее, что ли?
Поэтому, выйдя из клиники после необходимых процедур у Терезы, как зовут моего ангела в белом халате, я двинулся к исследовательскому корпусу, на ходу вызывая своего друга. Мне пришлось минуты три уговаривать его оторваться от работы и сходить пообедать. Чтобы сэкономить время, он, хотя в его корпусе довольно неплохой буфет, брал с собой из дому бутерброды. Но я-то знал, чем можно соблазнить этого аскета – пивом с морским коктейлем, до которого (до коктейля, а не до пива) Феликс был очень падок.
Кстати, с деньгами у меня теперь не просто хорошо, а прекрасно: Корпорация Ройзельмана с какого-то перепугу повысила мои регулярные выплаты в два с половиной раза. При этом никаких прорывов в борьбе с моей болезнью (что-то я уже начинаю сомневаться в ее существовании) не было видно. В общем, странно, но мне как-то все равно. Впрочем, у Ройзельмана с его изобретением, о котором я, как и большинство обывателей, признаться, имел весьма смутное представление, дела шли как нельзя лучше, так что он мог это себе позволить. Еще бы, его Корпорация – этакий монстр, протянувший свои цепкие щупальца по всему миру, – стала по сути отдельным государством, со своей экономикой и промышленностью, со своей полицией и даже армией. Не знаю, насколько все это законно, но сил, способных противостоять этой экспансии, на горизонте как-то не наблюдалось. Не могу сказать, чтобы мне все это нравилось, но, с другой стороны, я не специалист – может, так оно и надо. И уж точно не в моих силах что-то изменить. Вот повкуснее угостить Феликса (может, от содержащегося в морском коктейле фосфора, якобы страшно полезного для мозга, у него какие-то новые идеи зародятся) – это я могу, это пожалуйста.
Феликсу, пока я его дожидался, позвонила желающая пообщаться Рита. Вот уж воистину, где густо, где пусто. Я почти уже решил самоустраниться, но Феликс заявил, что все, мол, в порядке: во‑первых, пора нам уже и познакомиться, во‑вторых, я ничуть не помешаю, поскольку мешать, собственно, нечему.
– Я, честно говоря, до сих пор не пойму, что нас связывает, – довольно угрюмо говорил он, пока мы шли к набережной. – Никаких таких вспышек, как в книжках пишут и в кино показывают. Но когда долго не видимся, я скучаю. И, кажется, она тоже.
– Возможно, это и есть любовь? – спросил я.
Феликс пожал плечами:
– Мне всегда казалось, что любовь – это что-то другое. Любовь – это когда сердце горит, а в разлуке тоскуешь так, что через полмира бежать готов. – Он вдруг остановился. – Постой, а ты что, никогда не влюблялся?
Я отрицательно покачал головой.
– Но у тебя же были девушки! – Феликс был явно изумлен. – Ты же встречался с кем-то, я помню.
– Ну, так я и сейчас встречаюсь. Понимаешь? Встречаюсь. И все. Сердце у меня не пылает, с ума в разлуке не схожу и от поцелуя, как пьяный, не шатаюсь.
– Странно…
Я пожал плечами:
– Должно быть, я не встретил еще ту, единственную.
Феликс приостановился, посмотрел на меня задумчивым взглядом, а потом кивнул:
– Вот, боюсь, и Рита у меня не та, единственная. Ну да ладно. – Он тряхнул головой (его характерный жест, в котором есть что-то лошадиное). – Да и не об этом сейчас надо думать. Тут в мире черт-те что творится, а мы про любовь. Любовь – не любовь, про другое думать надо.
– Вы что-то уже нарыли? – спросил было я, но в этот момент Феликс увидел Риту, и вопрос остался без ответа. Впрочем, мне кажется, что ответ все равно был бы отрицательным.
Рита мне понравилась: стройная, темноволосая, резковатая, но неуловимо грациозная в каждом движении. Многие сказали бы, что излишне худая, но это дело вкуса. И сногсшибательной красавицей ее назвать было нельзя – я таких не люблю, ходят, как памятник самим себе. Рита же была просто очень симпатичная девушка. Не модельная, а живая. Говорила она четко и не по-женски лаконично и жестко, и когда говорила, смотрела собеседнику прямо в глаза. Это мне тоже было по душе.
Взяв пиво и большую тарелку с морским коктейлем, мы приступили к трапезе. Незаметно разговор свернул на нынешние изыскания Феликса, и я опять повторил свой вопрос.
– Да ничего мы не нарыли, – убито признался он. – Ровным счетом ничего. Сначала проверили возможную биологическую составляющую: вирусы, грибки, бактерии. Искали даже гипотетические формы жизни вроде кремниевых, но ничего не нашли. Потом углубились на химический уровень – и опять ничего. В организмах женщин после пролета кометы ни одна молекула не поменялась. Ну, если не считать того, что ткани организма вообще-то ежесуточно обновляются. Но кроме этого – ничего. А главное, что ставит в тупик: почему это касается только Homo sapiens? Все другие гоминиды – генетически совпадающие с человеком на девяносто – девяносто семь процентов – чувствуют себя вполне прекрасно и успешно размножаются. Искали реликтовые излучения, да вообще любые, мало ли. Прошерстили весь список от потоков частиц до ультракоротких волн. Ничего, абсолютно ничего! – Он вздохнул. – Спокойствие царит в мире мезонов и глюонов, световые и прочие излучения не менялись с последнего дня творенья, и никаких посторонних сигналов, кроме тех, что генерируем мы сами, обнаружено не было.
– Похоже, вы действительно перерыли все гипотезы. Но тогда позволь спросить: над чем же ты сейчас работаешь?
– Пытаюсь определить, что именно вызывает у человека такую реакцию. Ну хотя бы гипотетически. В общем, я действую вслепую, методом тыка. Не самый, конечно, лучший способ. Уж больно много тыков надо делать. Вот я и тычу, потому так и занят. К тому же… Я ведь не могу на живых людях экспериментировать, приходится in vitro, на тканях. А это все осложняет. Никогда не знаешь, вдруг оно действует только на организм в целом. – Феликс немного помолчал и не слишком радостно добавил: – Я очень надеюсь на Алекса. У него бывают совершенно непостижимые прорывы. Он умеет копить материал и структурировать его. И еще умеет сопоставлять, казалось бы, несопоставимые вещи.
