Эдуард Фукс - Istoria_nravov
Так как в культе метрессы кульминировал и весь культ женщины, то понятно, что он достигал своих чудовищных форм лицом к лицу с королевской любовницей. Обыкновенно она стояла выше даже законной супруги, часто не более как машины для производства наследников. Госпожа Монтеспан, знаменитая метресса Людовика XIV, имела в Версале двадцать комнат в первом этаже, тогда как королева занимала лишь одиннадцать во втором. Фридрих II, король Прусский, представитель так называемого Просвещения, покрыл стены замка Сан-Суси откровенными портретами своей любовницы, балерины Барберини, великолепный зал этого дворца был посвящен ее прославлению, а королева была изгнана со двора и не имела права даже издали смотреть на Сан-Суси. Это возведение любовницы государя в сан высшего божества выражалось теми почестями, которые обязательно ей оказывались.
Официальная метресса являлась, как равная, рядом с легитимными государынями в обществе. Перед ее дворцом стоял почетный караул, и часто она имела к своим услугам почетных фрейлин.
Подобным же образом чествовали официальных фавориток и при других дворах. Когда Август Сильный был избран королем польским, коронационная церемония превратилась в чествование тогдашней официальной фаворитки, графини Эстерле. Барон Пелльниц сообщает: «Получив диплом на избрание, король поехал в Краков, где короновался с большой пышностью. Графиня Эстерле сопровождала его. Коронация возлюбленного превратилась в своего рода триумф для нее. Она смотрела на всю церемонию из ложи, устроенной для нее в церкви, и было замечено, что, когда король направился к алтарю, он оглянулся на свою любовницу, точно желая сказать, что ей он будет курить фимиам и ей принесет в жертву свое сердце».
Даже государи и государыни других стран обменивались любезностями с официальной фавориткой. Ни Екатерина II, ни Фридрих II, ни Мария-Терезия не считали ниже своего достоинства посылать любезные письма идолу Людовика XV госпоже Помпадур.
Институт метрессы представляет собой поистине перевод на светский язык католического культа Марии. Мария выше Христа. Так выше и могущественнее монарха его метресса, ибо она властвует над ним, она его рок.
Тот, за кого Мария заступается перед Всевышним Судьей, может спокойно рассчитывать на милость неба. Кому сияет благосклонность фаворитки, тому сияют звезды жизни. Последствием этой исторической ситуации был так называемый режим метресс, придающий эпохе старого режима зловещую окраску.
Если мы можем вполне игнорировать огромные злоупотребления, к которым всюду приводило господство метресс, то для истории нравов тем важнее последствия, которые оно имело отчасти для всего населения, отчасти для значительных его слоев.
Так как подчинение воле женщины в эту эпоху находило свое высшее выражение в подчинении воле метрессы, то стать фавориткой было тогда для женщины наиболее выгодной, а потому и весьма желанной профессией.
Высшим же идеалом, достижимым для женщины, было, естественно, стать метрессой государя. Ежедневное зрелище безграничного могущества, которым располагала любовница государя, тот факт, что на всю ее родню и на всех ее знакомых сыпались, как из рога изобилия, богатства и почести, — все это соблазняло множество родителей серьезно считаться с такой возможностью и воспитывать своих дочерей так, чтобы они стали — как тогда выражались — «королевским лакомством».
В нашем распоряжении целый ряд данных. Так, например, Казанова говорит в одном месте своих мемуаров: «В гостинице, где я остановился, я встретил актрису по имени Тоскани, возвращавшуюся со своей молодой, очень красивой дочерью в Штутгарт. Она ехала из Парижа, где пробыла год, так как ее дочь обучалась характерным танцам у знаменитого Вестриса. Я познакомился с ней в Париже и, хотя и не обратил на нее особенного внимания, все же подарил ей маленькую болонку, ставшую любимицей ее дочери. Молодая девушка была настоящим сокровищем, и ей не стоило особого труда убедить меня сопутствовать им до Штутгарта, где я к тому же рассчитывал найти всевозможные развлечения. Мать горела нетерпением узнать, как найдет герцог ее дочь, которую она с детства предназначала для этого развратного государя».
Наиболее фанатично занималась подобными спекуляциями придворная знать. Вместе со своими феодальными занятиями дворянство лишилось и прежней энергии, и чувства собственного достоинства. Исполняя при дворе функции высших лакеев, оно незаметно переняло психику и нравы лакеев. Все родственники неимоверно горды, если красота дочери, жены или сестры оказалась способной возбудить желания государя. Каждая женщина только и думает о том, чтобы привлечь к себе взоры властителя. Все стараются очутиться в таком положении, чтобы сблизиться с королем, и каждую минуту готовы последовать его приглашению. О нравах, царивших при дворе Фридриха Вильгельма II, мы слышим из уст известного директора академии Шадова: «Весь Потсдам был не чем иным, как одним большим домом терпимости. Все семейства мечтали только об одном: иметь дело с королем, с двором. Все наперебой предлагали жен и дочерей. И усерднее всех предлагали представители высшего дворянства».
Ни одно преступление не казалось слишком страшным тем, кто хотел добиться и сохранить за собой выгоду «разделять королевское ложе». Для этого вступали в союз с небом и адом, заказывали мессы и продавали душу дьяволу. К последнему прибегали чаще, так как из лаборатории дьявола брались «медленно действующие» яды и «надежные» любовные напитки, играющие такую видную роль во всех придворных интригах. К репертуару дьявола относилась и отвратительная черная месса, во время которой приносили в жертву князю тьмы маленьких детей в расчете подчинить себе его волю. На подобные эксперименты тратили огромные деньги, зная, что в случае удачи они принесут хороший процент.
Госпожа Монтеспан предложила отравительнице Вуазен не более и не менее как миллион ливров, если она доставит ей порошок, способный устранить всех любовниц Людовика XIV — прежних и будущих — и навсегда привязать к ней короля. Если г-жа Монтеспан действовала такими средствами против соперниц Лавальер и Фонтанж, то такие же средства пускали против нее в оборот герцогиня Ангулемская, госпожа Витри и ее невестка, которые мечтали занять ее место.
Однако и здесь необходимо учитывать более глубоко лежащие мотивы, а именно мотивы классового господства. Было бы ошибкой считать эту борьбу за место королевской наложницы простым личным делом. Так как метресса пользовалась могуществом, то за каждой из этих дам всегда стояли известные политические группы. Фракция, стремившаяся захватить власть, хотела иметь на месте фаворитки своего человека. Другими словами, за гаремными ссорами часто скрываются политические распри эпохи. Более серьезные политические интересы и придают всем этим придворным интригам их страстность и их историческое значение. За вечными спорами между господствовавшими в данную минуту фаворитками и отдельными министрами или между дамами, боровшимися за место фаворитки, столь обычными и нескончаемыми при французском дворе начиная с середины XVII в., стояла в конечном счете борьба все более крепнувшего парламента против королевского самодержавия. Министр Людовика XV герцог Шуазель был сторонником госпожи Помпадур и противником госпожи Дюбарри, но не потому, что последняя совращала короля к безнравственной жизни, тогда как при Помпадур царили «благородство и пристойность», а потому, что Помпадур служила партии парламента, олицетворенной в герцоге, тогда как Дюбарри была доверенным лицом и ставленницей иезуитов.
Здесь отражается, стало быть, важнейший политический поединок эпохи. Что политическая борьба облеклась именно в такой идеологический покров, коренится в самом существе абсолютизма. Эта его сущность обусловливала то, что великие исторические проблемы должны были облекаться в довольно грязные одежды.
В эпоху, когда продажно большинство женщин, не менее продажен, естественно, и мужчина. И потому в эпоху абсолютизма рядом с институтом метресс встречается другое характерное и чрезвычайно обычное явление — муж, соглашающийся из материальных соображений на такую роль жены.
Множество мужчин относились снисходительно к внебрачным любовным связям жен не только из удобства или равнодушия, не только из рафинированности, так как запах проститутки, исходивший от жены, действовал возбуждающе на их переутомленную чувственность, а потому, что тело жены было для них товаром, ее любовь — капиталом, приносившим больший процент, чем всякий другой капитал.
На продажности жены и матери строилось немало домашних хозяйств, чаще же она служила подсобным средством, позволявшим семье тратить больше, чем она могла, занять таким образом положение в обществе, которое труд рук или ума мужа никогда не мог бы для нее создать. Любовник одевал свою метрессу, подносил ей украшения, дававшие возможность блистать в обществе, и под видом займа, о возврате которого не думала ни одна из сторон, он, кроме того, оплачивал наличными оказанные ему любовные услуги. Это тем менее удивительно, что в ту эпоху обычной фигурой был профессиональный авантюрист, игрок и мошенник во всех возможных видах, торговавший женой, а когда она становилась для этого слишком старой, то и красотой дочери.
