Сергей Попов - Небо цвета крови
— Живой мертвец какой-то, — участливо отозвался Дин, — и никак ведь не издохнет — по горло в могиле уже сидит…
— Грязь с годами, если ее не смыть, только сильнее твердеет…
Рассекали по магазинам «Вавилона» еще порядочно. Наш родненький, подходящих габаритов генератор отыскали в палатке, где продавец — дородный мужчина в ковбойской шляпе и с двойным подбородком, — располагающий огромным выбором бытовых товаров от лампочки до нагревателя, согласился отпустить нам сокровенную покупку за смешную по здешним меркам цену — шесть с половиной тысяч банкнот. Ответив на все интересующие вопросы в плане эксплуатации, он с превеликим удовольствием показал его работу, объяснил меры предосторожности и вдобавок, в качестве скромного бонуса к покупке, налил целиковую канистру бензина.
— Раз вас все устраивает в этой чудной малышке, давайте тогда переходить к вопросу оплаты? — огласил итог торговец, не прекращая раболепно улыбаться, а будто возжелав накрепко удержать рядом без одной минуты счастливых покупателей, дабы те не сорвались с крючка в самый последний момент, заторопился прибавить: — Генератор — неубиваемый и неприхотливый, поверьте мне на слово! При надлежащем уходе прослужит вам до следующей катастрофы! — засмеялся смехом гиены. — Главное — от осадков берегите: к этому он, к большому разочарованию, не приспособлен.
— Он в кладовке до зимы стоять будет, — осветил я, доставая деньги из загашника.
— Ну, вот и чудненько! — потерев ладони, истекая слюной при виде свеженьких купюр, по-кошачьи промурлыкал продавец.
Положив на прилавок объявленную сумму без сдачи, я известил:
— Здесь все ровно, — и спросил: — Пересчитывать будешь или на слово поверишь?
— Боюсь, что придется… — с притворным огорчением растянул тот, ковыряя нас бесноватыми, бегающими, точно у зверька, глазками, — доверять сейчас людям непросто, сами понимаете: все кругом обманывают, пудрят мозги, вот и приходится перестраховываться от греха подальше!..
— Как знаешь, — а про себя взмолился: «Хоть бы пронесло…»
— Как думаешь, не заметит?.. — зажужжал над ухом Дин, стоя с каким-то крайне подозрительным видом: приплясывал, пыхтел, облизывал губы.
— Будем надеяться на лучшее… и прекрати дергаться, как припадочный — оглядываться начинают…
Торговец, быстротечно перебирающий деньги извоженными в масле пальцами, спустя несколько минут начал мрачнеть, меняться, обретать сероватый тон. Лицо, до этого момента буквально светящееся от щенячьей радости клиентам, сейчас выражало крайнее замешательство, озадаченность, беспокойство. Когда пересчет закончился, он взялся педантично разглядывать каждую бумажку при помощи фонарика, взволнованно вертеть в руках, косясь то на меня, то на Дина.
— Что-то не так?.. — осторожно поинтересовался я, сохраняя внешнее спокойствие, хотя внутри всего уже трясло, колотило.
— Нет-нет! — попытался соврать продавец, а у самого глаза затанцевали, в страхе полыхнули крупинки зрачков. И продолжил потяжелевшим голосом, исчерпавшим всякую обходительность: — Все в порядке… мне только нужно кое-что еще раз проверить… это всего пару минут…
Потом сгреб в охапку банкноты и зайцем, вприпрыжку, сбивая прохожих, затрусил прямиком к Дако. При виде озабоченного торговца, тот отложил кий, жестом попросил помолчать своего соперника по игре, заслушивая бурный рассказ. Двуликий, пронаблюдав за гостем, влетевшим в бар, как смерч, вернул на стойку выпитый бокал, левой, татуированной частью лица повернулся к хозяину, собираясь, в случае чего, сразу вмешаться. Продавец же, по-видимому выговорившись, высыпал деньги прямо на бильярдный стол и, показывая в нашу сторону, заполошно зажестикулировал.
«Ну, вот и разоблачились… — подумал я, — все…»
— Они поняли, в чем дело, Курт! — забил тревогу Дин. — Надо уходить прямо сейчас же!
— Знаю… — и, судорожно сглотнув, намокая потом, распорядился: — Хватаем генератор с канистрой — и пулей из города!..
— А как же мы его… тяжелый ведь…
— Ручками-ручками!.. Живее, Дин!..
Схватили канистру, поставили генератор на колесики, пролетами между магазинами заторопились к эскалатору, сливаясь с толпами гуляк. Регулярно оглядываясь назад, где в любую секунду опасались встретить «Стальных Варанов», — втащили агрегат наверх, проскользнули сквозь турникеты, дошли до дверей — последней препоны на пути к выходу, — и в этот же момент, снизу, спутываясь с гремящей музыкой, обрывками промелькнула брань, переклички, слоновий топ десятков ног — нам сели на хвост.
— Да будь трижды прокляты эти твои деньги, Курт!.. — взъярился Дин, утер рукавом пот с бровей, дыша крупными хрипливыми вдохами. — Еще не хватало спечься из-за них!..
— Угомонись! — прикрикнул я, колыхаясь в одышке. — Дело уже сделано! Чего ты мне тут выговариваешь? — и далее: — Нам надо успеть добежать до «Муравейника». Там еще о нас вряд ли знают — можно попробовать скрыться и уйти, не привлекая внимания…
— А если не выйдет?.. Что делать тогда, Курт?.. У тебя есть запасной план? Скажи, что он у тебя есть…
Помолчав, я огорчил:
— Нет, друг, никакого запасного плана… — А потом добавил: — Если сцапают нас с тобой — будем гнить здесь, в канализации, под переходом…
Часть третья. Конец
Любому миру, даже самому непоколебимому, когда-нибудь приходит конец — таков суровый закон жизни…
Пятница, 9 сентября 2016 года
Надолго задерживается в Истлевших Землях изменчивая, несолнечная осень. Вплоть до позднего ноября, дышащего короткодневной сумеречной зимой, бродят по измятой, протравленной дождями земле утренние бархатисто-пепельные туманы, шумят и буйствуют ветра, придавливая проросшие за лето чахлые травы. Необыкновенно молчалив в эту пору предрассветный час. Скрипнет где-нибудь в лесу отжившая свой век ветвь, утомленно подаст голос живность или сонно заплещется кислота в переполненном пруду от угодившего в него камешка — и звуки эти уже резвыми конями мчатся по всем окрестностям, звеня, будят накрытые зябкой темнотой пустоши. В середине дня, когда воздух в достаточной мере прогревается, вбирая запахи перегноя, серы и песка, по-особенному дивным выглядит никогда не меняющийся небосклон, обретает странный, несвойственный лилово-пунцовый отлив, позолотные блески. В такие моменты у всякого зеваки появляется возможность полюбоваться редкостным — раз за весь год — полетом голубых соек — красивых певчих птиц очаровательного лазурного цвета, — послушать упоительную трель. Вечером, когда на исковерканных ливнями развалинах разыгрывают жуткую фантасмагорию рваные тени, роскошными пурпурно-медными бантами украшается закат, горит вселенским пожаром такой обманчиво близкий и в то же время недостижимо далекий корд горизонта, не угасая, истекает ярчайшей палитрой всех оттенков красного. Ночь же наделена своим неповторимым диким волшебством. Глухая и черная, как в январе, она всегда наполнена волчьим тоскливым воем, эфемерным эхом, множественными непохожими друг на друга шорохами, шелестами. И пускай первые заморозки приходят с большой отсрочкой, разрешая людям еще порадоваться не до конца ушедшему теплу — холод с приходом тьмы все настойчивее напоминает о себе, без приглашения проходит в человеческие жилища, студит обитателей…
Время, меняющее мир, словно скульптор камень, не прошло мимо и дома Флетчеров. Немало оно подарило им благих и запоминающихся дней, не меньше оставило взамен скверных и дурных. Больше года уплыло с того рокового похода в Грим, едва не обернувшегося настоящей трагедией. Еще живого, залитого кровью Курта Дин вместе с купленным генератором привез на плохеньком фургончике бродячего торговца, согласившегося взять с собой попутчиков, лишь спустя четверо суток, к глубокой ночи. Супруга, в заикании от накатившего ужаса, дрожа и захлебываясь слезами, с не уходящим чувством опоздать, потерять мужа, без спирта, продезинфицировав хирургические инструменты над огнем, под светом фонаря, прямо на полу, приступила выковыривать пули из плеча, руки и поясницы. Едва оправившаяся после лихорадки дочка, впервые увидев отца таким — беспомощным, вопящим, извивающимся, как червь, — на нервной почве ослабла умом, замкнулась, разучилась разговаривать, не шла ни с кем на контакт. Казалось, все — теперь участь семьи предрешена, надолго сгустились тучи и вряд ли в будущем предвидится что-то хорошее, но история эта получила неожиданную развязку, знаменательный переворот — через месяц Курт быстро пошел на поправку, налился силой, точно созревший фрукт.
— Служил — стреляли, не задевали, наемником был — стреляли, невредимым выходил, а тут за пару лет пятнистым стал, будто конь, всего пометили… — с улыбкой вспоминал он, поскрипывая на кровати, обновленным взглядом осматривал напарника, пришедшего с охоты, — … и живой ведь все равно, целый… наверно, все же бог приглядывает за мной одним глазком…
