Павел Иевлев - Телефон Господень
Темный коридор, крашеный казенной зеленой краской, был увешан щитами в рост человека, на которых подробно излагалось все, что положено знать обладателю заветной корочки. Как то: угол разлета дроби №4 на ста метрах, с какого конца стреляет ружье, чем отличается утка от кабана и с какой стороны лося растут рога. Ну и множество других полезных сведений, изучать которые нам показалось занятием скучным. Поэтому мы быстро метнулись до ларька и снова постучали в дверь кабинета.
- Уже все выучили? - удивился Председатель
- Мы решили, - ослепительно улыбаясь доложил Саныч, - что лучше доказать свои охотничьи таланты на деле.
- Да? – заинтересовался Председатель, - и как же?
- Вот, смотрите – зверя вам поймали!
И мы выставили на стол две литровых бутылки популярной тогда водки «Зверь». Председатель расплылся в улыбке, от которой амурский тигр сам скинул бы шкуру и принес ее бегом, не забыв погладить.
- Ну вот, сразу бы так! Теперь, когда охотминимум – председатель выразительным жестом приобнял бутыли, - вы сдали, поздравляю вас со вступлением в охотничье сообщество. Давайте фотографии.
Так мы стали Настоящими Охотниками.
Вскоре Санычем было приобретено ружье. В магазине конфиската, отобранное охотинспекцией у какого-то незадачливого браконьера, оно обошлось в сущие гроши. (Я всегда говорил, что некоторым вещам присуща определенная карма – и это ружье было как раз из таких. Но это в другой истории - «Саныч и охотинспекция», - которую я тоже когда-нибудь напишу). Саныч разобрал ружье до винтика, почистил и смазал, заново отполировал, покрыл ореховым лаком приклад и цевье – в общем, довел его до немыслимого почти совершенства. Оставалось испытать покупку. «Оружие должно попробовать крови!» - зловеще сверкая глазами шептал новоявленный охотник и многообещающе щелкал курком, - «Человек по природе свой хищник! Вершина пищевой цепочки!». По кухне кружились воображаемые пух и перья, а под ноги ложились гипотетические шкуры. Фауна в лице кошки трепетала и пыталась вырыть в туалетном лотке окопы в полный профиль.
И день настал. День Первой Охоты Саныча.
Скользящим шагом индейца, прищурив глаза на суровом лице, держа ружье стволом вверх как техасский рейнджер, Саныч крался по краю болота. Солнце пронзало золотыми лучами мглу подлеска, пели приветственную песнь обрадованные его визитом комары. Повергнутые в ужас свирепым видом Настоящего Охотника панически прыгали в воду толстыми животами лягушки. Болото дрожало перед лицом Хищника По Природе и Вершины Пищевой Цепочки, периодически пукая от страха вонючими болотными газами. Для полного катарсиса не хватало одного – дичи. Средняя полоса России отнюдь не богата диким зверьем, исключая разве что ежиков. Медведи вовсе не спешат стать ковриками у камина, пуганые волки не подойдут к человеку и на километр, а чудом выжившие зайцы прошли столь жесткий дарвиновский отбор многочисленными охотниками, что уворачиваются от пуль как Нео в «Матрице» и могут стать невидимыми даже на листе ватмана. Ну а с чего Саныч решил, что на болоте непременно должны быть утки – для меня и посейчас загадка.
Уток там не было, зато над мутной мелкой водицей с островками камыша гордо реял Серый Цапель. Цапель, надо полагать, отлично видел Отважного Охотника, но, полностью осознавая свою несъедобность, пренебрегал его бравым видом, нарезая неторопливые круги на небольшой высоте. Цапель был при исполнении - осуществлял, так сказать, свою природную обязанность по регуляции лягушачьего поголовья. Увы, он даже не представлял себе, с кем имеет дело! «На безрыбье, и цапель – утка!» - произнес Саныч роковую фразу, и Охота началась…
Саныч встал в картинную позу, прицелился…
- Бабах! - сказало ружье.
-Нихуясе! В кого это он? - подумал нимало не пострадавший Цапель.
- Отбля! - сказал Саныч.
-Промахнулся? - спросил я Специальным Сочувственным тоном.
Как вы, наверное, уже догадались, промахнуться Настоящий Охотник, Природный Хищник и Вершина Пищевой Цепочки не может просто по определению. Это противоречит основам мироустройства. Это как если у Валуева малолетние гопники в подворотне мобилу отнимут.
- Дробь мелковата была! Пятый номер всего. Не пробило, - снизошел к моему невежеству Саныч, - Разве то дробь? Тьфу, а не дробь! Песок какой-то! У них знаешь какие перья плотные – ого-го!
Пошарив по карманам, он извлек «двойку», которой, вообще-то зайца бьют. Перезарядив ружье, Саныч повел стволом за неторопливо летящим цапелем. Вид у стрелка был зловещий, как у зенитной установки «Шилка».
- Бабах! - сказало ружье.
- Да он вообще охуел там? Всех лягушек распугает! – подумал Цапель, лениво взмахивая крыльями.
- От живучая скотина! – возопил негодующий Саныч, судорожно роясь в карманах, - Ну ты у меня сейчас…
- Бабах!
- Что, патронов дохуя? – подумал Цапель, высматривая внизу лягушек.
- Ну, все! Тебе мандец! – прошипел Саныч.
В ствол ушла шестимиллиметровая волчья картечь.
- Бабах! – снова грянуло ружье.
- Так это что, в меня что ли? – офигел передернувший крыльями Цапель, продолжая полет.
- Да он что, в бронежилете? – окончательно озверел Саныч, лихорадочно выворачивая карманы.
В карманах оставалось два патрона типа «киндерсюрприз». Эти патроны мне достались вместе с древней как говно мамонта двустволкой по наследству от прадеда, который взял этот полумушкет неведомо где и держал в деревне в чулане, шугать лису из курятника. Тащить этакий раритет в лес я не стал, а вот патронов Санычу отсыпал. Прикол этих патронов был в том, что потемневшие от времени латунные гильзы прадед набивал лично, отвешивая порох на глаз и подбирая боеприпас из каких-то собственных соображений. Так что угадать, что полетит из ствола при выстреле было невозможно – то ли дробь, то ли пуля, то ли обрезки ржавых гвоздей. (Один раз мне попался патрон, снаряженный гайкой!)
Саныч недоверчиво покрутил первый патрон перед носом, но, пожав плечами, засунул его в ствол.
- Пуф! - сконфуженно выдохнуло ружье. Из ствола вяло выкатились несколько дробин.
- Псих какой-то! – сообразил Цапель, - а съебну-ка я отсюда пожалуй!
- Тухлые твои патроны! – завопил Саныч, глядя на противозенитный маневр цапеля, и лихорадочно перезаряжая ружье последним «киндерсюрпризом».
- Бубубух! – ружье выдало звук достойный гаубицы и отправило Саныча в кусты могучим пинком отдачи. Берег заволокло огромным облаком дыма.
- Мне пиздец! – подумал снесенный звуковой волной Цапель, заходя на аварийную посадку.
Что сказал Саныч, дрыгая ногами в зарослях крапивы, я не расслышал, поскольку временно приоглох. Возможно и к лучшему.
Когда дым рассеялся, Саныч и Цапель стояли друг напротив друга, разделенные узкой полоской грязной воды. У кого был более охуевший вид, я сказать не берусь. Цапель то ли был поврежден неизвестной природы боеприпасом, то ли оглушен, но взлететь не пытался, а только медленно пятился по мелководью, глядя в горящие глаза Саныча. Саныч наступал на него тихо рыча и расставив руки.
- А ну стой, скотина! – заорал Саныч и ринулся на цапеля, разводя волну как глиссер
- А вот хуй тебе! – подумал Цапель и рванул по камышам шо твой страус по саванне
Честно говоря, в этом забеге я искренне болел за цапеля. Мне было его жалко. И, возможно, ему удалось бы спастись, но… Болото было слишком маленькое и мелкое, а Саныч был одержим безумием берсерка, которому недодали мухоморов. Они сошлись в камышах в последнем бою. Цапель дорого продавал свою жизнь, долбая Саныча острым клювом словно боевой дятел, но весовая категория была не в его пользу…
Саныч выбрался на берег весь в вонючей тине как болотный кикимор, и волоча за длинную шею труп невинно убиенного цапеля. Тушка выглядела, надо сказать, крайне непрезентабельно.
- И что мне с этим делать? - спросил Саныч слегка растерянно, демонстрируя этот мокрый и жалкий комок перьев
- Это твой первый охотничий трофей. Ты должен его съесть! – твердо ответил я.
- Но это же…
- Похуй. Такова охотничья традиция, – решительно соврал я, - если не съешь свою первую добычу, то удачи в охоте никогда не будет.
Грустный Саныч побрел разводить костер и ощипывать птицу.
Лишенный перьев цапель оказался размером с дистрофичного цыпленка, жестким, как автомобильная покрышка и ароматным, как лежалая селедка. Саныч варил его часа три, надеясь отбить рыбный запах, но упорный цапель не сдавался даже в котелке, становясь по мере варки все жестче и вонючей. Периодически Саныч жалобным голосом заводил беседу об обычаях древних охотников, которым достаточно было съесть только сердце или печень врага, а вовсе не жрать его целиком… Но я был неумолим.
