Евгений Лукин - Зона Справедливости
Оба кинулись в прихожую, Алексей хотел открыть, но супруга ухватила за руку и не позволила.
— Кто?.. — срывающимся голосом спросила она.
— «Скорую» вызвать!.. — взмолились за дверью. — Саш, ты?..
— Нет у нас телефона! — отчаянно крикнула Александра. — В двадцатой есть, у Глечиковых!.. В двадцатой спроси, Клав!..
Умолкла — и виновато взглянула на мужа, хотя телефона у Колодниковых и вправду не было.
— Может, пойти помочь?..
— Чем?.. — сдавленно спросил Алексей. — Чем ты им поможешь?..
* * *Димка вернулся лишь в первом часу и немедленно начал что-то лихорадочно подсчитывать на сложенном вдвое листке, даже не замечая, что родители стоят на пороге его комнаты и молча на него смотрят.
— Хоть бы рассказал, что там… — не выдержала наконец Александра.
Димка шумно вздохнул и, размашисто подчеркнув расчёты, поднял усталое озабоченное лицо. Синяки у него уже, можно сказать, сошли, только лишь на левой брови осталась отметина шрамика.
— Да что рассказывать… — недовольно бросил он. — Двоих — насмерть, остальных — так, слегка… «Скорая» ещё, говорят, в супермаркет вписалась… на проспекте…
— Хирурги?.. — ахнул Колодников. — Они же операции делают, людей режут… Неужели их за это?.. — Он запнулся.
Несколько секунд Димка смотрел на отца обезумевшими глазами. Потом встряхнул башкой.
— Не… — торопливо сказал он. — Ты чего, па?.. Врач — в порядке, фингалами отделался… И медсестра — тоже… Так, слегка красоту попортило — морду осколками посекло… Вот шофёр, говорят, в отключке, с сотрясением… Ну, как въехали в зону — его и накрыло… Это ещё притормозил он, когда разворачивался, а то бы точно всей бригадой навернулись…
— Боже!.. — выдохнула Александра. — Это что же теперь — к транспорту и близко не подойди?.. Пассажиры-то в чём виноваты?..
Колодников провёл языком по пересохшим губам.
— А насмерть кого?.. — хрипло спросил он.
Димка помолчал, прочистил глотку.
— Одного не знаю, — сообщил он, — а второй — дедок из третьего подъезда…
— Ветеран?!
— Ну да… Всего искромсало. Я вот прикидываю: сколько ж он народу на войне положил?.. С виду и не подумаешь… — Димка хмыкнул и угрюмо покачал головой. — Затылок — как есть разнесло. Расстреливал, что ли, кого?..
— Ножевые раны — были?..
— Да и ножевых полно…
— Значит, не врал, что в разведке служил, — стиснённым голосом отозвался Колодников. — Ну, стало быть, царствие ему небесное…
Почему-то испытывая неловкость, медленно перекрестился и вернулся, подавленный, в комнату, где, присев на край супружеского ложа, снова стал раздеваться.
Спать укладывались в молчании.
— Саш, а где иконка? — внезапно спросил Алексей.
Действительно, обшарпанной иконки Пречистой Богородицы Боголюбской над изголовьем не было.
— Сняла…
— Почему?
Александра поджала губы и ответила не сразу.
— Идолопоклонство…
— Так, — решительно сказал Колодников. — Я, по-моему, на вашу с Димкой веру не посягаю… Уж не знаю, к какой вы там секте принадлежите…
— Мы не секта! — возмущённо возразила она.
— Хорошо! Не секта! Конфессия… Можете отрицать иконы, можете отрицать крестное знамение… Но я — православный! И чтобы иконка тут — висела… Где она?
— В серванте, — недовольно сказала Александра.
Колодников, сопя, нашёл в серванте иконку и с чувством собственной правоты водрузил её на прежнее место. Отступил на шаг, вгляделся. Богоматерь стояла во весь рост на маленькой пухлой подушечке облака и показывала развёрнутый свиток плотной толпе махоньких, как детишки, праведников, сгрудившихся в правой части дощечки. Когда-то Колодников долго пытался найти в виноградной грозди нимбов золотистый пузырёк с головой князя Андрея Боголюбского, но безуспешно — буковки поистёрлись, а в лицо он Боголюбского не знал. Наличие этого князя среди святых всегда смущало Алексея. Стольный Киев спалил, лавру пограбил — а всё равно святой…
Алексей нахмурился и, сосредоточившись на фигурке Христа в правом верхнем углу иконки, с достоинством перекрестился.
* * *Не спалось. Погодка была из «Медного всадника» — перед наводнением, да и предчувствия — соответствующие.
Как у него всё просто, у Димки… Да нет, даже не у Димки — у Матфея… «Отделит овец от козлов…» В том-то и штука, что не отделишь!.. «Скорая» вон в супермаркет вписалась… Выходит, достаточно одного козла за рулём, чтобы все овцы с ним за компанию накрылись…
«Да это хуже, чем бомбёжка!.. — с содроганием думал Колодников, переворачиваясь на другой бок. — От бомбёжки хоть в подвале укрыться можно! А здесь… Сколько же народу сегодня на тот свет отправится!.. Уже отправилось… Не дай Бог, казарму какую-нибудь зацепило…»
А Паша?.. И Алексей принялся мучительно вспоминать, где сейчас живёт Паша Глотов. До развода обитал на «алюминьке», а теперь?.. Где-то в центре, но где?..
Но Борька-то, Борька!.. Вот жук! И хоть бы слово сказал, хоть бы обмолвился, что драпать пора!.. Хотя… Обмолвился и не раз. Пока в кухне сидели, всё, как на блюдечке, выложил, обо всём предупредил… Да и раньше намекал, как мог…
Во дворе по-прежнему стонало, скрипело, погромыхивало. «Сердито бился дождь в окно, и ветер дул, печально воя…» Дождя, правда, нет, зато ветра навалом… Вот объявят завтра комендантский час — попрыгаем тогда… И очень даже просто!..
Спасибо Александре — вовремя за рукав схватила, а то бы так и выперся во двор вслед за Димкой… Тут Колодникову начал мерещиться раскромсанный ветеран, и стало ему совсем худо. «Расселось чрево его…» — всплыла и бросила в дрожь зримая до жути цитата. Откуда бы это?.. А!.. «Деяния апостолов». Смерть Иуды Искариота… Странно… А у Матфея по-другому: «Вышел, пошёл и удавился…» На осине повесился… Хм… В Иудее — на осине?..
Тут Колодникову припомнилось вдруг, что «повесить на дереве» и «распять» — по сути, синонимы, и в разворошённом сознании сама собой возникла ещё одна версия гибели Иуды. Представилось, что незримая беспощадная сила в момент смерти Христа настигает предателя и, взметнув, распинает на дереве. Тогда «расселось чрево» — это всего-навсего тот самый удар копьём под рёбра, что нанёс Иисусу римский легионер… Да… Вот так… И раскаяние ему не помогло, Иуде… Зря он первосвященникам во храме их сребренники швырял — чуть ли не в морду…
Новый порыв ветра сотряс оконные стёкла, и Алексей, так и не одолев бессонницу, с недовольным кряхтением поднялся с супружеского ложа и прошлёпал босиком на кухню, прихватив в прихожей из кармана куртки зажигалку и сигареты.
Беспощадно высвеченный с четырёх сторон лежал за окном ночной безлюдный двор. Карнавал мусора… Сплошные хороводы пыли, кульков и газетных обрывков… Тоненько погромыхивали перекатываемые по асфальту пустые банки из-под пива, плавали медузами пластиковые пакеты. Потом с проспекта в арку зарулила легковушка, долго заезжала в строй машин возле мусорных баков, наконец стала на место и погасила фары. Правильно сообразил мужик: чем ждать «скорой помощи», проще уж своим ходом в травматологию доставить… Можно себе вообразить, что там сейчас творится в приёмном покое… В центре города — ни одной больницы, сплошь поликлиники… Плохо дело: доставлять-то вон аж куда!.. А с другой стороны, можно сказать, повезло: и комплекс в безопасной зоне, и прочие стационары… А то бы ещё и медперсонал накрыло…
Алексей хмуро наблюдал, как водитель легковушки, заперев дверцы и, надо полагать, включив противоугонку, с опущенной головой бредёт к своему подъезду. Возможно, родственник какой-нибудь тому ветерану… царствие ему небесное… Всё. Скрылся… Колодников пригасил сигарету в полной горелых спичек чёрной жестяной пепельнице — и задумался. Как всегда, чёрт знает о чём…
«Литераторы, блин! — жёлчно и устало размышлял Алексей. — С Рождества Христова только и делают, что придумывают нам симпатичных убийц… Прямо заговор какой-то!.. Нашли, понимаешь, пример для подражания!.. Рыцари, мушкетёры… Бандиты они, ваши рыцари — Константинополь грабанули, своих же христиан порезали!.. Или, скажем, тот же ДʼАртаньян! В крови по брови, но обаятелен, мерзавец, сил нет!.. Взять бы сейчас этого ДʼАртаньяна за кружевной воротник — и к нам во двор!..»
Алексей вновь ухватил недокуренную сигарету и, чиркнув зажигалкой, принялся в злобном упоении прикидывать, во что бы превратился тот же ДʼАртаньян, доведись ему оказаться в ночной арке. Да он в одном только первом томе человек двадцать шпагой продырявил, если не больше…
«И ведь что интересно, — жадно, как-то даже мстительно затягиваясь, продолжал свою мысль Алексей. — Стоит только этим гадам писателям изобразить кого-нибудь тихого такого, знаете, невоинственного, как тут же оказывается, что подлец он, этот персонаж, обыватель и трус… Без чести, без совести и без любви к Родине… А будь он честен — давно уже кого-нибудь убил бы!..»
