Рэймон Руссель - Locus Solus
Паренек быстро листал страницы из прекрасной веленевой бумаги, бывшей теперь такой же грязной и потертой, как и переплет. Через каждые гри листка с верхнего угла наискосок было написано название созвездия, выделявшееся прописными буквами на фоне мелко напечатанного текста. Ноэль остановился на названии ГЕРАКЛ, чьи звезды, как следовало из его выводов, вместе с Сатурном находились на небосводе в момент рождения Фаустины. Он объявил затем, что из шести страниц открытой им главы только первая могла содержать искомую запись, как на это указывала игральная кость выпавшей гранью 1, подсказав правильный путь поиска. При детальном знакомстве с книгой можно было действительно разобрать шесть разных принципов, управляющих соответствующими страницами каждой главы. Так что, например, все страницы 1 объединяло между собой поразительное сходство содержания. Точно так же и страницы 2 во всей книге образовывали своеобразное однородное семейство, и это подобие было характерно для всех остальных страниц с одинаковыми номерами, вплоть до 6. Выбирая для своего потаенного вопроса прошлое, настоящее или будущее, человек проливал на свою сущность яркий свет, дополнявшийся еще и указанием на благоприятное или неудачное событие. В задаваемом самому себе вопросе, без ошибки угадываемом волшебной костью, можно было видеть оптимизм, робость, угнетенность, недоверчивость, властность, аккуратность, предусмотрительность. В силу вытекающего из применяемого метода гадания шестикратного набора страниц кабалистический текст составлялся с помощью тонкого анализа названных черт характера. Итак, главу в книге указывали звезды, а страницу получали по номеру, выпадающему на игральной кости.
Ноэль положил точно посередине страницы 1 главы «Геракл» соломинку, окрашенную на две трети в красный цвет жидкостью из хрустального шара. Соломинка оказалась такой же длины, как и весь текст на странице, и упиралась своими концами в первую и последнюю строки, а окрашенная часть ее, шедшая от верхней строки, оканчивалась на середине одного из абзацев, к которому и приложил свой палец мальчик. Здесь была записана судьба Фаустины.
И на этот раз способ разгадывания оказался рациональным. В самом деле, именно от жизненных сил человека и от его темперамента зависело, насколько поднимется по чистой соломинке красная жидкость, указывающая теперь своей крайней отметиной на вещий абзац. Надо сказать, что отрывки текста от начала к концу каждой страницы равномерно усиливали какие либо черты характера, отображаемые в виде притчи или изречений. Вот почему Ноэль прикладывал соломинку к странице началом окрашенной части сверху. После каждого сеанса мальчик доливал в хрустальный шар столько капель красной жидкости, сколько было впитано соломинкой, без чего результат его гадания мог бы оказаться неточным.
Глядя в увеличительное стекло, Ноэль прочел там таинственную запись, которую вместе с ним внимательно слушал и Мопс:
«Во дворе Византийского дворца слуги посадили куртизанку Хризомалло на ее гордого черного коня Барсимеса, нетерпеливо бившего копытом под своей царской наездницей. Женщина тронулась с места и весело поскакала через поля и леса. Ближе к вечеру, когда уже настало время поворачивать домой, она вдруг почувствовала, что ее шпоры сами быстро и не переставая впиваются в бока коня. Барсимес пустился во весь опор, и ничто не могло его остановить. Спустилась ночь, и дорога, по которой неслась всадница, осветилась зеленоватым светом, всюду следовавшим за пей. Хризомалло стала присматриваться и увидела, что бледное свечение исходит от ее шпоры, освещая дорогу и увлекая против ее воли ногу, все глубже впивающуюся в кровоточащую рану копя. Эта безумная скачка длилась долгие годы. Без конца бившая коня шпора днем принимала свой обычный вид, а ночью светилась ярким светом. В Византии никто и никогда больше не видел Хризомалло».
Ноэль принялся толковать рассказ.
Подобно Хризомалло, весело отправляющейся на прогулку, Фаустина тоже когда-то радостно начала роман, предвещавший много счастья. Однако ее любовь, которую сама она поначалу считала легковесной и поверхностной, стала вскоре стойкой и тиранической, пропитанной к тому же мучительной ревностью. Как символ этой погоняющей любви, влекущей свою жертву, несмотря на ее попытки замедлить бег, в роковые неведомые дали, шпора с ее сине-зеленым светом, отбрасываемым на дорогу в темное время, обозначала трагический и пронизывающий свет, которым большая страсть освещает вопреки всему темные страницы жизни.
Необычное правдоподобие рассказа мальчика подтверждали многие громкие безумства, совершенные в прошлом Фаустиной, известной легкостью поведения.
Взволнованная молодая женщина, вся во власти своей пылкой натуры, восприняла с пьянящим чувством мысль о едином сильном пламени, захватывающем ее всю и пронизывающем ее жизнь, пусть даже ценой тысячи мук, светом, олицетворяемым светящейся шпорой.
Ноэль не смог удержаться от смеха, видя, как петух настойчиво протягивает Фаустине, комично дергая клювом, цветок шалфея, сорванный им с веточки, находившейся вместе со всем прочим в коробе. Женщина приняла этот талисман, предназначенный, по словам мальчика, смягчить болезненные последствия ее будущей привязанности.
Четко произнеся для петуха имя Фаустины, подросток установил на столе небольшой металлический мольберт, а на нем вместо полотна закрепил тонкую, как лист, высокую пластинку из слоновой кости. Мопс приблизился к ней и, словно под действием странного тика, несколько раз дернул головой, скручивая при этом вбок шею. После этого петух на мгновение замер, широко раскрыл клюв и выплюнул из глотки капли крови прямо в верхний левый угол пластины, где появилась небольшая красная прописная буква Ф.
Петух кашлянул еще раз, целясь ниже, и под буквой Ф возникла буква А. Буквы вылетали, казалось, уже готовыми из клюва птицы и отпечатывались на пластине. Так падавшие одна за другой буквы образовали в конце концов слово ФАУСТИНА, написанное сверху вниз по левому краю листа из слоновой кости.
Ноэль решил наконец удовлетворить наше все возраставшее любопытство.
Пораженный умом своего ученого петуха, которого он долгое время дрессировал, мальчик подумал, что если бы Мопс умел говорить, то вместо чисто механических слов, обычно выговариваемых попугаями, он мог бы произносить обдуманные и нужные фразы.
Но петуху недоставало какой-то анатомической частички, которой обладают говорящие птицы, и потому он никак не поддавался обуче нию речи, а лапы его отказывались водить карандашом, когда потерявший надежду и терпение Ноэль решил было выучить его писать.
Мальчику пришлось отказаться от своих планов, но случайно возникшее обстоятельство подсказало ему своеобразный путь к успеху.
Однажды утром, прервав на время свои странствия, Ноэль в одиночестве завтракал в сельской таверне, где он останавливался на ночлег, а Мопс прохаживался у его ног. Вдруг в помещение ворвались два мальчугана — хозяйские сыновья, со смехом гонявшиеся друг за другом, ничего и никого не замечая вокруг. Один из них на бегу задел стол Ноэля и опрокинул солонку с двумя отделениями, стоявшую на самом краю. Соль быстрым потоком высыпалась на пол, а рассыпавшийся перец опускался медленно в виде легкого облачка, окутавшего голову Мопса, на которого сразу же напал страшный кашель. Обеспокоенный подросток подошел к петуху и увидел, как тот при каждом приступе кашля выплевывает сгусточки крови, ложащиеся на пол странными и не похожими друг на друга геометрическими рисунками.
Когда кашель утих, Ноэль захотел узнать причину этого необычного выплевывания крови, для чего он раскрыл клюв птицы и обнаружил в ее глотке налитую кровью перепонку, которая могла без труда кровоточить. По густо пронизанной нервами поверхности перепонки пробегала частая дрожь, и от этого пленка покрывалась различными фигурами, рельефные черточки которых были еще больше налиты кровью, а от бессознательного усилия покрывались ясно различимым алым потом. Внезапно подросток отшатнулся в сторону, чтобы в него не попал плевок от запоздалого приступа кашля, сотрясшего петуха, и узнал в новой кровавой отметине на полу рисунок, который он перед тем видел на перепонке.
Вернувшись к своему старому замыслу, Ноэль решил воспользоваться подмеченным им явлением, чтобы обучить птицу письму, и заказал полный французский алфавит в виде двадцати шести маленьких печаток, каждая из которых изображала одну прописную букву. Против обыкновения несимметричные буквы были оттиснуты в правильном положении с целью их двойной «перепечатки».
После того как металлическая поверхность первой печатки была прижата на несколько секунд к чувствительной перепонке, там осталась рельефная буква А. Через некоторое время благодаря упорным тренировкам и частому повторению упражнений буква стала появляться сама по себе без помощи образца. Затем Мопс научился управлять нервами перепонки так, что они уже не двигались непроизвольно, а петух мог по своему желанию получать или убирать букву, неустанно повторяемую Ноэлем во время тренировок, чтобы объединить в воображении птицы звук и форму буквы.
