Фредерик Браун - Нулевой потенциал
Марк выбил трубку и вошел в дом. В спальне он разделся, скользнул в постель и погасил свет.
«Позавчера я увидела кролика, — сказала она, — вчера — оленя, а сегодня — вас».
На следующий день на ней было голубое платье и под цвет ему — голубая ленточка в золотистых волосах. У подножия холма Марк немного постоял, ожидая, когда перестанет теснить горло; потом он поднялся на вершину, где гулял ветер, и стал рядом с девушкой. Он увидел мягкую линию ее шеи, и у него снова перехватило дыхание. И когда она повернулась и сказала: «Здравствуйте, а я думала, вы не придете», — он долго не мог выговорить ни слова.
— Но я пришел, — сказал он наконец. — И вы тоже пришли.
— Да, — сказала Джулия. — Я рада вам. Неподалеку из гранитных обломков образовалось что-то вроде скамьи, они сели на нее и стали смотреть вниз. Он набил трубку, и ветер подхватил струйку дыма.
— Мой папа тоже курит трубку, — сказала она, — и когда разжигает ее, тоже прикрывает ладонями, даже если ветра нет. У вас много одинаковых привычек.
— Расскажите мне о своем отце, — сказал Марк, — и о себе тоже.
И она рассказала ему, что ей двадцать один год, что ее отец, физик, был на правительственной службе, а теперь пенсионер, что они живут в маленькой квартире на Две тысячи сороковой улице и она ведет хозяйство уже четыре года, с тех самых пор, как умерла мама. Потом он рассказал ей о себе, Анне и Джефе… о намерении сделать когда-нибудь Джефа своим компаньоном, о непонятном страхе Анны перед фотоаппаратами, о том, как она отказалась сниматься даже в день их свадьбы, о великолепном туристском походе, который они совершили втроем прошлым летом.
Когда он замолчал, она сказала:
— Какая у вас чудесная семья! Как, должно быть, прекрасно жить в тысяча девятьсот шестьдесят первом году!
— Имея в своем распоряжении машину времени, вы всегда можете перебраться к нам.
— Это не так-то легко. Не говоря уже о том, что мне и в голову не придет покинуть папу. Приходится принимать в расчет и полицию времени. Видите ли, путешествовать по времени разрешается только членам правительственных исторических экспедиций, а для простых людей это недоступно.
— Вам, кажется, это сходит с рук.
— Только потому, что мой папа изобрел собственную машину и полиция времени ничего не знает о ней.
— Значит, вы сейчас нарушаете закон? Она кивнула.
— Но только с точки зрения полиции, только в свете ее представлений о времени. У моего папы своя концепция.
Было так приятно слушать, как она говорит, что он не обращал внимания на смысл ее слов — пусть ее фантазирует, пусть говорит что угодно, лишь бы говорила.
— Расскажите мне о ней, — попросил он.
— Сначала я расскажу вам об официальной концепции. Те, кто придерживается ее, говорят, что никто из будущего не должен принимать участие в событиях прошлого, потому что уже одно его присутствие явилось бы парадоксом и событиям будущего пришлось бы протекать по-другому, чтобы прийти в соответствие с парадоксом.
Поэтому Управление путешествий по времени разрешает допуск к машинам только специалистам и держит полицейских, чтобы не дать убежать в прошлое тем, кто тоскует по более простому образу жизни и маскируется под историков, которые могут то и дело переходить из эры в эру. Но согласно концепции моего папы книга времени уже написана. С макрокосмической точки зрения, говорит мой папа, все, что должно случиться, уже случилось. Следовательно, раз уж человек из будущего участвует в каком-нибудь событии прошлого, то это событие не обойдется без него с самого начала, и никакого парадокса возникнуть не должно.
Марк поднес трубку ко рту и сделал большую затяжку. Она была необходима ему.
— Видно, ваш отец — человек незаурядный, — сказал он.
— Конечно! — От восторга щеки ее порозовели еще больше, а голубые глаза заблестели. — Вы не представляете, мистер Рандольф, сколько книг он прочел. Наша квартира битком набита ими. Гегель, Кант и Хьюм; Эйнштейн, Ньютон и Вейцзекер. Я… даже я сама читала некоторые из них.
— У меня тоже много книг. Я тоже много читаю. Она с восхищением посмотрела на него.
— Как это замечательно, мистер Рандольф! — сказала она. — Я уверена, что у нас много общих интересов.
В разговоре выяснилось, что у них и в самом деле много общих интересов… Впрочем, он вскоре сообразил, что трансцендентальная эстетика и теория относительности — не слишком уместные темы для беседы мужчины с девушкой на холме в сентябрьский вечер, даже если мужчине уже сорок четыре, а девушке всего двадцать один. К счастью, разговор имел и свои приятные стороны. Анализ философии Беркли позволил подметить не только слабости теории епископа, но и нежный румянец девичьих щечек, в результате же обсуждения теории относительности выяснилось, что Е неизменно равняется МС2, а знания не только не наносят ущерба женскому обаянию, но являются ценным дополнением к нему.
Это приподнятое настроение не покидало его дольше, чем следовало бы. С ним он и лег спать. На этот раз он даже и не старался заставить себя думать об Анне — знал, что не поможет.
Позавчера я увидела кролика, вчера — оленя, а сегодня — вас.
Утром он поехал в деревню и зашел на почту за письмами. Но писем не было. Марк не удивлялся этому. Джеф, так же как и он, не любит писать письма, а Анна сейчас, наверно, отрезана от внешнего мира. Ну, а что касается клиентов, то он разрешил своей секретарше беспокоить его только в самых неотложных случаях.
Марк подумал, не расспросить ли ему сморщенного почтмейстера о семье Данверс, которая, видимо, живет где-то в этом округе. Но он решил не спрашивать. Ведь иначе вся тщательно продуманная Джулией версия разлетелась бы в пух и прах, а он был не настолько прозаической натурой, чтобы разрушать красивую выдумку.
Сегодня на ней было желтое платье, того же оттенка, что и волосы, и снова при виде ее у него перехватило дыхание, и снова он не мог вымолвить ни слова. Но вот он обрел дар речи, и все стало на свои места — их мысли были как два быстрых ручейка, которые, весело журча, сливаются в единый поток.
— А завтра вы придете?
На этот раз спросила она. Впрочем, он сам хотел задать этот вопрос, но она опередила его.
На следующий день, поднявшись на холм, Марк увидел, что девушки нет. Сначала разочарование ошеломило его, но потом он подумал, что она запаздывает и покажется с минуты на минуту. Он сел на гранитную скамью и стал ждать. Но она не показывалась. Шли минуты… часы. Из леса выползли тени и начали взбираться вверх по склону. Стало прохладно. Наконец он сдался и, расстроенный, направился к дому.
Не пришла она и на другой день. И на следующий тоже. Он не мог ни есть, ни спать. Рыбная ловля надоела. Не читалось. И все это время Марк ненавидел себя — ненавидел за то, что ведет себя, как томящийся от любви подросток, за то, что ничем не отличается от любого другого дурака, которому уже за сорок, а он все пленяется хорошенькой мордашкой и парой стройных ножек. Еще совсем недавно он бы даже не посмотрел на другую женщину, а тут недели не прошло, как он не только загляделся — влюбился.
На четвертый день Марк уже не надеялся увидеть Джулию… и вдруг весь встрепенулся: девушка стояла на холме. На этот раз она была в черном платье. Он должен был догадаться о причине ее отсутствия; но он ни о чем не догадывался… пока не подошел к девушке и не увидел слезы у нее на глазах, не разглядел, как предательски дрожат губы.
— Джулия, что случилось?
Она прильнула к нему, прижалась лицом к пиджаку, плечи ее вздрагивали.
— Папа умер, — прошептала она, и что-то подсказало ему, что это ее первые слезы, что на похоронах она не плакала и разрыдалась лишь сейчас.
Марк нежно обнял девушку. Он никогда не целовал ее, да и сейчас только провел губами по лбу, коснулся волос…
— Я понимаю вас, Джулия, — сказал он. — Я знаю, как вы его любили.
— Он с самого начала знал, что умирает, — сказала она. — Знал, наверно, с того времени, как проводил в лаборатории опыты со стронцием-90. Но он никому не говорил об этом… даже мне не сказал… Я не хочу жить. Без него мне не для чего жить… не для чего, не для чего, не для чего!
Он крепко обнял ее.
— Вы еще найдете что-нибудь, Джулия. Кого-нибудь. Вы еще молоды. Вы совсем ребенок.
Голова ее резко откинулась, она взглянула на него мгновенно высохшими глазами.
— Я не ребенок! Не смейте называть меня ребенком! От удивления он разжал руки и отступил назад. Прежде он никогда не видел ее такой рассерженной.
— Я не хотел… — начал он.
Но гнев ее прошел так же быстро, как и возник.
— Я знаю, что вы не хотели меня обидеть, мистер Рандольф. Но я не ребенок, честное слово, не ребенок. Обещайте мне, что никогда не будете называть меня ребенком.
