Сергей Кузнецов - Затворник. Почти реальная история
Всюду принципы невмешательства;
Вместо золота плавят олово.
Но есть приятное обстоятельство:
Я люблю тебя – это здорово...
Вадим никогда не приходил ночью, пока Костя спал. Он никогда не являлся в часы работы над книгой: пока создавался мир, Вадим был заперт, не имея возможности покинуть пределы своего мира. Более того, последнее время Егоров всегда чувствовал, что его герой должен вот-вот его навестить...
– Как ребенок, честное слово, – сказал Князев, возникая на пороге кухни.
Костя жарил картошку. Желтые ломтики шипели, шкворчали и брызгались маслом.
– Ужинать со мной будешь? – спросил он.
– Я сыт. Что происходит? Два брака, замечательный сын, сонм женщин...
– А вы почему интересуетесь? – спросил Егоров и помешал карточку в сковороде.
Он мельком взглянул на Вадима. Тот был в бермудах кричащей расцветки, мятой футболке без рукавов и шлепанцах на босу ногу. Вертел в руках дорогой серебряный портсигар. На лице написано крайнее неудовольствие.
– Просто не понимаю... Девица моложе тебя лет на восемь...
– Тебя это заботит? С чего ты решил, что имеешь право обсуждать мою личную жизнь? – Костя убавил огонь и повернулся к Князеву. – Я ведь не лезу в твои отношения с Ольгой.
Сказал – и сразу понял, какую глупость сморозил. Он не просто лез – он сочинял их, эти отношения.
Вадим на несколько мгновений онемел и даже, кажется, растерялся.
– Однако вы наглец, господин Егоров, – негромко выдавил он. – Ведь ты делаешь все, чтобы она меня отталкивала! Сначала привязал меня к ней, а теперь пишет ее нелюбовь!
Костя рассматривал его с интересом.
– Знаете, Вадим Юрьевич, вы стали меня утомлять. То, что я пока общаюсь с вами, – моя добрая воля. Вас нет. Здесь нет, я имею в виду. Вы придуманы, сочинены. Подозреваю, что вы фантом и, на взгляд со стороны, я беседую с пустым местом, кухонной дверью. Успокаивает меня лишь то, что я не ощущаю своего безумия. Впрочем, так обычно и происходит... Как бы то ни было, вам не позволено переходить некие границы. Не знаю, как вы для ваших людей, но для вас я есть царь, бог и воинский начальник, и разговаривать со мной...
– Да ладно, Кость, угомонись, – вдруг устало сказал Вадим, вошел в кухню, сел на табурет, вытянул ровные загорелые ноги, пошевелил пальцами и огляделся. – Давно хотел спросить: что так скудно живешь? Скудно-паскудно?
Костя помешал картошку.
– Стадвадцатиметровых пентхаусов в Крылатском на всех не хватает, – сказал он.
– Да я не о том... Жизнь у тебя какая-то неналаженная... Будь она в порядке, ты на эту пигалицу в супермаркете для нищих и не взглянул бы. Сочинять таких людей, как я, должен человек успешный. Мне прямо стыдно за тебя, честное слово.
– Не хами, – со злостью сказал уязвленный Егоров. – И вообще... родителей не выбирают.
– О великая несправедливость! – воскликнул Вадим. – А как бы я хотел... переметнуться к другому папе!
«Ты еще не знаешь, чем все закончится», – с мстительным удовольствием подумал Костя, выключил плиту и достал тарелку.
– Но раз все-таки не выбирают, – сказал Вадим, наблюдая за ним, – придется с моей просьбой обратиться к тебе.
– Что за просьба?
– Я не имею права вмешиваться в процесс...
– Не имеешь.
– Но попросить-то я могу! Коль общаюсь с тобой, боженька, – вот так, по-простому, по-свойски... Послушай, создатель... Ты не мог бы...
«Странно, – подумал Егоров, – я знаю, о чем он станет просить. Его мысли – словно текст перед глазами. Как часть романа...»
– ...меня не слушаешь. Это невежливо.
Костя выложил картошку со сковородки на тарелку и сел за стол.
– Ты хочешь, чтобы я переписал настроение Ольги, – сказал он, пристально глядя в глаза собеседнику. Тот слегка побледнел и чуть подался назад. – Чтобы она полюбила тебя. Верно? И решил использовать мое состояние... эйфории от влюбленности, явился именно сегодня. Ты ведь отлично чувствуешь, что со мной происходит. Лучше, чем кто-либо из вашего мира.
– Скажем так... Слышу, – сказал Вадим. – То, что ты делаешь – несправедливо. Сначала заставил меня расстаться с женой...
– Это твоя жизнь. Судьба, если угодно.
– Ты! – сказал Князев громким отчетливым шепотом. – Ты придумал мою жизнь такой!
– Она тебе не нравится? – холодно поинтересовался Костя, с аппетитом уплетая картошку.
– Не во всем. Поэтому я, пользуясь, так сказать, случаем...
Он вдруг умолк и несколько минут наблюдал, как Костя ест. Выражение сосредоточенности, поиска на лице Вадима сменилось выражением брезгливости.
– Создатель!.. – сказал он, кривя губы.
– Видишь, – пробурчал Костя с набитым ртом, – ты все понимаешь. И запомни: не люблю, когда меня пытаются использовать. Слишком часто последнее время это хотели сделать все кому не лень в моей собственной, реальной жизни, чтобы я позволил нечто подобное литературному герою, которого сам придумал.
– Ты бываешь порою непростительно небрежен с миром, который создаешь.
– Напротив, я очень внимателен к нему. Просто мы с тобой по-разному воспринимаем некоторые вещи.
– Зачем ты отправил ее топиться?
Костя ел с аппетитом. А разговор... Его в любой момент можно было прекратить.
– Она не утонула.
– Но что пережила!
– Это был ее выбор.
– Лицемер! Терпя поражение в собственной жизни, ты заставляешь страдать людей!
– Вы не люди, – сказал Костя. – Вы текстовый файл.
– Я похож на текстовый файл?!!
– Все идет, как идет, Вадим, – сказал Егоров. – То, что ты сидишь напротив меня, всего лишь говорит о том, что мир, который я создал, – живой. Но, как и два месяца назад, творец его по-прежнему я. А ты сегодня что-то неубедителен. Я не очень поверил, что ты действительно любишь Ольгу и хочешь быть с ней. Ты просто в очередной раз стараешься потрафить собственному самолюбию, тщеславию. Красивая машина, красивая женщина... Какая разница?
Он доел картошку, поставил тарелку в мойку и включил чайник.
Вадим некоторое время с выражением жалости смотрел на него. Наконец поднялся, все еще вертя портсигар в руках, но медлил уходить, хотя было ясно, что разговор окончен.
– Можешь ты, по крайней мере, избавить меня от этого мужлана? – спросил он. – Кажется, она собирается притащить его на юбилей капитана... Только этого не хватало. – Костя молчал, не глядя на него. Вадим воскликнул: – Хоть бы он слетел на своей таратайке где-нибудь в кювет и свернул себе шею!!!
– Не дождешься, – прогудел из комнаты низкий голос.
Вадим замер.
Костя повернулся. Этого следовало ожидать, подумал он. Паноптикум...
– Явился, – с мстительным удовольствием сказал Князев, выходя из ступора. Он осторожно положил портсигар на край стола и крепко сжал кулаки; щелкнули костяшки пальцев. – Вэлкам, чучело...
– Где же ты, навозный житель? – позвали из комнаты.
«Если я что-нибудь понимаю в ситуации, – подумал Костя, – они сейчас разгромят мою квартиру».
– Только попробуй, Вадим, – сказал он. – Обещаю крупные неприятности.
Тот рассеянно обернулся, и Костя увидел, что мысленно Вадим уже бьет лицо Стаса о свое колено.
– И ты тоже! – закричал Егоров в комнату. – Проваливайте оба! Выясняйте отношения на своей территории!
– А-а, черт... – Вадим вдруг осознал, что натолкнулся на препятствие. Он снова опустился на табуретку и посмотрел на Костю. Его трясло от возбуждения. «Странно, – подумал Костя, – разве таким я его писал, или это признак его... самостоятельности?»
– Там мы не можем, отец родной, – быстро зашептал Князев. Голос его подрагивал. – За нашу территорию отвечаешь ты. Ты ведь никогда не напишешь нашей битвы? Ты как кот Леопольд, твой принцип: «Ребята, давайте жить дружно!» А здесь мы на воле...
– Только попробуй, – твердо повторил Егоров, глядя в глаза своему герою, – именно такие, как он написал, ощущая его запах – аромат хорошей туалетной воды в сочетании с едва уловимым дымком дорогой кубинской сигары, – шантаж не входит в число моих приемов, но на этот раз я перед ним не остановлюсь.
Князев снова на мгновение застыл, а потом стремительно подался назад.
– Ешь свою картошку и черствый черный хлеб, – сказал он. – Это твое.
– Ты скоро, любимый? Я вся истомилась! – прогудел Стас из комнаты.
Вадим вскочил и ринулся из кухни. Костя бросился за ним.
Оба они замерли на пороге комнаты. Стас, в грязных шортах и потерявшей естественный цвет потной футболке, загорелый до черноты – в особенности руки ниже локтей, – сидел на диване, положив ногу на ногу. В руках у него была гитара.
– Ну вот, все в сборе, – сказал он, нехорошо улыбнувшись, и взял несколько аккордов.
Разве он умеет играть на гитаре? – в смятении подумал Костя.
– Из студенческого фольклора, – объявил Стас и, прокашлявшись, чуть фальшивя, запел на мотив мелодии «Blue canary», которую сделал знаменитой у нас в стране театр Вячеслава Полунина:
