Дэвид Митчелл - Литературный призрак
Я дышу, потому что не могу не дышать. Я люблю Руди, потому что не могу не любить.
— Татьяна! — окликаю я, перегнувшись через перила и глядя в воду. — Татьяна! Ты не права…
— Уже недалеко, — отзывается она. — Дойдешь?
Мимо проплывает патрульный катер. Какие красивые на нем огоньки, синие с красным.
В квартире у Татьяны я помню отчетливо часы: только они были абсолютно трезвые и через равные промежутки времени как будто роняли камушки в глубокий колодец. Все остальные предметы подмигивали, подпрыгивали, качались. Татьяна была совсем рядом, говорила, что она чего-то хочет, она была такая теплая. Я была не прочь побыть у нее подольше. Вдруг я вспомнила, что у меня сегодня день рождения, уже открыла рот, чтобы сказать об этом Татьяне, но не успела — забыла. Помню, как Татьяна посадила меня в такси, назвала водителю мой адрес и расплатилась.
Я возвращаюсь около трех часов ночи. Не входя, понимаю: Руди дома. Я медлю на пороге. Он, конечно, спросит, где я была. Про Татьяну можно спокойно рассказать. Он не рассердится. Сможет даже проверить, если захочет, хотя он, само собой, полностью мне доверяет.
Я поворачиваю ключ в замке, открываю дверь и чуть не падаю — Руди, в одних трусах и носках, целится прямо в меня из пистолета. Волной адреналина напрочь смывает опьянение. За спиной у Руди в ванной горит свет и льется вода. Он чертыхнулся и опустил пистолет.
— Какое легкомыслие, Маргарита. Ты забыла про условный стук. Огорчаешь меня, котенок.
Няма бросается мне навстречу, выгибает спину дугой и трется о мою ногу, подталкивая меня к кухне.
— Милый, я без условного стука, потому что пришла к себе домой.
— А как я, по-твоему, должен догадаться, что пришла ты, а не менты?
Мне нечего ему возразить. Так всегда бывает — мне нечего возразить Руди. Но сегодня он в хорошем настроении, не орет на меня.
— Прости, — говорю я.
— Ничего страшного, — кивает он, — Все мы ошибаемся. Но, котенок, умоляю, не повторяй больше этой ошибки, а то может случиться беда. Проходи, проходи. Ты сегодня поздновато. Я уже начал беспокоиться. По улицам ходят злые собаки, могут съесть моего маленького котенка.
— Встречалась с коллегой по работе. Ее зовут Татьяна, — начинаю я, но Руди не слушает.
В прихожей стоит огромный букет роз — красных, желтых, розовых.
— Руди! Это мне?
Руди улыбается, и я таю. Он вспомнил про мой день рождения! Впервые за три года!
— Конечно тебе, котенок. Кому же еще?
Он подходит и целует меня в лоб. Я закрываю глаза, открываю рот, хочу ответить на поцелуй, но он уже отвернулся.
Руди забыл налить в вазу воды, и я несу цветы на кухню. Они так чудесно пахнут. Совсем как раньше, давным-давно.
— У меня к тебе маленькая просьба, — говорит Руди мне в спину. — Я уверен, ты не откажешь.
— Что такое?
— Приезжает мой партнер по бизнесу. Друг Грегорского. Очень важная шишка в нужных международных кругах. Он из Монголии. Фактически тамошний заправила. Ему нужно где-то остановиться, совсем ненадолго.
— И что?
— Я подумал — может, ты его приютишь в свободной комнате?
Я смотрю, как вода переливается через край вазы.
— Если он заправила в Монголии, неужели Грегорский не может снять ему пентхаус?
Я не обращаю внимания на Няму, и она решает напомнить мне, что у нее есть когти.
— Тогда полиция сможет его вычислить. Он первое лицо в Монголии, но, так сказать, неофициально. Даже монголам приходится делать вид, что у них демократические выборы, чтобы получать от Запада кредиты и займы.
— То есть ты хочешь, чтобы я поселила у себя преступника? Мне казалось, что мы решили этот вопрос раз и навсегда.
— Конечно, котенок, конечно! Но сейчас я просто хочу оказать услугу приятелю!
— Почему бы не сделать следующий шаг? Давай откроем ночлежку для наркоманов и маньяков-поджигателей.
— Ради бога, не делай из мухи слона! Сейчас в свободной комнате хранятся ящики с товаром. Какая разница? А он никакой не преступник. Он занимает достаточно высокий пост, который позволяет ему пересекать границу за Иркутском без таможенного досмотра. Хельсинки отпадает. Грегорский нашел покупателя в Пекине. На обратном пути наш друг захватит с собой Делакруа. Чем меньше он наследит, тем для нас же лучше.
— Почему Грегорский не может просто дать взятку на таможне, как обычно?
— Потому что Грегорский контролирует северное направление, на Финляндию и Латвию. Он не может воспользоваться своими каналами в Сибири. Он не доверяет им. Он доверяет только мне. Только нам. Котенок…
Я чувствую, как его рука гладит меня по животу.
— Котенок, давай не будем ссориться. Это же ради нашего будущего…
Указательным пальцем он щекочет мне пупок.
— В этом домике однажды поселится наш малыш…
Он утыкается лицом мне в шею, и я теряю самообладание.
— Котенок! Подумай о нашем малыше. Котенок… Я знаю, у тебя масса вопросов. Все равно, мы так близки сейчас. Я все время вспоминаю наш последний разговор у Джерома. О Швейцарии. Ты права, нужно ехать как можно скорее. Пока дела идут хорошо. Прости, что разозлился тогда. Потом проклинал себя за это. Но ты же у меня умница. Ты все понимаешь. Вечный стресс.
Нервы стали сдавать. Отыгрываюсь на самом дорогом человечке. Потом проклинаю себя… — бормочет Руди. — Котенок! Посмотри на меня, ну, посмотри! Посмотри, как этот ненормальный обожает тебя…
Я смотрю: его молодое лицо, его чудные глаза совсем близко. Я вижу, как он обожает меня.
— Угадай, котенок, куда я ходил сегодня? В туристическое агентство. Хотел узнать, сколько стоит билет на самолет до Цюриха.
— Честно?
— Конечно. Правда, без толку, там был выходной. Но я ходил. Я больше не позволю этому сукину сыну, этому грязному хранителю мучить моего котенка. Как только мы уедем, тебе, Маргарита, решать: жить ему или умереть. Одно твое слово — и мой человек всадит в него пулю. Клянусь Девой Марией.
Сами видите, как Татьяна не права. Руди хочет, чтобы я была счастлива. Ради этого он готов все бросить. Как я могла усомниться в нем, пусть даже на минуту? Мы целуемся долго-долго.
Я шепчу:
— Руди! Для меня самый лучший подарок на день рождения — это ты!
— Да? Кажется, он уже скоро, твой день рождения? — бормочет Руди и резко отстраняется. — Значит, ты не против, если связной нашего покупателя бросит якорь у тебя? Ненадолго, пока не подменим картину. До ночи большой уборки. Всего-то на две недели.
— Просто не знаю, Руди… Я так надеялась, что до отъезда мы с тобой хоть немного поживем вдвоем. Нам нужно столько всего обсудить. Когда он приезжает?
Руди отворачивается. Я открываю банку с кошачьим кормом.
— Он прилетел сегодня. Я забрал его из аэропорта. Нужно же человеку принять ванну, отдохнуть с дороги. Я привез его сюда. Так что он уже здесь.
— Что-о-о?!
— Он уже здесь.
— Руди! Как ты мог? Это же наш дом! Только наш! Здесь живем мы — ты, я и Няма!
Я выхожу из кухни и открываю дверь в гостиную. У меня появляется чувство, словно я в театре смотрю спектакль. Спиной ко мне у окна стоит черноволосый мускулистый коротышка. На нем красный халат Руди, мой подарок, и он осматривает пистолет Руди. Я только и могу, что выдохнуть:
— Ах!
Он не спеша оборачивается.
— Добрый вечер, госпожа Латунская. Благодарю вас за гостеприимство. Очень рад снова посетить ваш прекрасный город.
Прекрасно говорит по-русски, с легким азиатским акцентом. Слышу, как Няма у меня за спиной набрасывается на свой ужин.
— С вашей кошечкой мы уже познакомились. Она приняла меня по-родственному, как дядюшку Сухэ-батора. Надеюсь, вы последуете ее примеру.
*В моем зале сейчас ни души, поэтому прогуливаюсь от стула к окну, чтобы размяться. Собирается гроза, воздух натянут, как шкура на тамтаме. Утром, когда я шла на работу, город разбухал, будто на дрожжах. Тягучая, распухшая Нева напоминает пролитое масло. На следующей неделе выборы, по городу разъезжают фургоны и агитируют.
Комар жужжит над ухом. Я прихлопнула его, испачкав руку кровью. Оглядываюсь — чем бы вытереться — и не нахожу ничего лучше шторы. Приближается группа туристов, поэтому быстро возвращаюсь на свой стул. Они входят, гид говорит по-японски, мне удается разобрать «Деракруа». Через восемь дней тот же самый гид будет говорить те же слова и так же тыкать указкой, но уже в другую картину, и только шесть человек на свете — Руди, я, Джером, Грегорский, Сухэ-батор и покупатель из Пекина — будут знать правду. Джером говорит, идеальное преступление то, о котором никто не знает. Овцы крутят головами, повинуясь палочке пастуха. Я смеюсь про себя. Несколько фальшивок они уже сегодня сфотографировали. И еще заплатили за это право по тарифу, установленному для иностранных граждан.
Ко мне подходит маленькая девочка и протягивает конфету. Она что-то говорит по-японски и трясет сумочкой. На вид ей лет восемь, и ей надоели шедевры эпохи Возрождения. Кожа у нее цвета кофе со сливками. Волосы заплетены в косичку, нарядное платьице земляничного цвета с кружевами. Девочка постарше — наверное, сестра — оборачивается и хихикает, следом оборачиваются взрослые. Я покрываюсь испариной. На нас нацеливаются фотокамеры. Вспышки. Вот почему меня бесят азиаты — они фотографируют все подряд. Но какая у девочки чудесная улыбка! Мне захотелось позвать ее в гости. Или удочерить. Маленькие девочки как старые кошки: если уж кого невзлюбят, то притворяться не станут.
