Крестики и нолики - Мэлори Блэкмен
– Каллум, я не хотела никого обидеть, – проговорила наконец Сеффи.
– Я понимаю, но…
– Но это была не самая блестящая моя идея. – Сеффи вздохнула.
– Вообще-то да, – сказал я.
– В последнее время я что ни сделаю – все плохо получается, – призналась Сеффи после паузы. В ее голосе не было ни намека на жалость к себе, лишь тихая нота печали. – Мне так горько из-за твоей сестры, Каллум. Вот я и хотела показать, как я вам соболезную. Решила, что прислать открытку – это… ну… несколько…
– Безлично?
– Да, точно. – Сеффи снова вздохнула. – Вот и поддалась минутному порыву взять и прийти к тебе домой. Почему-то решила, что так будет лучше.
Я не знал, что на это сказать, поэтому просто промолчал.
– Так вот и взрослеешь, правда? – спросила Сеффи.
– Наверное, да, – кивнул я.
– Обними меня, пожалуйста.
Я оробел.
Сеффи вздохнула:
– Угу, тебе что-то не хочется.
– Нет, не в этом дело.
Сеффи посмотрела на меня так, как умела только она.
– Понимаешь… Ой, ладно. – Я обнял ее одной рукой. Она положила голову мне на плечо. Так мы сидели и смотрели, как пенятся волны у берега и удлиняются тени.
Раскол
Глава 43
× Сеффи
Мы с Минни шагали по коридору к одиночной маминой палате. С того случая прошло две недели. Карл, наш шофер, возил нас навестить маму каждый вечер, и, хотя физически ей становилось лучше, вела она себя так, что мне было страшно. Мама, к которой я привыкла за последние несколько лет, исчезла, а вместо нее…
– Минерва! Персефона! До чего же я вам рада. Я так скучала! Идите сюда, обнимите меня.
Мы с Минни сначала переглянулись и только затем послушно подошли. Мама первой обняла Минни, потом стиснула меня так, что ребра хрустнули.
– Как же я вас люблю! – сообщила она, голос ее дрожал от переполнявших ее чувств. – Вы, наверное, и сами знаете.
Минни смущенно кивнула.
– Мы тоже любим тебя, мама, – выговорила я, ужасно стесняясь.
Я не привыкла, чтобы мама такое говорила. Да гори все огнем! Я вообще не привыкла, чтобы мама много разговаривала!
– Я знаю, что вы меня любите. – Мама притянула меня к себе и расцеловала в обе щеки. Мне потребовалось титаническое усилие воли, чтобы не вытереть лицо, как только она выпустила меня.
– Только вам одним на белом свете не все равно, жива я или умерла, – продолжала мама.
От благодарности в ее голосе я окончательно смутилась, а еще мне стало совестно. Интересно, навещал ли ее папа?
– Подруги, наверное, тоже приходили бы к тебе, если бы ты сказала им, где ты, – заметила Минни.
– Нет! Нет. Не хочу никого… Нет. Повидаюсь с ними, когда выпишусь.
– А это когда?
– Когда совсем поправлюсь, – бодро объявила мама. Слишком бодро.
Мы с Минни снова переглянулись.
– Навестите меня завтра? – спросила мама.
– Да, конечно, – ответила Минни.
– Если не трудно, привези мне несессер с косметикой. Без макияжа я как голая.
– Хорошо, мама, – тихо сказала Минни.
Мама по-прежнему улыбалась – лихорадочной, полубезумной улыбкой.
– Ах да, и еще бутылку шампанского – отметим мое чудесное спасение! – Мама засмеялась.
– Шампанского?
– Естественно! Если не получится, можно и белого вина.
– Мама, по-моему, лучше не стоит…
– Сделай что велят. – На маминой маске появилась первая трещинка. Мама тут же заклеила ее широкой улыбкой. – Прости, солнышко. Я немного разнервничалась. Минни, кроме вас с Сеффи мне никто на свете не поможет. В-ваш отец ни разу не заглянул проведать меня. И не позвонил. Даже не прислал открытку. – Снова улыбка, шире прежних. – Вот я и хочу отпраздновать. Сегодня первый день оставшейся мне жизни. Привези мне, что я прошу, хорошо, зайка?
– Хорошо, мама.
– Вот и умница. Я люблю тебя, Минерва.
– Да, мама.
– Вы мои лучшие девочки на свете. – Мама с улыбкой откинулась на подушку. А потом эта улыбка погасла и сменилась гримасой
