Вадим Михальчук - Глория
Луна стала для Земли первой остановкой на пути в космос. Полигоны испытательные для техники новой, лаборатории в условиях слабого притяжения такие чудеса творят, не поверишь. Металлы, которые в воде плавают свободно, металлы, которые в руках гнутся, не ломаются, металлы, которые расплавишь, а они опять в свое прежнее состояние возвращаются, полиморфные сплавы, сверхлегкие сплавы — не перечесть всего. Оранжереи куполами прозрачными крытые, в них — растения, которых я никогда в жизни не видел.
Велик все-таки человек, когда не давит его власть тупая, жестокая...
База «Коперник» находится в лунном кратере с таким же названием. Три герметичных купола, подземный комплекс, тренировочный полигон, посадочные площадки — в общем, ничего нового для тех, кто привык так жить. Для меня было трудным не видеть неба, не ощущать ветер, не видеть облаков. В шесть утра зажигается свет, в 23.00 — гаснет. Здесь это называется ночью. Занятия — шесть дней в неделю. Меня сразу поставили на обеспечение — выдали два комбинезона (один — парадный, другой — рабочий). По качеству еды в нашей столовой я сразу понял, что до Ривы местным поварам далеко, а уж до Марты и вовсе не дотянуться. Денег никаких — я ведь на обеспечении академии. Сначала я не знал, как же мне писать письма доку — письма, хоть и маленькие, все-таки требовали расходов. Через месяц я стал подрабатывать, об этом разговор пойдет ниже.
На первом вводном занятии старший преподаватель Себастьян Вершинин — рослый такой дядька, казалось, он мог свободно ломать пальцами гвозди, сказал всему первому курсу:
— Если кто-то думает, что вам придется заниматься математикой подпространстственных переходов — так этот «кто-то» серьезно ошибается. Высокоскоростные суперкомпьютеры рассчитывают параметры полета корабля в активном гиперкосмосе от восьми до двенадцати часов. Миллиарды операций в секунду — серьезный вызов для тех, кто считает себя математиком, не правда ли? Человек не в состоянии вручную выполнить эти расчеты, зарубите себе на носу! У профессоров и академиков крупнейших институтов мира ушло пятьдесят лет для того, чтобы научить компьютеры проводить эти расчеты. На составление сложнейших программ ушло еще десять лет. Но существует единственная вещь, которую компьютеры не в состоянии выполнить — они не умеют думать. Думать придется вам. Вам придется принимать решения, которые компьютеры никогда не смогут принять. Вам придется вести корабли сквозь неизвестность — машины не могут этого сделать. Запомните то, что я скажу вам сейчас, запомните это как «Отче наш» — вы — хозяин, машина — ваш слуга! Бойтесь, если это окажется не так! Я не хочу слышать от вас — «Это ошибка машины»! Я желаю слышать только одно — «Это моя ошибка»!
После этого нас развели по аудиториям и начался мой первый учебный день.
Нас не жалели — это было понятно сразу. От нас требовали многого, от нас требовали полной отдачи. Перечень дисциплин был огромен — механика, космонавигация, гидропоника, астрофизика, прикладная астрономия, электротехника, закон и право космических перелетов, тренажеры — список можно было продолжать до бесконечности.
Я думал, что на фоне моих сокурсников я буду тупым дикарем, который только месяц назад в первый раз полетел на корабле. Оказалось, что это не так. Почти все дисциплины были в диковинку не только для меня, а даже для тех, кто всю жизнь прожил на Земле. Основной упор ставился на практические занятия. Вершинин, своим громовым голосом, в первый же день заявил нам: «Пилот-теоретик — это жареный снег, прохлада пустыни, нонсенс! Зарубите себе это на ваших сопливых носах!» На него никто не обижался, все его грозы были только шумом, который подталкивал каждого к труду на износ. Он был готов часами объяснять материал так, чтобы дошло до самых тупых, в числе которых неизменно оказывался я.
Моя проблема с финансами разрешилась достаточно просто — нам нужно было писать отчеты по прошедшим занятиям. Я сразу понял, что некоторые, у которых водились деньжата, просто ленились выполнять свои задания. Они просто нанимали рабочих лошадок. Обычно это происходило так: вся группа сидит в аудитории, все пыхтят, набирают на терминалах отчеты, проходят тесты, выполняют контрольные. Я, который всегда брал не талантом, которого у меня отродясь не было, а терпением, которое у меня, наконец, появилось — строчу без устали. Проходит час, мне осталось еще две страницы. Я вижу их перед своими глазами так же ясно, как белые стены передо мной. Сзади раздается шепот:
— Арчер? Ну, Арчер.
— Чего? — интересуюсь я, не оборачиваясь.
— Помоги, а? — тон варьируется от просящего до умоляющего.
— Я бесплатно не работаю, — говорю.
— Так я ж не бесплатно.
— Сколько?
— Пять.
— В два раза больше или ничего.
— Ну, ты грабитель! Семь.
— Девять — последнее слово.
— Ладно, черт с тобой.
— Давай задание.
Перед моими глазами появляется задание моего соседа сзади. Еще два часа работы — и девять монет у меня в кармане.
Про монеты в кармане — это я образно. Я просто сообщаю номер моего счета, на котором лежат деньги от продажи моей спасательной капсулы. Я еще на Ланкасете сказал себе, что не трону этих денег, они пригодятся мне потом, когда я закончу академию и отработаю долг Чистильщикам. У меня на шее, на стальной цепочке, которую мне подарил док, висит мой идентификационный номер гражданина. Его можно проверить на любой контрольной машине. Это мой паспорт, пропуск, вид на жительство, кредитная карточка, в общем, все мои документы внутри металлической пластинки, на которой пишут с помощью электромагнитных кодировщиков. Она реагирует только на мои отпечатки пальцев и генетический код. Здесь все имеют такие знаки, ими пользуются при покупках в магазинах, когда хотят положить деньги на счет или снять их со счета или при идентификации личности. Деньги здесь почти все электронные, настоящие пластиковые банкноты я видел всего несколько раз.
Здесь вообще все было не так, как я привык. Книг, я имею в виду книги из бумаги, не было. Вся информация теперь хранится на информационных кристаллах. Размером они — с пол пальца, прозрачные такие. Они помещаются в считывающее или записывающее устройство и их можно читать на проекторе или личном терминале — это такой миникомпьютер. Можно читать так, как читаешь книгу — просто читаешь строки на экране. Можно смотреть образы — видеозаписи, можно голограммы. Реагируют эти кристаллы на человеческое тепло. Проведешь по ним рукой — появится голограмма объемная типа «Я — книга такая-то» или «Я — письмо звуковое». Также информационные кристаллы имеют каждый свою маркировку. Посмотришь на значок — и можешь сразу определить, что у тебя в руках. Кристаллы стали универсальной формой переноса и хранения информации. Их производят искусственно и стоят они немного. Нам, курсантам, их выдавали вообще бесплатно. Вся библиотека, занимавшая раньше целые здания, теперь может поместиться в маленькой комнатке.
К этим удобствам я быстро привык. В библиотеке я просиживал все свободное время, которого у меня было совсем немного. Я много читал книг по истории и технике, чтобы побольше узнать о мире, в который я попал.
Я узнал, как жили люди до того, как первый человек полетел в космос. Я узнал про страшные войны и катастрофы, узнал мысли ученых, которые умерли давным-давно. Узнал истории завоевателей и палачей, просветителей и философов, воров и убийц, святых и грешников. Я узнал историю Галактической экспансии, узнал про потерянные корабли и неизвестные звезды. Узнал, как человечество засеяло космос автоматическими зондами-разведчиками, которые долетели до ближайших звезд. Узнал, как собирались первые экспедиции к обнаруженным планетным системам, узнал, как люди проводили десятки лет, запертые в стальных клетках огромных транспортных кораблей. Узнал, как люди на Земле смогли объединиться, как смогли прекратить бесполезные войны и уничтожение собственного земного дома, как они освоили океаны Земли, как смогли превратить зараженные пустыни в плодородные земли, как смогли очистить отравленную атмосферу. Я восхищался этими людьми, я по-хорошему им завидовал им, завидовал тому, как они жили и работали, рожали детей, подолгу смотрели в небо, мечтая о том, как однажды они полетят к звездам. Я завидовал им, но чувство зависти постепенно уступало место горечи и сожалению оттого, что первые экспедиции, навсегда улетев к неизвестным мирам, принесли с собой те же стремления к власти и войне. Мне было очень грустно от этого...
Письма доку я отправлял каждую неделю. Наговаривал на кристалл что-то вроде: «Привет, док! Как дела? У меня все в порядке, много работы. Много читаю, как вы и говорили. О прошлом стараюсь не думать. Кошмары уже не снятся. Пишите мне, как вы там. Ваш Алекс».
Потом относил кристалл в почтовое отделение. Там они сортируются и отправляются в почтовую экспедицию — это комната такая, где наши письма лежат, разложенные по пунктам назначения. Потом почтальоны отвозят их к почтовому звездолету, который прилетает каждый день. Также каждый день этот звездолет уносит в своих трюмах чьи-то послания, мысли, мечты и отчеты, биржевые сводки, море цифр, океан информации, запертый в крохотные кристаллики. Из книг я узнал, что между звездными системами нет прямой волновой связи. Альберт Эйнштейн, великий ученый, (в его институт, как вы помните, я продал свой корабль), доказал, что скорость света — это непреодолимый барьер. Свет до ближайших звезд идет годы, десятки, сотни лет. Другой гениальный ученый, Дмитрий Васильев, доказал, что люди могут преодолеть пространство и время, не затрачивая эти самые десятки и сотни лет. Он разработал теорию гиперпространственных переходов, и теперь до звезд можно долететь за несколько месяцев или несколько лет. Он столкнулся с проблемами определения координат в пространстве. Была еще проблема достижения околосветовых скоростей. Ученики Васильева смогли разрешить эти проблемы только после смерти своего учителя. Им понадобилось пятьдесят лет, чтобы составить единую теорию, связывающую теорию силовых полей и теорию моделирования пространства-времени. После этого люди смогли летать к звездам так, как будто бы переплывали в лодке с одного берега реки на другой...
