Олег Дивов - Леди не движется-2
Тот злополучный фильм я так и не увидела. Никогда.
Потому что в среду, прямо во время лекции, моей подруге Мелви позвонила Алиша. У инквизиторов в тот день проводился тест на психическую устойчивость, с гормональной провокацией. Алиша смеялась, как слегка выпившая женщина. Рассказала, что Сэнди тут планирует свои похороны, требует, чтобы на них непременно присутствовала я. Мелви, которая скрывала ревность под депрессией — то, что она влюблена в Сэнди, влюблена давно и прочно, знали буквально все, а тут он решил дружить со мной, — раздраженно перекинула канал на меня, не предупредив Алишу. Мол, раз речь о тебе, ты и трать силы, слушая ее бредовую болтовню. Я слушала вполуха, полагая, что для меня это тоже неплохое испытание на концентрацию и выдержку. И вдруг Алиша страшно закричала — Делла, он умирает!.. Я так и не вспомнила потом, что еще она успела сказать. Почему-то сразу поняла, что никаких шуток, это правда. Что именно заставило меня сорваться с места, выйти на улицу через окно и побежать к лабораторному корпусу инквизы — не знаю. Какой-то инстинкт, требующий, чтобы женщина была подле мужчины в минуты его агонии. Не оставлять умирать одного… И почему за мной ломанулась вся группа, я тоже не понимаю. Сработали коллективные связи — куда один, туда и все. Мелви вела нас с крыши: у нас не было даже доли секунды, чтобы определить самый короткий маршрут. А Кид Тернер в это время был у себя в кабинете, вправлял мозги Максу, и окна этого кабинета выходили на нашу аудиторию. Когда Кид увидел, что третий курс сигает в окна и куда-то несется, сломя голову, он тоже не стал тратить время зря: схватил Макса, который прилетел на вертолете, и понесся к инквизе.
Совпадения, случайности, дурацкие, нелогичные решения. Каждый наш шаг противоречил рассудку, здравому смыслу и тому, чему нас обучали. И именно комплекс наших глупостей спас жизнь Сэнди.
Я прибежала в корпус, там столпился весь его курс — девять человек, — руководитель потока, кто-то еще. Сэнди на полу бился в судорогах. Его не рвало, на губах не выступила пена. Алиша сказала, он вскочил, хотел выйти, упал — и вот… Я села рядом, взяла его голову на колени, чтобы не побился, он вцепился мне в руку. «Делла» — это единственное, что можно было разобрать из его слов. Он узнал меня. Другие слова лились быстро, потоком, неотделимые друг от друга, как будто в слипшемся комке. Сразу вокруг стало тесно, потому что набежали хоббиты. Кто-то стал искать медбригаду, сопровождавшую тест, медики как сквозь землю провалились, кто-то сказал, что врача вызвали, но… Мы с однокурсниками подхватили Сэнди и потащили к выходу, чтобы он хоть воздухом мог подышать. И в дверях столкнулись с Кидом и Максом. Кид Тернер мигом навел порядок: «Делла, в вертолет его, летишь со мной». Потом отвел в сторону Макса и сказал тихо: «Макс, найти убийцу быстро здесь могут только двое — ты и я. Потому что инквиза будет пользоваться законными методами. Они не дадут быстрого эффекта. Меня за эффективный допрос вышвырнут с работы. А ты принц». Макс чуть скосил глаза, оценивая обстановку, и равнодушно вскинул бровь. «Хоббиты тебе в помощь», — добавил Кид Тернер.
Я никогда не забуду тех минут в вертолете, казавшихся часами. Тяжелую голову Сэнди на своих коленях. Его бред, его горький и веселый смех — не-а, не выживу. И бесконечные часы ожидания в комнате для посетителей клиники Святого Марка. Нас ничего не держало, мы с Кидом просто сидели и тупо ждали, когда придет врач и скажет, что Сэнди умер. Я плакала. Кид отечески обнимал меня за плечи и молчал. Я не хочу вспоминать все, что тогда лепетала. Это была истерика. Обычная женская истерика.
А потом приехал Скотт Маккинби Старший. Высоченный, тонкий, эмоционально высушенный. Но именно его сдержанность наконец успокоила меня: в присутствии такого человека не могло произойти ничего плохого. Пришел врач, сказал, что есть надежда, но слабая. Нужен близкий человек, друг или подруга, который будет сидеть рядом. Минимум двенадцать часов сидеть и держать за руку умирающего. Сэнди без чувств, но все слышит. Ему нужна моральная поддержка, ощущение, что он не один.
Я не была ему близким другом, но Кид решил — иди. Я подчинилась. Двенадцать часов я читала вслух шотландские сказки, которые нашла в сети. Дурацкие сказки, попсовые, но разве в сети легко найти настоящие? Иногда я обтирала ему лицо и плечи влажной салфеткой. Врач сказал — нужно присутствие живого человека, вот я это присутствие и отрабатывала. Наутро врач сказал, что Сэнди выкарабкается. Точно выкарабкается. Я свободна, спасибо за помощь.
На уик-энд я отправилась в Шотландию. Все было прекрасно, пока я не решила блеснуть остроумием где не надо. Скотт Старший прочитал мне выговор за неприличное поведение на встрече ветеранов, куда я сопровождала его родственника Лайона Маккинби. Черт побери, в этой семье ни у кого не было чувства юмора. А Крис, мой брат, с которым я поехала, сказал, что это были смотрины. Я вспомнила выговор — и поняла, что семья Маккинби сочла меня вульгарной. Недостойной даже дружбы с их наследником. И уж семья примет меры, чтобы все отношения между нами прекратились. Так и вышло. Сэнди, выписавшись из клиники, до конца учебы не удостоил меня и взглядом. Сначала мне было обидно, а потом я подумала: это хорошо. А то я, со своей манерой увлекаться, уже почти было решила, что влюблена в него. Отлично. Равнодушие — лучше холодной воды, чтобы остудить горячую голову. Я возобновила отношения с Максом и была совершенно довольна тем, как со второй попытки развивался наш роман.
И кто бы мог предположить, что спустя несколько лет я окажусь на роли ассистента Сэнди? Пардон, уже не Сэнди — уже Августа-Александера Пола Николаса «и еще двенадцать имен» Маккинби, инквизитора первого класса. И что тот парень, который после выздоровления глядел сквозь меня, устроит мне сеанс душевыворачивательной психотерапии, чтобы убедить работать с ним? Кто мог знать, что Сэнди, старательно строивший высокомерную морду, окажется самым осведомленным о моей жизни человеком? И что его надменная семья будет рада меня видеть, пусть и в качестве доверенного помощника Августа?
Как причудлива жизнь. И как повторяема.
Снова мы друзья. И снова Август оказался на моих руках с тяжелым отравлением. И снова мне остается только плакать, потому что я опять ничего не могу сделать. Только утешать. Быть рядом. Держать за руку. Правда, шотландские сказки я читать больше не стану. Глупо это, читать осовремененный детский лепет человеку, который, небось, способен рассказать оригинал на оригинальном же языке.
…Август наконец согрелся. Я думала, он заснет, но его снова начало тошнить. Он попытался дойти до уборной, чуть не рухнул. Я рассердилась, затолкала обратно в постель и принесла тазик. Тазик довел Августа едва не до слез. Потом я подала ему воды, но сам вид стакана привел к новому приступу. Я стала бояться, что так и до обезвоживания дойдет, но от медицинской помощи Август по-прежнему отказывался. Тед нашел туристическую портативную кухню, я сварила рис и напоила Августа отваром. Вроде рвота прекратилась. Подремав с часик, Август попросил сладкого чая. Ну, уже что-то. После чая его снова вырвало. Тед вызвал меня в коридор и шепотом сказал, что на свой страх и риск проконсультировался с врачом, тот настаивает на госпитализации, потому что симптоматика странная, надо обследовать пациента. Если будет отказываться — тогда ничем не кормить и не поить минимум двенадцать часов. Если в рвотных массах появится кровь — госпитализировать немедленно, невзирая на вопли.
Я ломала голову, чем он мог так отравиться. Потому что это ни на алкогольное, ни на никотиновое отравление уже не было похоже. Моим детоксикантом? Тоже нехарактерно. «Нервное», — в сердцах сказал Тед. «Доработался». И ушел. А я осталась.
До самого вечера Август вынимал мне душу. Я понимала, что он действительно страдает, но злилась, что он отказывается от помощи.
— Делла, это не помощь, — слабым голосом объяснил Август. — Однажды я очнулся в больнице и увидел вокруг себя чужие лица. Мне подумалось даже, что лучше бы я умер.
В груди больно кольнуло. Я поняла, о какой больнице речь.
— Это… тогда?
— Да, — ответил Август и отвел глаза. — Разумеется, я сам виноват. Надо быть более социальным, если хочешь, чтобы тебя не бросали в одиночестве.
— Разве тебя не навещали? — суховато удивилась я. — К тебе и однокурсники приходили, и Алистер. И дед приезжал.
— Да. Но тех людей, которых я хотел бы видеть, не было. Тех, ради кого я и боролся за жизнь. Мне казалось, что те люди огорчатся, если я умру. Я не хотел огорчать. Надеялся, что, может быть, им нужно от меня нечто большее, чем просто продолжение жизни, может быть, я сам небезразличен…
— И много таких людей было?
— Один.
— Значит, те, кто намекал, будто ты намеренно проворонил покушение, потому что хотел покончить с собой чужими руками, были правы? Личная трагедия?
