Лагерь «Зеро» - Мишель Мин Стерлинг
Грант беспомощно смотрит, как они уходят, затем снова кладет деньги в карман. Когда дверь закрывается, он садится за стол и тапает себя за ухом, ожидая появления канала. Его нет. Грант снова тапает. «Включись на секунду», – умоляет он. Только чтобы проверить GPS. Но канала все нет, местоположение не запеленговать.
– Связь пропала? – спрашивает Грант у девушки за кассой. – Не могу включить Флик.
– У нас тут нет связи, – отвечает она.
– Что, постоянно? – недоверчиво уточняет Грант.
– Ага. Мы очень близко к северу.
Из всех методов познания, которые Грант изучил в Уолдене, самым радикальным было выключение Флика. Как и у всех однокурсников, Флик был первым объектом, пронзившим его тело. Устройство было с Грантом с самого рождения, излучая невидимую силу, которую тот считал слишком обыденной, чтобы подвергать сомнению. Даже когда он сидел на семинарах и обсуждал прочитанное за неделю, офлайн, Флик оставался на месте, вшитый за левым ухом, терпеливо ждущий, когда его вновь тапнут. И пусть Грант практиковал воздержание от просмотра ленты во время занятий, он часто этим злоупотреблял, когда возвращался домой. Пауза делала стремительный поток еще слаще, и когда канал накрывал его волной, то Грант временами ощущал даже нечто сродни возбуждению. Узнав, что связи здесь нет, он встревожился еще сильнее.
Кассирша качает головой и переключает внимание на радио. Ищет волну, пока сквозь сплошной белый шум не пробивается поп-музыка, которая быстро исчезает.
– Если хотите, можете воспользоваться стационарным телефоном.
Рядом с кассой стоит древний дисковый аппарат. Поднимая трубку, Грант удивляется тому, какая она тяжелая и теплая. Он прикладывает ее к уху и чувствует маслянистый запах чужой кожи. Ощущение одновременно интимное и неуютное, как будто он прижался щекой к подмышке незнакомца. Протерев трубку манжетой, Грант набирает номер.
Спустя три гудка ему отвечает мужчина:
– Мейер, слушаю.
– Да, здравствуйте. Это Грант Гримли. Я новый сотруд…
– Грант! – перебивает Мейер. – Мы ждали вас вчера.
– Я все сейчас объясню. Не успел на пересадку в городе, пришлось нанять самолет, на котором долетел как можно дальше на север.
– И где вы сейчас?
Грант пытается вспомнить название местности, нечто грубое, грозное, вроде Викинга. Оглядевшись, замечает в пепельнице рядом с телефоном старомодный спичечный коробок: «Добро пожаловать в Вандал! Где даже дороги вымощены нефтью».
– Застрял на заправке в Вандале, не могу найти попутку до кампуса. – Подняв глаза, Грант видит, что кассирша повернулась к нему спиной, и быстро сует коробок в качестве сувенира в карман.
– Не проблема, Грант. Завтра заберу вас лично. – Мейер делает паузу и добавляет: – С нетерпением жду встречи с вами, Грант. Слышал немало многообещающего.
– Взаимно. И не могу дождаться встречи со студентами.
– Мы все жаждем с вами познакомиться. А пока хорошенько выспитесь, увидимся завтра.
Грант вешает трубку и с облегчением вздыхает. Уже на следующий день он будет в кампусе вкушать горячую пищу в столовой. Поплавает в бассейне с морской водой, чтобы расслабить затекшие мышцы, полистает в библиотеке коллекцию англоязычной литературы двадцатого века. Еще всего лишь один день путешествия – и наконец можно будет распаковать вещи в новой квартире. Он надеется, что там найдется рабочее место у окна, может, даже удобное кресло для чтения, откуда он будет любоваться падающим снегом.
Грант вновь чувствует проблеск чего-то светлого. Чем больше он сосредоточивается на ощущении, тем четче оно становится, начиная казаться надеждой. Грант замечает, что кассирша встряхивает банку, наполненную мармеладными желейными конфетами в виде хот-догов.
– У вас здесь вся еда в виде хот-догов? – указывает на них Грант.
Девушка отводит взгляд, затягивая потуже высокий конский хвост.
– Хот-доги. – Грант постукивает пальцем по банке, чтобы привлечь внимание девчонки. – Они повсюду.
– Окей… как скажете. – Она закатывает глаза.
– Не берите в голову. Это была шутка. – Грант делает паузу, однако ответа не получает. – Мне нужна комната на ночь.
– Комнаты наверху, – говорит девушка, по-прежнему избегая его взгляда. – И оплата вперед, наличными.
– У меня только американские. – Грант кладет на стойку пачку денег.
Кассирша бросает на него скептический взгляд.
– А больше ничего?
– Мне сказали, что здесь принимают американские. – Грант старается держать ровный тон.
– Менеджеру не нравится, когда у нас тут шныряют американцы. Говорит, что нам больше нельзя брать ваши деньги.
– Ох, – отзывается Грант. – И почему же?
Девушка смотрит на него пустыми, полными скуки глазами, словно ответ на его вопрос предельно очевиден.
– Мы знаем, что вы задумали. Скупаете землю. Пытаетесь выбраться из собственной страны. – Кассирша пожимает плечами, потом наклоняется вперед и шепчет: – Не то чтобы я винила вас лично. Но правила устанавливает менеджер.
Она поворачивается и постукивает пальцем по написанной от руки и прикрепленной к стене табличке, которую Грант до этого не замечал: «НИКАКИХ БАКСОВ ОТ ЯНКИ!»
– Слушайте, мне просто нужно место для ночлега. – Грант все равно придвигает к девушке пачку денег. – Пожалуйста. Я в отчаянии.
Она подносит одну зеленую купюру к лампе накаливания, словно изучает давно погребенное под слоем ила ископаемое.
– На Бога уповаем, – зачитывает она вслух и смотрит на Гранта с ухмылкой. – Вот и первая ваша ошибка.
Грант лезет в карман куртки, нащупывает обнадеживающую его золотую монету. Ее он предложит лишь в самый последний момент.
– Всего одна ночь, обещаю.
Девушка отодвигает наличку обратно.
– Ваши деньги здесь не помогут.
– Ладно. – Грант достает и кладет на стойку монету. – Полагаю, золото вы принимаете?
Девушка улыбается, и Грант видит, что и у нее на передних двух зубах красуются золотые коронки. Она ловко бросает монету в кассовый аппарат, после чего вручает Гранту ключ от номера.
– Выезд в одиннадцать.
* * *
В номере мотеля, лежа на кровати, Грант чувствует себя опустошенным, из-за того что рано в своем путешествии отказался от золотой монеты. Ее в детстве подарил ему отец, на ней был оттиск лица иностранного диктатора, который насильно превратил всю валюту своей страны в золото, когда рухнули финансовые рынки. «Всегда держи во внутреннем кармане ценный ресурс, – сказал отец. – Даже если придется носить с собой память о порочном человеке». Грант делал, как велено, и хранил монету в напоминание об этике своей семьи, сначала во имя оной, затем вопреки.
«Монета больше не имеет значения», – успокаивает себя Грант и садится. Здесь никто не знает его семью. Отчасти поэтому он и согласился на эту работу. Единственный способ перестать быть Гримли – перебраться туда, где это имя ничего не значит.
Он все еще горд, что его наняли благодаря его личным заслугам. Отец не дергал за ниточки, никто не звонил какому-нибудь давнему приятелю по школе бизнеса. Образование в Уолдене, вероятно, не повредило, но Грант ведь сам написал сопроводительное письмо, где старательно объяснил, почему хочет «помогать обществу, обучая студентов, отличных от контингента Уолдена». Может, вышло немного очевидно, однако этого хватило, чтобы ему предложили пройти видеособеседование, на котором он и убедил рекрутера в своих обширных знаниях в области преподавания английского языка на начальном уровне.
«Чушь собачья», – думает Грант и плюхается обратно. В действительности у него нет никакого опыта, и последние две недели он просыпается посреди ночи, охваченный глубоким и стойким чувством собственного несоответствия. Сколько там канадских душ жаждут образования, которое принесет им он?
И чему он их научит? До недавнего времени его жизнь была полна легкости. Он плавно плыл по течению, огражденный от внешнего мира тем, что всякий выбор был сделан за него еще до того, как он сам начинал понимать, что это вообще был выбор. Ничуть не помогало и острое осознание своих привилегий. Он вырос в семье, чье имя высечено на мраморных стенах первой публичной библиотеки страны. В ее честь называли улицы, учебные заведения, финансовые центры. И теперь на их деньги строят приватизированные города.
«Быть Гримли – значит отбиваться от зависти тех, кто не принадлежит к Гримли», – всегда повторял отец, прежде чем пуститься в долгий, обросший легендами пересказ наследия их рода: о том, как Гримли сколотили состояние, финансируя поставки опиума, рома и рабов через океаны. Когда их товары стали политически сомнительными, семейство переключилось на текстиль, основав хлопчатобумажные фабрики, что прославились долговечностью производимой одежды и жестокими условиями труда. После забастовок фабрики пришлось закрыть, а семье – переехать за границу в поисках более дешевой рабочей силы. Вновь Гримли
