Сергей Герасимов - Карнавал
Одноклеточная пожала плечами.
– Это будет большой сюрприз. Увидишь, как только выйдешь за двери.
– Значит, мне идти? – спросила Одноклеточная.
– Иди. Может быть, ты уходишь надолго.
Она обернулась.
– А как же двести девяноста седьмая? Кто будет за ней ухаживать?
– Никто не будет, – сказал Лист, – потому что я уже взял ее мозг для исследований. Я вас не задерживаю.
Когда Одноклеточная вышла, он посидел с минуту неподвижно, прислушиваясь к звукам за дверью. Ничего необычного он не услышал. Потом он взглянул на записи в блокноте. «Возможен эксп. на Ч. – без документов!» – третья запись с конца.
4
– А вот и вы, – сказал человечек и протянул к ней руку с черной книжечкой, – сейчас вы пройдете со мной.
– Зачем? – спросила Одноклеточная.
– Вам наручники надевать или нет? Если будете спрашивать – надену.
– Не буду, – согласилась Одноклеточная – лучше не надевайте.
– А если вздумаете бежать, – сказал человечек, – то я вас поймаю или застрелю. Вижу, что вы уже собрались бежать. Не выйдет.
– Нет, я не буду.
– Правильно, – человечек похлопал себя по боку, – у меня пистолет. И не думайте, что я маленький, я метр пятьдесят пять. А маленькие всегда быстро бегают. Вы замечали, что среди чемпионов по спринту все маленькие?
– Правда? – спросила Одноклеточная. Она совсем не испугалась, она слишком верила в человеческую доброту.
Разговаривая, они спустились в лифте и пошли по улице. Человечек держался за ее руку и говорил о пустяках.
– Жаль, что нет машины, – сказал он, – мы бы вас гораздо скорее доставили.
– Жаль, – согласилась Одноклеточная.
– Да нет, машина есть, но бензин нужно экономить, – сказал человечек, – и пешком ходить полезнее. Хотя в вашей-то ситуации…
Через полчаса они пришли в центр Охраны Порядка. Двухэтажное здание ничем не отличалось от окружающих построек. Немая дверь (без всякой таблички) открывалась в длинный коридор со многими боковыми дверями. Изнутри здание казалось большим, чем снаружи. Блестели панели цвета запекшейся крови.
– А вы хорошо держитесь, – сказал человечек, – мне бы ваши нервы.
– Спасибо, – сказала Одноклеточная.
Они вошли в одну из пронумерованных комнат второго этажа. В комнате был стол, стул, человек за столом, грязная деревянная табуретка и зарешеченное окно. За окном по-весеннему громко пищали друг на друга воробьи.
«Наверно, скоро будет лето. Скорей бы», подумала Одноклеточная.
Ее пригласили сесть.
– Так, значит, ваша фамилия, имя и отчество, – сказал человек за столом и посмотрел на нее волчьим взглядом. На его столе лежал листок с заранее написанными фамилией, именем и отчеством Одноклеточной.
Она назвала себя.
– Правда, – сказал человек с интонацией: удивительно, но тебе меня не удивить.
Одноклеточная рассматривала его – узкие плечи, большая голова, кожистое лицо, брови особенной величины.
– Вот, – сказал человек, – вот ты и попалась.
Одноклеточная сразу обиделась, но не на прямолинейность мнения, а на то, что ее назвали на «ты». Как будто обращаются к мелкому воришке. Конечно, она ничего не сказала.
Человек за столом вдруг потерял к ней интерес. Он открыл книгу и с преувеличенным вниманием начал ее перелистывать. Книга была зачитанная, с черной подклейкой из бумаги.
– Давай, давай, рассказывай, – продолжил он, не отрываясь от книги. Напротив, он стал читать внимательнее, двигая головой, кладя голову на бок, когда показывал, что читает начало четной страницы. Одноклеточная не видела его глаз, видела, как шевелятся ресницы: вверх-вниз. Он читал не по строчкам.
– Про что рассказывать?
– Рассказывай, чем ты занимаешься.
Он взял ручку и перевернул ее пером вверх. Одноклеточная смотрела на его волосатое запястье, изогнутое по-обезьяньему. Она началась рассказывать, и человек стал писать.
– Я работаю в лечебнице номер 213. Работаю с людьми и с крысами – они белые, лабораторные.
– Ах вот как! – обрадовался человек и быстро-быстро задвигал ручкой. Одноклеточная видела, что лист остается пустым. Человек только притворялся, что пишет.
– Да, с крысами. Они для операций. Операции на них делает доктор Лист. Он гениальный хирург, другого такого нет. (Рассказывая, она постепенно воодушевлялась.) Вы знаете, что он сделал? Он научился восстанавливать нервную ткань.
– Нервные клетки не восстанавливаются, – сказал человек с интонацией школьника, вспоминающего таблицу умножения.
– Конечно, нервные клетки не делятся, – согласилась Одноклеточная, – но ведь мозг ребенка растет, значит, не делятся только взрослые клетки. Значит, если взять клетки мозга новорожденного крысенка и поместить в мозг взрослого животного, они могут делиться и восстанавливать повреждения. Вы знаете, что нервные клетки мигрируют? Что они сами передвигаются к нужному месту? Доктор Лист смог восстановить перерезанный спинной мозг и смог излечить крысу после лоботомии. Ему удалось лечить даже старческие нарушения. Вы представляете, как много это значит для человека?
– Как тебе нравится мой загар? – спросил человек, обращаясь к Одноклеточной. И сразу же обратился к человечку:– Смотри, как я ее сбил!
– Здорово, – ответил человечек, – будет знать теперь, как врать.
Одноклеточная растерялась. Она только сейчас заметила, что лицо человека было очень загорелым, несмотря на раннюю весну. Загар придавал лицу мужественность.
– Давай, рассказывай дальше, – сказал человек.
Справившись со смущением, она продолжала.
– Да, может быть когда-нибудь удастся решить проблему старения. Но даже это не главное. Сегодня утром одна прооперированная крыса, по имени Муся, показала удивительные результаты, у нее повысился интеллект.
– Инте-что? – поинтересовался человек.
– Уровень общих способностей. За одни сутки она стала в несколько раз умнее. Она стала умнее собаки.
– Правда?
– Правда. Но есть, конечно, непонятности. Например, она загрызла четырех других крыс, очень сильных, а сама была добрая и слабая. Не знаю, почему это случилось.
– Где ты была утром четвертого марта? – раздельно произнес человек, вскинув на нее чересчур спокойные глаза. Вместо глаз он выпучил губы. – Смотри, а я ее опять сбил, – сказал он, обращаясь к человечку, – давай, теперь самое время!
Человечек взял обеими руками маленькую табуретку и занес ее над головой Одноклеточной. Она ничего не поняла.
– Поставь на место, – сказал человек, – не вышло, она не испугалась. Она слишком крепкий орешек.
– Еще бы, – сказал человечек и печально сел на табуретку, отчего стал еще меньше. – У нее нервы, как канаты. Я заметил сразу.
– Так где ты была утром четвертого марта? – Он повторил вопрос все с тем же выпученным выражением губ.
– Шла на работу, если это не выходной. А может, уже была на работе. Я работаю с девяти.
– Она работает с девяти, – сказал человек и посмотрел на потолок. Одноклеточная тоже подняла глаза. Потолок был интересный, лепной. По углам свисали четыре гипсовых прыща, все остальное было в гипсовых цветах и лентах. Ленты были в пыли. Одноклеточная впервые видела пыль вверх ногами.
– Ладно, теперь рассказывай о своих друзьях.
– У меня нет друзей, – призналась Одноклеточная.
– Тогда рассказывай о своих любовниках, – предложил человек.
– И любовников у меня тоже нет.
– Ни одного? Тебе сколько лет?
– Двадцать пять.
– В двадцать пять обязательно есть любовники. Ты мне не ври, я лучше знаю.
– А у меня нет.
Человек протянул длинную обезьянью руку и пощупал ее плечи.
– Что вы делаете? – шепотом возмутилась Одноклеточная.
– Проверяю, не растут ли крылышки. Ты ведь у нас сущий ангел.
– Ну как, не растут? – поинтересовался человечек со своей табуретки.
– Нет, не растут. Но мы ее опять не раскололи. Сейчас попробуем еще разок.
Он положил перед Одноклеточной несколько фотографий. Фотографии были очень мутными.
– Узнаешь? – спросил он.
– Но ведь здесь ничего не видно.
– Не видно потому, что снимали издалека и шел снег. Но я тебе объясню. Вот эти темные пятна – это стоят машины. А это ты – разговариваешь сама знаешь с кем. А там дальше (здесь этого не видно) пятеро убивают человека. А ты стоишь и спокойно разговариваешь, сама знаешь с кем. Ну, как я тебя расколол?
– Так вы все время были там? – удивилась Одноклеточная. – И вы не помогли?
– Вас было семеро вооруженных, а нас только трое и на троих один пистолет.
– Но вы же знали заранее?
– Конечно, знали.
– Почему же вы не предупредили того человека?
– А как бы мы, по-твоему, сделали эти фотографии? И как бы мы тебя поймали? А теперь поймали – не выкрутишься. Я ее наконец расколол, – добавил он, обращаясь к человечку.
– Ага, я тоже заметил, – сказал человечек.
– Теперь выкладывай, – сказал человек и начал водить пером над бумагой. Бумага оставалась чистой.
