Людмила Романова - Подарок на Рождество, или Невероятные приключения в московском метро
– Горим! – похолодело у всех внутри.
Лена посмотрела на дверь, в которую уже прорвался парень гора, он раздвинул как можно шире двери, упершись в них руками и ногами. И видно хотел выскочить первый. Но туда подскочил всклоченный мужичок, он стал пролезать между руками и ногами парня горы, держащими дверь, туда же с визгом побежала баба с кошелками, сильно зажав их в руках, и два гастарбайтера, отпихнули и бабу, и мужика, на ходу, шарахнув мужика, чемоданом по голове, и выкинув кошелки тетки. Но баба была шустрая и нахальная, как танк. Она не долго была вне возможностей и, подхватив свои кошелки, снова пошла на абордаж. Парень «гора» оказался пригвожденным к дверям, без возможности двигаться, и лицо его стало бледным. Ему нечем было дышать! Двое гастарбайтеров, не бросая свои чемоданы, лезли в щель, закупоривая ее этим негабаритом, за ним хватая впереди стоящих за волосы, и отпихивая их от прохода, пробивалась женщина с кошелками. Волосы у нее растрепались, а лицо превратилось в огромный арбуз на срезе.
Лена посмотрела на оставшихся. Дым заполнял потихоньку пространство вагона, а бабульки, женщина в платочке, молодежь и еще несколько пассажиров стояли у следующей двери и беспомощно смотрели, как дверью овладевают более наглые пассажиры. Вдруг маневр им удался, и пальто парня горы мелькнуло своим кончиком за дверью, а ноги его вдруг задрались кверху, и исчезли в темноте.
– Мужики, будьте людьми! – прокричал парень с педом. Здесь женщины, старушки, они не смогут выйти, а я один не справлюсь. Но, вся эта дерущаяся и рвущаяся к двери масса, посыпая друг – друга кулаками, отцепляя от дверей чужие руки бултыхалась в дверях, как обще-безобразный мякиш, из рук, злобных рож и слепленных тел.
Маринка и Валерка позвали Лену и предложили надавить всем вместе на эту массу, чтобы пропихнуть их в дверь. И когда это получилось, дверь вместо того, чтобы пропустить следующих пассажиров захлопнулась! Все растеряно посмотрели друг на друга и на просачивающийся в вагон дым.
– Все что – ли?! – услышали они раскатистый смех за вагоном. И как показалось Лене, он был похож на голос Феофилы, той старушки, которая была потолще.
– Все! – прокричала Серафима. Тебе тринадцать, мне одиннадцать!
– Ну, что я тебе всегда говорила! – захохотал голос за вагоном, моих больше!
– Будем бороться! – крикнула вслед улетающему голосу Серафима. За каждую душу!
– Давай – давай! – засмеялся голос. Тебе не привыкать. А вообще-то, возьми одного назад! И в вагон через окно влетел парень гора. Он плюхнулся на сидение и, распластавшись на нем, скатился вниз.
– Это артист, по ошибке! – захохотал голос за вагоном и все стихло.
– Во, дает! – воскликнула Лена, удивляясь, тому, какой же там за окном вихрь, что парня сначала выкинуло, а потом бросило назад. Это же и помереть можно от такого удара! – ужаснулась она, и подбежала к парню, чтобы помочь ему.
Вместе с ней, к парню подбежал мужичок с портфелем, и стал ему помогать, причитая, – Ну Толик, ты даешь. Я уж за тебя так испугался, тебя раз и нет. А потом раз и ты здесь! Зачем в дверь то полез?! Тебе больше всех надо?!
– Не делай добра, не получишь зла, – проговорил парень, потирая голову и вставая с пола. Ишь, озверели, женщин и бабок пропустить не могли. Я– то хотел дверь подержать, а они. Парень, кажется, еще не мог отойти от обиды и еле сдерживал слезы. Он показался Лене, сразу каким – то маленьким мальчиком, которого обидели в песочнице.
– Это что было? – удивился интеллигентного вида старичок. Ты с кем, бабка, переговариваешься? И куда твоя подруга делась? Шустрячка, не погляди, что старая!
– Будет время, узнаешь. Может быть! – ехидно усмехнулась Серафима и распрямила плечи. – А теперь, приготовились, и раз!
Она весело взмахнула рукой, и дверь вагона открылась!
Приехали! Или Лицемерные старушки
В вагон ворвался свежий ветерок и принес с собой сверкающие и пушистые снежинки.
– Ой! – выдохнули все. – Это что? Конечная остановка?! А мы куда приехали?!
– Выходи, – скомандовала Серафима. На рождественскую елку вы приехали.
– А они? – спросила Лена, имея ввиду, выскочивших из вагона.
– А они домой вернулись. И поделом! Насильно не осчастливишь! Вы же люди, а Бог дал вам право выбора! Помните? Вот они и выбрали, – проскрипела Серафима.
– Ну да, – неопределенно произнес старичок, пригладив волосы, да они уже у него и сами легли под ветерком и покрылись снежинками. – Шапку в вагоне оставил, свалилась! – сокрушенно сказал он, порываясь вернуться в вагон. Но вагона позади уже не было!
Впереди перед пассажирами, было снежное поле из пушистого снега! На синем небе вдали сверкало северное сияние, в середине которого, как в хвосте жар птицы горело пятно яркого белого света. И этот свет так манил, и даже затягивал в себя, что все пошли прямо к нему. Добрый ветерок поддувал и, как будто, облегчал их путь, неся людей как воздушные шарики, лишь немного оторвав их ноги от поверхности.
– Идем дальше! – властно сказали Серафима, и наши пассажиры удивились, как преобразилась старушка. Ее лицо стало молодыми, гладким, глаза сверкали синими огнями, но главное она стала почти невесомая и сверкающая. Движения ее были плавными, а тело, почти прозрачным! И голос! Он стал красивым и звучным.
Посреди всего этого чистого, нежного и ослепительно светлого, зимняя одежда бывших пассажиров казалась слишком грубой, и не подходящей для этого места. Сумки Лены и женщины Зины, которую Лена обвинила в безвкусице, да и толстый портфель лысого мужчины, они никак не вязались с этим волшебным светом, елкой, блестками и ощущением свободы. Да и вообще, люди, вышедшие из вагона, были здесь лишними, по существу. Они и сами чувствовали свою тяжесть и грубость по сравнению с тем, что они видели и куда попали.
По мере их движения, Свет приближался. Он был очень странный, и его яркость была радостной приятной, но не земной. И вскоре он занял собой все, а перед глазами путешественников возникла поляна и елка! Высокая, статная, покрытая снежными шапками, украшенная сверкающими шариками и мерцающей мишурой.
– Волшебно! – подумала Лена, разглядывая странные украшения. Необыкновенные снежные и ледяные птицы с длинными хвостами сидели на ветках, маленькие солнышки сверкали из – под веток то там, то сям, маленькие месяцы и звездочки качались в такт серебряной музыке колокольчиков, висевших рядом и качавшихся от нежного ветерка. Какие чудесные шарики висели на ветках, ни одного одинакового!
А снежинки кружились и кружились. С неба, падал снег пушистый чистый, но холодно не было. Было абсолютно чисто, свежо, светло и спокойно. Все стояли, задрав головы вверх, завороженные этой красотой.
– Нравится?! – спросила довольная Серафима, наблюдая за реакцией своих подопечных.
– Да-а-а! – с восторгом воскликнули все. – Мы такую красоту никогда не видели.
– А я видела, во сне! – вздохнула Надежда Николаевна. Именно такую! Мне тогда было пять лет! Она задумалась, как бы вспоминая какие – то свои подробности.
– Где мы? – спрашивали все. Слишком уж здесь все необыкновенно. Заповедник что – ли?
– В каком таком заповеднике ты видел северное сияние и такой чистый снег? – спросил сухонький старичок. Абсолютная чистота, красота и свежесть! Здесь же, даже, следов нет никаких. Если кто-то елку ставил, должны быть следы! – посмотрел он на пассажиров и на Серафиму.
– Правду говоришь! – воскликнул батюшка. – Да мы же сами, как Иисус по воде, по снегу шли, а где следы, посмотрите! – воскликнул он.
Пассажиры оглянулись. Нигде позади и, даже здесь, где все они толпились, глядя на елку, следов не оставалось! Поляна оставалась пушистой.
Валерка с Маринкой попробовали специально помять снег ногами, но у них это не получилось. Тогда Маринка и Валерка бросились в пушистый снег и стали посыпать себя снежинками. Снежинки падали на них и не таяли, и не портили красивый вид пушистых сугробов. Славка попробовал тоже упасть в сугроб, за ним последовали еще несколько пассажиров. помоложе. Те, что постарше, стали поднимать снег в горстях и кидали его вверх.
Их смех, и восклицания раздавались с медленным ритмом, голоса плыли, и поэтому долго доходили до слуха. Лена тоже села в сугроб, подбрасывая в руке снежинки, и, глядя на их падение. Она заметила, что прилагает усилие, чтобы думать, слышать и говорить. В то же время радость и красоту момента она понимала очень ясно.
– А я тоже так говорю? – подумала она.
– Мы куда – а попал – а – али? – услышала она свой собственный голос, который также плыл в каком – то медленном круговороте звука. – Буду молчать, – подумала она. – Так проще.
Да и того, что видели пассажиры и то, что они ощущали, хватало для того, чтобы занять их голову и восхищаться и удивляться в душе.
Удивление
– Владимир Михайлович! Ты что, мне ничего не сказал, здесь съемки, или кастинг? – спросил парень гора. – Вроде, тематика не та, я пробовался на роль члена солнцевской банды, а тут, какой то сказочный райский вариант. Ты сам – то чего-нибудь понимаешь?
