Константин Сергиевский - Скрижали
Старый пират вскинул ладони в протестующем жесте:
— Господин Поэт, моё восхищение вовсе не было притворным! Ваша поэма и правда великолепна!
Старик поднял голову и с выражением прочитал наизусть строки эпиграфа; его негромкий, надтреснутый голос по мере прочтения обретал силу, звучность и лёгкость:
Как ветром сорванный листокНас времени река уносит.И неуклюжим взмахам вёселНе повернуть его поток.И всё, что мы не сбереглиИмевшее для нас значение,Оставшись выше по течению,Исчезнет в призрачной дали.Над серой вязкою водой,Меж скрытых дымкой берегами,Всё, что не принял прочный камень,Забвенья смоется волной…
Когда он закончил, по морщинистым щекам из под его полуприкрытых век катились слёзы. Его чувства не были поддельными — и Поэт, как никто другой разбиравшийся в тонкостях человеческой души, не мог этого не почувствовать. Но он раздавил растущую где-то в груди смесь смущения и сочувствия, задав резкий вопрос:
— У тебя отличная память, старик. Не многие могут похвастаться подобной, в твои-то годы. Ты был профессиональным запоминателем, так?
Пират сокрушённо кивнул:
— Да. Но это было очень давно…
— Постой, давай я угадаю, — язвительно продолжил поэт. — Ты украл ещё не изданное произведение?
— Я всего лишь прочитал несколько строф девушке, которую любил. Стихи пришлись по душе ей и её подругам и вскоре превратились в песню. Естественно, после этого я лишился своей работы…
Книжный Вор низко пригнул голову. Грациус Ворд пребывал в затруднении.
Закон не предписывал того, как Автор должен поступать с пойманным Книжным Вором. Конечно, обычно их придавали лютой, мучительной смерти — но это было не правилом, а скорее традицией. Можно было заставить Книжного Вора до конца своей никчёмной жизни мести улицы Книги, без всякой оплаты, за корку сухого хлеба и миску похлёбки из гнилых овощей. Можно было посадить его в клетку, установленную где-нибудь сбоку от Ленты Отзывов, на потеху Добропорядочным Читателям и в назидание остальным Книжным Ворам. Последнее, к слову, практиковалось нередко, и играло роль скрытой рекламы — ведь раз кто-то пытался похитить текст, значит, он того заслуживал. Можно было, наконец, и просто отпустить Вора с миром на все четыре стороны. Правда, подобный акт милосердия вряд ли встретит понимание — как со стороны коллег по писательскому ремеслу, так и читателей.
Грациус Ворд всё больше склонялся к тому, чтобы приговорить старика к пожизненным работам по уходу за Книгой. Этим он не только с лихвой вернёт недополученные деньги — в конце концов, не так уж и далеко Вор успел унести украденное — но и подарит ему умного, интересного собеседника, готового явиться по первому зову.
Старик, между тем, ещё ниже опустив голову, тихо произнёс:
— Я всегда считал, что литературное слово создаётся не для того, чтобы быть высеченным на скрижалях Книги, а для того, чтобы найти путь к умам и чувствам людей. Подумайте, многие ли из тех, кто за минувшие два дня посетил Вашу Книгу, смогли по-настоящему оценить её литературные достоинства? Для большинства из них она не более чем причудливая архитектурная постройка. Одни приехали сюда просто, чтобы отвлечься от безделья; другие — чтобы потом похвастаться перед друзьями своей начитанностью; третьи — сами не зная почему, просто за компанию…
— Не смей так отзываться о моих читателях! — резко оборвал его Грациус Ворд. — Не важно, что их сюда привело, важно то… — Поэт резко оборвал фразу, потому как коварный язык едва не произнёс «важно то, что все они заплатили за вход». — В любом случае, я пишу не для крестьян и ремесленников!
— Вы заблуждаетесь, считая, что простые люди не способны оценить красоту Литературного Слова. Конечно, большинству из них не по карману плата за посещение Книги, но многие из крестьян и ремесленников посещают бесплатные Библиополисы, а за кружкой пива в корчме обсуждают не только цены на зерно и приплод у коров, но и Книги. Среди них немало собственных сочинителей, и стихи, которые они придумывают, из уст в уста расходятся по всей Империи…
Глаза старика смотрели в пыльную землю перед ним, поэтому он не мог видеть, как наливается багровой яростью лицо Поэта.
— Ты… — Грациус Ворд задыхался от ярости. — Ты посмел в своих дерзких речах уровнять нас, писателей, с графоманами! Наши труды, в которые мы вкладываем часть собственной души, ты ставишь на одну доску с бездарными поделками, которые лишённые таланта простолюдины придумывают себе на забаву за кружкой пива в грязных тавернах! И ты ещё распространяешь их повсюду, убивая в потенциальных читателях тягу к Литературному Слову!
Грациус Ворд набрал полную грудь воздуха и сурово закончил:
— Ты не просто Книжный Вор! Ты — провайдер!
Толпа дружно ахнула и отступила на шаг назад, услышав из уст своего господина столь непристойное ругательство.
— Я принял решение, — твёрдо сказал Поэт. — Ты умрёшь мучительной смертью. Я приговариваю тебя к казни не за тот ущерб, что ты нанёс мне кражей моей Книги, а принимая во внимание ту смертельную опасность, которую ты и тебе подобные распространители несут всей нашей цивилизации!
Кивнув двум своим охранникам, один из которых сжимал в руках прочный заострённый кол, а другой — тяжёлый деревянный молоток, Грациус Ворд резко развернулся и решительным шагом двинулся прочь от посёлка. У него не было ни малейшего желания наблюдать за совершением казни.
Он не заметил, как добрался до середины холма, остановившись в самом центре Книги, возле двух завершающих, под небольшим углом обращённых друг к другу каменных страниц, подобно раскрытой посередине древней бумажной Книге. На левой — эпилог, три коротких четверостишия — те самые, что несколько минут назад прочёл приговорённый к смерти Книжный Вор. На правой — только имя автора, обрамлённое орнаментом из виноградных листьев, и сразу же под ним — древний священный знак Авторского Права — полумесяц на фоне солнечного диска.
Грациус Ворд долго и неподвижно стоял, вглядываясь в каменные строки, перечитывая их раз за разом, и почти не понимая значения слов. Не надо никаких усилий, чтобы увидеть выбитые на камне слова; не надо больших умений, чтобы их прочесть. Но понять, прочувствовать, постичь скрытый в них смысл, ощутить и пережить всё то, что было на душе у автора, когда он трудился над своим произведением, — действительно, многим ли это дано? Пожалуй, старый пират прав: Литературное Слово создаётся не для камня, оно — для человеческих душ.
Грациус Ворд вдруг понял, что в его собственной душе не осталось и следов вчерашней радости и гордости.
На мгновенье ему показалось, что он стоит посередине огромного, пустынного кладбища.
