Евгений Лукин - С нами бот
Загипсованный до тазобедренного мосла сообщник молча выхватил у меня бумажку. Слов благодарности я от него не услышал. Как, впрочем, и от Саши.
А пару дней спустя направили меня на прогревание. Или на просвечивание. Вечно я путаю все эти процедуры. Возле дверей кабинета сидел и ждал своей очереди Александр (он же Николай, он же Эдуард). Вооружённой охраны поблизости не было. Видимо, считалось, что с прогревания не убежишь. Я сел рядом. Некоторое время сидели и молчали. Даже непривычно как-то. Потом сосед мой всё-таки заговорил.
– Как с шоссе к комплексу сворачиваешь, там овражек, – сообщил он и снова замолчал. Надолго.
Я уже решил, что продолжения не будет. Что ж, овражек так овражек. Будем знать.
– Я туда упаковку сбросил, – сказал он. – Когда ехали. Всё равно бы менты забрали.
– Так… – осторожно промолвил я.
– Если никто ещё не нашёл, сходи возьми.
Это называется: коготок увяз – всей птичке пропасть. Сначала записку, потом упаковку… Потом на стрёме постоять.
– Кому передать? – хмуро спросил я.
Он коротко на меня глянул.
– Никому. Себе возьми. Хочешь – продай.
Возможно, так на их языке звучало «спасибо».
– Ну давай тебе и принесу. Если найду, конечно…
Он усмехнулся и не ответил.
А назавтра Александра-Николая-Эдуарда то ли увезли, то ли выписали – и больше я с ним не встретился ни разу. Надеюсь, дальнейшая его судьба сложилась удачно.
Как и всякий человек бездействия, я мнителен. Упаковка. Что за упаковка? Сбросил в овражек, лишь бы не досталась ментам. Вёл машину, побитый, порезанный, и всё-таки нашёл возможность сбросить. Улика? Тогда бы он попросил уничтожить её, спрятать. А то – хочешь, себе возьми, хочешь, продай. Разве с уликами так поступают? Хотя… Если имелась в виду упаковка наркоты…
Только этого мне ещё не хватало!
Наверное, следовало вежливо поблагодарить и отказаться. Или соврать, будто ходил, да не нашёл. Кто-то, видать, подобрал. Но, пока я утверждался в мудром решении, стремительный Саша успел навсегда исчезнуть из моей жизни.
Делать нечего: выйдя сразу после завтрака на прогулку, я покинул территорию больничного комплекса и направился по обочине к повороту.
Овражек больше напоминал свалку. Упаковок там валялось в избытке, в том числе от презервативов. Все, естественно, вскрытые. Я хотел уже двинуться в обратный путь, повернулся – и едва не наступил на то, что искал. Это была плоская коробка размером чуть меньше словаря иностранных слов одна тысяча восемьсот восемьдесят восьмого года издания. Очень красивая.
Я нагнулся за ней – и рука в лангетке загудела болью. Словно предупреждала: не бери. Взял. Коробка оказалась неожиданно лёгкой. На верхней её стороне сияли крупные косые буквы и цифры: «AUTO-700». И всё.
Легонько встряхнул. Пожалуй, внутри содержались не ампулы и не порошки. Вскрывать её в овраге да ещё и одной рукой было бы неразумно. И стоит ли вообще вскрывать? Как её потом продашь, вскрытую? Ладно. Пусть пока полежит в тумбочке, а там посмотрим.
Подходя к родному корпусу, я ещё издали углядел знакомую «мазду» молочной масти. Сама Ева Артамоновна гневно курила на скамеечке неподалёку. Увидев меня, встала и от избытка чувств метнула сигарету в урну.
– Ты где был?
– Гулял.
– Где ты гулял?
– За территорией.
– Делать тебе больше нечего! Мандарины – в тумбочке.
– Словарь принесла?
– Словарь не нашла. Принесла Шванвича.
Нужен мне этот Шванвич!
– Как не нашла? Он в сумке лежит.
– А я знаю, где она, твоя сумка?
Затем взгляд её остановился на коробке с надписью «AUTO-700». Запнулась. Моргнула.
– Откуда это у тебя?
Сильно врать не имело смысла.
– Да я, собственно, за этим и ходил. Просили достать…
– Кто?!
– Послушай, Ева, – сказал я. – Я же у тебя не спрашиваю, кто твои клиенты, правда?
Супруга была потрясена. С такой растерянностью, с таким уважением она на меня ещё ни разу, клянусь, не глядела.
– Ты… ты хоть знаешь, сколько это стоит?
– А как ты думаешь? – надменно ответил я.
Нокаут.
– Хоть бы в пакет спрятал… – пробормотала она. – Несёт напоказ…
Чёрт возьми! Что же там такое в этой коробке?
Наверное, что-то медицинское. Почему медицинское? Не знаю. Просто ничего больше в голову не приходит. Видимо, обстановка навеяла. Вдобавок не оставляло меня ощущение, что где-то я уже видел этот брэнд – «AUTO-700». И не просто где-то, а именно в больничном комплексе.
Возможно, ложная память. А возможно, и нет.
Проводив Еву, я поднялся к себе и, выселив из пакета мандарины, поместил туда свою находку. От греха подальше. Потом снова покинул корпус и двинулся обычным прогулочным маршрутом.
Пакет прихватил с собой. Не в палате же его теперь оставлять! Если уж Артамоновна оторопела настолько, что забыла напомнить о моих будущих обязанностях, значит, и впрямь ценность.
Работа с партнёрами. С ними ведь, наверное, говорить придётся.
Ну вот чем я ей, скажите, не угодил в качестве дармоеда? Знал своё место на коврике, сцен ревности не устраивал, безропотно и благодарно жрал что дают, выслушивал претензии…
Ах, какие были претензии!
– Да что ты за мужик? Ты даже футбол по телевизору не смотришь!
Ничего себе обвинение, а?
Или так:
– Ты же презираешь людей! Ты любишь человечество в целом, а нас, отдельных людей, презираешь!..
Грамотная… В Достоевского заглядывала.
– Ева! Да я человечество терпеть не могу!
– В том-то и дело! Человечество в целом любить просто, а вот нас, отдельных людей…
– Ева! Я ненавижу человечество!
– Но ты же не с человечеством, ты с людьми живёшь… Со мной, чёрт возьми!
Нет, не докричишься. Не слышит. Придумала себе меня и со мной придуманным разговаривает. Точнее даже не так: вбила в голову, что все мужики одинаковы, а стало быть, и управляться с ними надо одинаково.
Кто же тогда, спрашивается, любит мужичество в целом, а нас, отдельных мужиков, презирает?
Будь у нас дети – по струнке бы ходили. Но Ева бесплодна. Тёща нас когда-то даже разводить собиралась – полагала, будто дело во мне. Страшно вспомнить, сколько было наездов, пока не пошли и не проверились. Может, потому Артамоновна меня и не бросает. Не положено бездетной. Бездетной положено за мужика цепляться.
И ведь свято уверена, что, воспитай она из меня делового человека, стану такой же, как был, только деловой. Просто не видела себя со стороны, когда сама в бизнес врастала. Полностью характер изменился, на сто восемьдесят градусов. Даже Эдит Назаровна прижухла. Раньше, бывало, на дочку покрикивала, теперь – ни-ни…
Я поднял глаза и обнаружил, что ноги вынесли меня к соседнему корпусу. Так называемая, вторая хирургия. Хотя имелись там и другие отделения. Мазнув рассеянным взглядом по многочисленным табличкам, я двинулся было дальше, как вдруг замер и обернулся.
«AUTO-700». 2-й этаж».
Вот оно! Стало быть, не мерещилось…
И упаковка, главное, при себе.
Поплутав по второму этажу, я набрёл на нужную дверь. После некоторого колебания постучал и, услышав гортанное «Да?..», вошёл.
Кабинет был невелик. Должно быть, арендующая его фирма платила за каждый квадратный сантиметр пола. У окна стоял письменный стол, за которым сидела этакая глыба в белом халате. С виду моджахед моджахедом. Тяжеленные веки, неподвижное лицо ордынского хана. К нагрудному карману халата прицеплен бейджик, где было оттиснуто: «Олжас Умерович», – и невероятно длинная фамилия, оканчивающаяся на «…гельдыев». Ниже значилось ёмко и коротко: «Оператор».
Больше всего из прочитанного мне понравилось отчество.
Ещё в кабинете имелся стеллаж и почему-то стоматологическое кресло. Правда, без бормашины, что уже радовало.
Иных приспособлений для сидения не наблюдалось.
Огромный Олжас Умерович встретил меня радушно. Даже из-за стола поднялся.
– Прошу, – указал он прямиком на кресло.
– Спасибо, – поблагодарил я и остался стоять.
– Слушаю вас.
– Вот, – сказал я, бережно вынимая коробку из пакета. – Не могли бы вы мне объяснить…
Олжас Умерович принял её, осмотрел, цокнул языком.
– Прошу, – повторил он.
Второй раз отказываться было невежливо, и я присел. Очень не люблю стоматологические кресла. Стоит мне в них оказаться, начинаю жалеть, что не знаю ни единой государственной тайны. Выдал бы на раз, лишь бы побыстрей отпустили.
– Так что это? – спросил я.
– Это вещь! – изрёк Олжас Умерович и далее, к моему ужасу, с треском взрезал оболочку широким ногтем большого пальца. Как скальпелем.
– Позвольте! – вскинулся я. – Что вы делаете?
– Вскрываю, – невозмутимо отозвался он.
– Вы не поняли! Я только хотел узнать, сколько это может стоить…
Ноготь приостановился. Оператор взглянул на меня с недоумением.
– Нисколько. Всё оплачено при покупке.
– Так я ж не покупал! Это подарок…
Олжас Умерович понимающе склонил широкий лоб.
