Сергей Снегов - Диктатор

Войтюк попался на том, что посчитал меня глупей, чем я был. Но и я совершил с ним такую же ошибку. Несмотря на то, что чувства его были в смятении, он безошибочно уловил, к чему я клоню. Он медленно, словно вслушиваясь в каждое слово, проговорил:

— Генерал, если я правильно… Вы хотите дезинформировать кортезов?.. Передавать им через меня ложные сведения?

Я подтянулся внутренне. От того, поверит ли мне Войтюк, зависела удача задуманной операции — во всяком случае, первая ее стадия.

— Нет, Войтюк, не так. Я не стану пичкать вас ложью. Все, что я передам через вас, будет правдой. И не просто правдой, а важными государственными секретами. Разве не так было до сей поры? Я снабдил вас известием, что Гамов готовит нордагам жестокую кару. И разве то, как жестоко Гамов расправился с беззащитными пленными, не показывает, что было бы со всеми нордагами, не отведи они свои войска с нашей территории? А то, что мы прекращаем на фронте всякую активность до весны? Что не только полицию, но и армию бросаем на тотальное истребление преступности в стране? Я снабжал вас правдивой информацией, Войтюк. И впредь буду снабжать такой же.

Он постепенно отходил от потрясения.

— Но ведь это значит, генерал…

— Войтюк, вы опять ошиблись. Это значит совсем не то, о чем вы подумали. Я не предаю своей родины. Ни в одном факте, о котором вам сообщу, не будет ничего вредящего моей стране. И наоборот, всякую вредящую ей информацию, ставшую мне известной благодаря моему положению, я утаю от вас, Войтюк. Поэтому никаких данных о количестве дивизий, об энерговоде, о строящихся водолетах! Это будет правда, только правда, но правда, полезная для моей страны и для меня, как одного из ее соправителей.

Искра разума, блеснувшая в его глазах, опять стала тускнеть.

— Не понимаю… Какой же тогда смысл?..

— Напрягите внимание, Войтюк. Повторяю: родине я не изменю, но это не значит, что я во всем согласен с диктатором. Иные его поступки вызывают раздражение — и не только у меня. Временами он своей резкостью, своим крутым нравом… Короче, правитель не столь жестокий нашел бы гораздо больше возможностей для соглашения с нашими противниками.

Он наконец уловил смысл предлагаемой игры. Но интерпретировал применительно к своему уровню — примитивно и грубо.

— Вы правы, генерал… Правительство, возглавляемое вами…

— Не обязательно мною. Но не Гамовым.

— Да, тогда откроются иные возможности в мировой политике. Гамов на мир не пойдет, пока не уступят его немыслимым требованиям. Уверен, что влиятельные круги в Кортезии поддержат ваше благородное стремление реорганизовать правительство.

— Надеюсь на это. Так вот — информация, которую буду передавать вам, должна помочь реорганизации нашего правительства. Оказать давление на Гамова в нужном направлении! И начну ее передавать немедленно.

— Слушаю, генерал. — Войтюк снова вынул ручку, разложил на коленях блокнот для видимости записи.

— Фиксируйте, Войтюк. Гамов намерен в скором времени обратиться ко всем воюющим с нами странам с официальным предложением. Он запросит условия, на которых враги согласятся замириться. Между прочим, диктатора тревожит, какова его истинная популярность в народе. Имеет ли он надежную поддержку в душах? Ему нужны чрезвычайные условия, чтобы люди высказались открыто — за они или против него?

— Понял. Создадим такие чрезвычайные условия. Так ответят Гамову, что от него отшатнутся его сторонники! Можете считать, что союзники сделают все возможное, чтобы расчистить вам дорогу к власти.

Я сказал очень холодно — я ненавидел этого мелкотравчатого подонка, вдруг возомнившего, что он может вещать голосом всех правительств, соединившихся против нас:

— Войтюк, вы преувеличиваете свои возможности. Ваше дело — передавать информацию. И не сверх того. А что решат союзники, они решат, не советуясь с вами.

— Слушаюсь, — он мигом сбавил тон. — Будет еще информация?

— Будет. Профессиональные разведчики получают от хозяев плату. Я не спрашиваю, сколько вы получаете, Войтюк, и чем получаете — деньгами или драгоценностями для жены. Но что получаете, не сомневаюсь. Политики получают от дружественных правительств не плату, а финансовый кредит. Без денег политику вообще, а тайную тем более, не осуществить. Передайте, чтобы сумму, которую я потребую, положили секретно в один из банков Клура мелкими порциями на безымянных предъявителей.

— Вы назовете эту сумму?

— Называю. Сто миллионов диданов в ста порциях по миллиону.

У Войтюка едва не выпала ручка.

— Простите, вы сказали — сто миллионов диданов?

— Сто миллионов — и в качестве первого взноса.

— Сто миллионов диданов! — бормотал он, еще не веря. — Это же десять чудов золота!

— Будем считать на банкноты, а не на золото. Бумажки легче металла. Сто миллионов мелкими порциями по миллиону диданов.

Он сумел усмехнуться.

— Мелкая порция в миллион диданов. Сто дин золота! Да такую мелкую порцию одному не унести.

— Повторяю — считайте на банкноты.

— А что передать — почему сто счетов, а не один?

— Для того, чтобы я мог сразу проверить, что деньги переведены и я могу ими пользоваться.

— Каким образом пользоваться, генерал?

— Самым простым — прийти в банк, назвать секретный шифр и получить числящуюся на этом счете сумму. Разумеется, не сам приду, а один из моих агентов, какому захочу вручить эту сумму. Так вот, ваши хозяева без промедления кладут в банк сто миллионов диданов, вы сообщаете мне секретные шифры ста счетов, а я поручаю своему агенту для проверки получить суммы, скажем, с двух-трех. И буду знать, если он эти деньги получит, что вступил с союзниками в тайную связь. Но если хоть один счет окажется пустым!.. И если вообще не будет уведомления, что созданы такие счета… В этом случае, Войтюк, нет нужды ни в тайной связи с кортезами через вас, ни в вас самом.

— Иначе говоря, если на связь с вами мои начальники не пойдут, мои дни можно считать сочтенными? — уточнил он спокойно. Классические правила тайной игры — уничтожение провалившихся агентов — он знал хорошо. Я дал понять, что дальнейшая игра будет отходить от классических канонов.

— Не только ваши, но и всех ваших близких, Войтюк. Но почему такой пессимизм? Во-первых, служба моего нового агента, каким вы теперь являетесь, может удаться — и тогда будем заниматься подсчетом не оставшихся вам для жизни дней, а наград за удачу. А во-вторых, если не будет нужды в шпионе Войтюке, то, возможно, появится нужда в Войтюке — знатоке международных отношений. И тогда ваша камуфляжная внешность станет вашей подлинностью. Вы не допускаете такого поворота событий?

Он смотрел на меня, пытаясь оценить достоверность моих обещаний.

— Генерал, буду служить вам верой и правдой! Ибо вы на том месте, какое сегодня занимает Гамов, — самая отрадная возможность для улучшения международных отношений. Чтобы здраво судить об этом, мне не нужно быть тайным агентом, достаточно оставаться экспертом дипломатического ведомства.

Зазвонил телефон. Я взял трубку.

— Слушаю, Гонсалес. Благодарю. Да, до дальнейших распоряжений, правильно. Дальнейшие распоряжения будут такие: освободите Анну Курсай. Скажите, что задержали по недоразумению. Дорогой Гонсалес, я же объяснил вам — особый мой секрет. Разве заместитель диктатора не может иметь свои политические секреты? Еще раз — благодарю!

Я выразительно посмотрел на Войтюка. У него кривилось лицо. Он еле удерживался от слез. Он любил свою жену, это было явно.

— Генерал, — сказал он. — Поверьте мне…

Я прервал его:

— Идите и выполняйте, что намечено. Анна не в курсе ваших… особых функций?

— Что вы! Разве я стал бы жертвовать ее благополучием?

— И впредь не жертвуйте. Идите. Идите!

Он ушел, а я задумался. И, как после встречи с пленными нордагами, снова чувствовал, что не понимаю себя. Все получалось по-иному, чем я рассчитывал. Никогда раньше я не подозревал в себе скрытого влечения к интригам, к обману, к рискованным политическим комбинациям, а сейчас занимался ими — и с охотой. Я усмехнулся, вспомнив собственные слова: «Буду передавать вам только правдивые сведения». Говорить правду ради утверждения лжи! Великая ложь, которую я задумал, держится, как на незыблемом фундаменте, на тысячах мелких правд. Тут был парадокс, я не мог постичь его. Конечно, я мог сказать себе: командует внутренняя логика событий, действую по ее железным законам. И это тоже было правдой, одной из тех маленьких правд, на которых высилось грандиозное здание большой лжи. Но, впрочем, думал я, можно бы выразиться по-другому: меня вел рок, я попал под власть этой все объясняющей причины мировых событий — того таинственного двигателя, что выше людей, выше богов. Выше самого времени. Я пожал плечами. Древний назвал бы рок и успокоился, против рока не попрешь. Но я не верил в существование высших сил, слово «рок» мне ничего не объясняло. Но в естественную логику событий я верил. А естественная логика событий вела меня по пути, какой я считал неестественным.