Сергей Галихин - Эра Водолея, или Каждый имеет право знать [СИ]
Но всего этого Зубков не знал. Он вздохнул с облегчением, как вздыхают люди, когда кто-то принимает за них пусть несложное, но неудобное решение, и положил телефон в карман. Он улыбнулся той разумной суете, которая с каждой минутой все усиливалась на улицах, и продолжил путь к метро.
В том самом пивном баре под открытым небом, где вчера по пути домой они с дядей Юрой купили по стакану пива, сидели два десятка посетителей — исключительно мужчины. Они сидели по одному, по два за столиками и пили пиво. Костино внимание привлек второй от входа столик под зеленым зонтиком. За ним сидели пять джентльменов от тридцати до сорока лет и тоже опохмелялись. Почти синхронно они поднимали кружки, сделав по глотку, опускали их на стол, чуть запрокидывали головы назад и, прикрыв опухшие веки, блаженно затягивались сигаретами.
«А неплохо вчера город погулял», — подумал Зубков, глядя на контейнеры, полные пивной, винной и водочной тарой. Каждый третий встречный подтверждал эту мысль своим внешним видом. Нельзя сказать, что утро далось городу тяжело, но то, что нелегко, это точно.
Зубков вошел в редакцию в половине десятого. Газета бурлила, как улей. Все уже знали перечень и количество купленных Чуевым товаров, к секретарше пришел факс, и рассуждали, как их лучше поделить, по-честному или по справедливости. Зубков не стал отвлекаться на хозяйственные разговоры, знал, что сильно не обделят, и прямиком направился к своему столу. У Кости был материал для статьи, и он горел желанием выплеснуть наблюдения наружу. Сегодняшний номер газеты действительно придерживался сухих статистических фактов: что произошло, кто как отреагировал, кто что заявил, кто о чем предупредил, как принял перемены народ. В завтрашний номер Костя готовил статистическую справку, полученную им из справочной системы. В ней говорилось, сколько и какого алкогольного напитка было продано магазинами за вчерашний день. Проделав нехитрые математические вычисления, Зубков вывел таблицу «употребленного градуса» на душу населения в общем, а затем и по разделам. Статья вышла с юмористическим оттенком. В общем и целом получалось, что город перекрыл свою дневную норму по алкоголю почти в четыре раза.
К трем часам Чуев закончил разгрузку фуры, а Зубков в четвертый раз перечитал статью и отдал ее корректору. После разговора с корректором он позвонил Наташе на работу, справился, как у нее дела, и через пять минут спустился в столовую съесть заработанный обед.
В столовой было как всегда немноголюдно. Зубков взял куриный суп с гренками, салат из свежей капусты, жареную баранину на ребрышках, отварной рис, два стакана сока грейпфрута. Он с трудом уместил свои тарелки на подносе и двинулся в обеденный зал. Возле окна сидели Чуев и Михалыч. Суп они уже съели и только что приступили ко вторым блюдам. Дядя Юра пережевывал двойную порцию жареного куриного филе и запивал все пивом. Михалыч приступил к жареной треске, собираясь запивать ее «Цинандали». Зубков подсел за их столик и бросил в тарелку с супом горсть гренок.
— Слышал, сколько город выпил за вчерашний день? — спросил Чуев, почувствовав начало насыщения.
— Даже написал, — ответил Костя.
— А чего же не бухнуть-то по хорошему случаю, — равнодушно заметил Михалыч.
— Да еще и со скидкой, — согласился дядя Юра. — Мэр двадцать пять процентов отклячил, городской налог сократил.
— Да одним-то днем дело не ограничится, — заметил Костя. — Утром весь город опохмелялся.
— Как Наталья? — спросил Костю дядя Юра.
— Нормально. Политических выпустили, оставили только клинических больных. Все перемыли. Ночевали в больнице. Из министерства пришел приказ подготовить места на случай беспорядков. Сегодня вечером их должны сменить, ночевать будет дома.
— Ты-то сам как думаешь? — спросил Михалыч.
— По поводу? — не понял Костя.
— Понадобятся места или нет?
— Не знаю. Я не местный.
— А ты? — спросил Михалыча Чуев.
— Сам подумай, — сказал Михалыч, отправив в рот кусочек рыбы и сделав глоток вина. — Что, плохо было раньше? Тихо, спокойно, сытно. Кто крикунов слушал? Да никто. Они просто были частью пейзажа. Теперь этот пейзаж говорит, что пришел к власти. Абсурд. Ну, попьет народ пару дней, из предосторожности. Посмотрит, что к чему. Завтра суббота, выходной. А к понедельнику видно станет. Странно, конечно, как это президент отрекся от трона. Даже если это факт… Как говорит мой сосед-следователь: «Факты, конечно, упрямая вещь, но и мы, слава Богу, тоже не лыком шиты».
— Кстати, о Боге, — вставил Зубков. — Патриарх уже что-то сказал по поводу происходящего?
— Он не настолько глуп, — ответил Чуев, — чтобы сейчас что-то говорить. Вот когда ситуация прояснится, станет ясно, кто кого победил, он как всегда призовет всех к человеколюбию, спокойствию и терпимости.
После обеда делили НЗ. Свою долю в основном Костя оставил на складе, прихватив домой лишь коробку макарон, два ящика тушенки и один ящик сгущенного молока. Соль, муку и сахар он собирался перевезти завтра.
Вечером Костя пошел к метро встречать Наташу. Праздник продолжался. Действо перешло в новое качество. Если вчера основной причиной всеобщего веселья в большей степени была идея смены власти, то сегодня просто алкогольное опьянение. Пьяные люди шатались по улицам, сидели в барах и кафе и горланили песни. Казалось, что вчера не сменилась власть, а отменили сухой закон, и страна сломя голову кинулась наверстывать все, что упустила за десятилетие воздержания от алкоголя.
До метро было не более пятнадцати минут размеренного шага, но даже за столь короткий путь Зубков раз пять слышал выяснение самого главного вопроса: ты меня уважаешь? Милиция несколько устала от этого праздника жизни и постепенно начинала звереть. То там, то тут слышались грозные окрики и обещание что-то показать. Спонтанно возникающие драки жестко пресекались посредством резиновых дубинок, про существование которых граждане города за время Эры Водолея успели подзабыть.
Проходя мимо хозяйственного магазина, Костя услышал звон разбитого стекла. Четверо подростков с наслаждением метали в витрину камни. Из обрывков фраз Зубков понял, что матери одного из подростков утром не досталось мыла, потому что продавцы притырили его на складе.
Не доходя до метро двух десятков шагов, Костя увидел Наташу, поднимавшуюся из подземного перехода. Она сразу заметила и помахала рукой. Наташа выглядела уставшей, но не напуганной, как вчера утром, а счастливой. Костя обнял ее и поцеловал в правый висок. Только сейчас, закрыв глаза, он понял, как же сильно по ней соскучился за эти два дня.
— Как работалось при новой власти? — спросил Костя, когда они шли домой.
— Очень хорошо.
— Были поступления?
— Нет, что ты! Наоборот. Сегодня стольких выписали… — Наташа заметно оживилась и начала увлеченно рассказывать о прошедшем дне. — Сначала никто не знал, что делать. Вчера почти до самого вечера с девчонками чай пили. А сегодня утром приехал представитель Комитета национального спасения… как его… Сойкин… и рассказал нам, что творилось раньше в нашей клинике. Слушай, я и представить не могла. Оказывается, президент нашими руками боролся с инакомыслящими. У нас столько умных и порядочных людей лежали с диагнозом шизофрения…
— А что, шизофреник не может быть порядочным? — спросил с улыбкой Костя.
— Перестань. Я не об этом. Оказывается, тех, кто был не согласен с президентом, не сажали в тюрьмы, а клали в психиатриче-ские клиники. Мы сегодня весь день дела проверяли. Почти у всех пациентов нашего отделения никаких признаков сумасшествия нет. А лежали они, потому что так решило СГБ. И директор наш, Шваркин, был, кажется, генералом. Представляешь? Дядю Юру к нам каждый год клали на обследование из-за того, что он двадцать лет назад участвовал в акциях протеста. А я всегда знала, что он нормальный. Ну ничего, теперь всех выпустят. Мы сегодня столько бумаг проверили…
— Подожди, — прервал Костя Наташин монолог. — Что значит почти всех выпустят? Я же лежал в вашем отделении. Там как минимум каждый третий самый настоящий шизик. Их что, тоже выпустят?
— Да никакие они не сумасшедшие, — объясняла Наташа с улыбкой. — Их просто держали в клинике как в тюрьме. А теперь, после выступления Сойкина, замглавврача пересмотрел все истории болезней и выписал почти всех. Теперь не больше десяти пациентов осталось.
— Это из шестидесяти четырех, лежавших еще на прошлой неделе?
— Да.
— Господи, — тихо сказал Костя. — Вот это птенцы Керенского…
— Что ты сказал? — переспросила Наташа.
— Да нет, ничего.
Навстречу шла компания из трех мужчин и трех женщин. Зубков заметил их еще когда шел к метро. Они были сильно пьяны и пытались угостить его армянским коньяком. Им всем было немного за сорок, и вели они себя чрезвычайно развязно. Если десять минут назад Косте с трудом, но все же удалось от них отвертеться, то теперь контакт был неизбежен. Раскинув руки и мыча что-то невнятное, пьяная женщина криво улыбнулась и пошла на Зубкова. Наташа настороженно посмотрела на Костю и обхватила его правую руку чуть выше локтя.
