Кристофер Прист - Лотерея

Я вернулся в поезд, но она, конечно же, снова исчезла.

Я нашел свободное место и сел, уставившись в истертый щербатый пол, усеянный окурками и конфетными фантиками. Поезд мчался через Харроу, через Пиннер и дальше, за город. На меня накатило странное оцепенение, мне ничего не хотелось делать, мне вполне доставало сознания, что я преследую Сери. Убаюканный теплом, мягким покачиванием вагона и перестуком колес, я лишь краем сознания воспринимал, что поезд останавливается и трогается с места, что двери открываются и закрываются, что пассажиры входят и выходят.

На остановку «Чалфонт и Латимер» поезд пришел почти уже пустым. Я посмотрел в окно и увидел мокрую платформу, яркие фонари, вездесущие рекламы кинофильмов и языковых школ. Выходящие пассажиры стояли у дверей, среди них была и Сери. Мой сонный, отупевший мозг не смог осознать эту новость, а лишь механически ее зарегистрировал, но когда Сери улыбнулась мне и вышла, я последовал за ней.

Я двигался медленно и неуклюже и едва успел выйти из закрывавшихся дверей. К этому времени Сери уже прошла через билетный кордон и исчезла из виду. Нельзя было терять ни секунды; я сунул свой билет контролеру и бросился дальше, не дожидаясь, пока он его проверит.

Здание станции стояло у шоссе, и, когда я из него вышел, поезд уже грохотал по железному мосту. Я посмотрел вдоль шоссе налево, потом направо и увидел Сери. Она была уже довольно далеко и быстро шагала по шоссе в сторону Лондона. Я поспешил за ней, перемежая ходьбу короткими пробежками.

Слева и справа от шоссе стояли весьма современные особняки, снабженные бетонными подъездными дорожками, аккуратными клумбами, безукоризненно подстриженными газонами и уютными, мощенными плитняком внутренними двориками. На мокрой земле дрожали отблески фонарей, сделанных под старинные лампы. За занавешенными окнами угадывалось мертвенно-голубое сияние телевизионных экранов.

Сери словно бы даже и не спешила, но, как бы я ни бежал, как бы ни пытался ее догнать, расстояние между нами ничуть не сокращалось. Вскоре усталость заставила меня перейти на умеренный шаг. За то время, пока я ехал, дождь прекратился, ветер утих, а воздух потеплел, стал больше соответствовать времени года.

Сери достигла конца освещенного участка дороги и, не сбавляя шага, пошла дальше. Я потерял ее в темноте и снова побежал. Через минуту-другую я тоже окунулся во тьму. Время от времени по шоссе проезжали машины с включенными фарами, и тогда я мельком видел Сери. По обеим сторонам шоссе, за изгородями, расстилались поля. Впереди, на юго-востоке, облака были подсвечены желто-оранжевым натриевым сиянием Лондона.

Сери остановилась и повернулась, возможно — дабы увериться, что я ее вижу. Проносящиеся машины тянули за собою кометные хвосты подсвеченной водяной пыли. Я решил, что она меня ждет, и снова побежал, раз за разом вляпываясь в незаметные в темноте лужи. Когда до нее осталось метров тридцать, я крикнул:

— Сери, подожди, пожалуйста! Давай поговорим.

Питер, сказала Сери, ты должен увидеть острова.

Там, где Сери остановилась, была калитка, и она в нее вошла; когда же я, совсем запыхавшись, добежал до того же места, она была уже чуть ли не на середине поля. Ее белая блузка и светлые волосы словно плыли во тьме. Я побежал, а вернее — заковылял дальше, чувствуя, как мокрая вспаханная земля облепляет мои ботинки. Я буквально валился с ног, слишком уж много за этот вечер мне пришлось побегать и подергаться. Нужно было хоть немного передохнуть, а что до Сери — она подождет.

Я остановился, оскальзываясь на липких, набрякших водою комьях, чуть наклонился вперед, уперся руками в колени, свесил голову и попробовал отдышаться.

Когда я вновь поднял голову, то увидел, как призрачная фигура Сери приближается к вроде бы живой изгороди. За ней, на полого поднимающемся склоне холма одиноко светилось окно какого-то дома. А еще дальше, на фоне темного неба, смутно угадывались силуэты деревьев.

Сери не ждала, я видел, как белое пятнышко проплывает в сторону, вдоль живой изгороди.

Я набрал побольше воздуха и крикнул:

— Сери! Мне нужно передохнуть!

Это заставило Сери на мгновение остановиться, но, если она и крикнула что-нибудь в ответ, я ничего не услышал. Я с трудом ее различал. Призрачное белое пятнышко ползло, как мотылек по занавеске. А затем и вовсе исчезло.

Я оглянулся. Дорога напоминала о себе светом фар, мелькающим за деревьями, рокотом моторов и шуршанием покрышек по асфальту. От попытки это осмыслить у меня заболела голова. Я был в чужой стране, где говорили на чужом языке, и моя переводчица меня бросила. Я постоял, пока не успокоилось дыхание, а потом пошел, переставляя ноги с медлительной принужденностью закованного в кандалы каторжника. Липкая земля гирями висла на моих ботинках, и чем больше я ее соскребал, тем больше ее налипало. Меня не оставляла мысль, что где-то там впереди невидимая для меня Сери насмешливо наблюдает за моим тяжеловесным, с размахиванием руками, продвижением.

После долгих мучений я добрался до живой изгороди, по краю которой росла высокая трава, и получил наконец возможность вытереть ноги. Потом я пошел в направлении, в котором исчезла Сери, высматривая попутно единственный запомнившийся мне ориентир — дом с освещенным окном. Никакого дома не было и в помине — видимо, я что-то перепутал. Несильный, устойчивый ветер был пропитан знакомым острым запахом.

Потом я увидел в живой изгороди калитку и вошел в нее. Там было ровное, с едва заметным уклоном вниз поле. Я сделал несколько осторожных шагов, ежесекундно ожидая ощутить под ногами липкие комья, но земля здесь была сухая, поросшая сухой, невысокой травой.

Где-то вдали, у ровного, как по ниточке, горизонта, мерцало несколько крошечных, едва заметных огоньков. Небо над головой расчистилось, обнаружив россыпь крупных, почти неестественно ярких звезд. Полюбовавшись несколько минут на эту небесную иллюминацию, я вернулся к делам более прозаическим — подобрал на земле короткий сучок и начал отскребать им свои ботинки от остатков налипшей грязи. Покончив с этим занятием, я распрямился и посмотрел вперед — туда, где за длинным пологим склоном угадывалось море.

Привыкающими к звездному свету глазами я различил низкие, угольно-черные очертания нескольких островов, вот на одном из них и светились те самые, замеченные мною прежде огни. Справа от меня высокий скалистый берег изгибался в сторону моря, образуя небольшую бухточку. Слева местность была более плоской. Я видел там множество валунов и песчаный пляж, дальше береговая линия изгибалась и исчезала из виду.

Я пошел вперед и вскоре добрался до невысокого, сплошь усеянного острыми камешками обрыва; спустившись с него, я побежал по нежному, как бархат, песку, с хрустом давя ногами сухие водоросли. Добежав до воды, я встал и прислушался к голосу моря. Я чувствовал спокойную уверенность в себе и своих силах; самим уже своим присутствием море мгновенно исцелило меня, смыло все мои заботы. Легкие, но безошибочно различимые запахи соли, теплого песка и выброшенных на берег водорослей властно напоминали мне детство: каникулы, родителей, мелкие беды и острый восторг близких, только руку протяни, приключений, который был несравненно важнее всех наших распрей с сестрой, нашего вечного соперничества.

Теплый ветер подсушил мою одежду и придал мне заряд бодрости. Сери исчезла, но я знал, что она снова появится, когда сочтет это нужным. Я дважды прошел пляж из конца в конец, а потом решил найти какое-нибудь подходящее место и лечь поспать. Наиболее подходящим показался мне маленький пятачок, защищенный со всех сторон камнями, я разгреб там песок так, что образовалась удлиненная впадина. Было достаточно тепло, чтобы спать, ничем не укрывшись, поэтому я просто лег на спину, положил ладони под голову и стал смотреть на огромные яркие звезды. Вскоре я уснул.

Проснувшись от бьющего в лицо солнца, я услышал плеск набегающих на берег волн и надсадные крики чаек. Переход от сна к бодрствованию был мгновенным и полным, как переход от темноты к свету, когда входишь в комнату и щелкаешь выключателем, а ведь все последние месяцы я чувствовал себя вялым и неповоротливым как в физическом смысле, так и в умственном, а потому просыпался медленно и с трудом, словно выкарабкиваясь из вязкой, зыбучей трясины.

Я сел, взглянул на блещущее серебром море и изжелта-белый песок, ощутил лицом щедрый жар солнца. Огибающий бухточку мыс был сплошь покрыт желтыми цветами, особенно яркими на фоне бездонного, пронзительно синего неба. Рядом со мной на песке лежала аккуратная стопка одежды. Здесь были сандалии, джинсовая юбка и белая блузка; сверху, в выдавленном рукой углублении, поблескивала горстка серебряных колец и браслетов.

В море, не слишком далеко от берега, то исчезала, то вновь выныривала маленькая голова, казавшаяся против света совсем черной. Я встал, узко прищурился, защищая глаза от солнца, и помахал рукой. Она сразу же меня увидела, помахала в ответ и поплыла к берегу. Потом она выбралась из воды и подошла ко мне, ее ноги были облеплены белым песком, мокрые волосы перепутались, с кожи стекали сверкающие капли воды. Она поцеловала меня и раздела, и мы занялись любовью. Потом мы пошли купаться.