Владимир Моисеев - Наивный наблюдатель

               — И я смогу навещать свою подругу Марго?

               — Это ваше дело. Только, повторяю, не забывайте про ограничитель, он вам в Усадьбе обязательно понадобится. Вы поступили неразумно, устроив скандал возле клуба. Это сошло бы вам с рук, но вы потеряли во время драки маску. Ваше лицо видели прохожие. Теперь вы в Усадьбе человек второго сорта. На вашем месте я не стал бы лишний раз испытывать судьбу. Народ в Усадьбе собрался туповатый, с предрассудками. Толерантность не самая их сильная черта. Никогда не пробовал воздействовать на толпу с помощью ограничителя. Не было необходимости. Я бы советовал, перемещаясь по Усадьбе, скрывать свое лицо под маской. По крайней мере, в первое время.

               — А с Климом я смогу общаться?

               — Конечно, только заблокируйте его память о драке. Это не трудно.

               — Я бы хотел некоторое время пожить в Усадьбе. Мне нужно еще многое узнать об этих людях.

               — Зачем? — удивился Нау.

               — Как же иначе я смогу писать книги для обитателей Центра? — спросил Зимин.

               — Я в этом ничего не понимаю, — улыбнулся Нау. — Собственно, вас из Трущоб для того и вытащили, чтобы вы научили нас этим забавным штукам. Так что, поступайте, как знаете, привыкайте быть свободным.

               — Но с вами я смогу общаться?

               — Конечно. Мой адрес в сети вы знаете. Не исключено, что и в реале встретимся, если понадобится. Главное, — не стесняйтесь, вызывайте меня при необходимости. Я, в некотором роде, несу за вас ответственность.

               — В Усадьбе есть люди из Центра?

               — Не очень много. Но встречаются.

               — Они будут знать, что я тоже… — Зимин хотел сказать: один из них. В том смысле, что и он, в некотором смысле, из Центра. Но постеснялся. Во все, что рассказал Нау, он поверил, потому что и сам догадывался, что что-то вроде Центра обязательно должно было существовать, только представить себя одним из этих продвинутых, свободных людей ему пока было  трудно.

               Но Нау заминки в вопросе Зимина не заметил или сделал вид, что не заметил.

               — Конечно, — ответил он. — Они вас почувствуют, а вы почувствуете их.

               — Вы так говорите, как будто я уже имею отношение к Центру. Будто я один из вас.

               — Да. Это так.

               Зимин не смог сдержать счастливой улыбки, щеки его зардели.

               — В этом утверждении нет основания для гордости. Просто так сложилось, вот и все, — сказал Нау грустно. — Не сомневаюсь, что некоторые жители Усадьбы счастливее нас. Мы — другие. Это цена, которую надо заплатить за контроль над действительностью. И это не хорошо и не плохо. Вы интересуетесь счастьем?

               — Нет.

               — Это правильно. Значит, избежите душевной ломки, когда лишитесь иллюзий. Люди, даже лучшие из них, часто привязаны к своим иллюзиям. Я этого не понимаю, всегда считал, что людям полезно расставаться с иллюзиями. Может быть, вы нам это объясните в своих текстах.

               — А Небов из Центра? — почему-то спросил Зимин.

               — Нет, — ответил Нау.

               — Странно. Он такой гордый.

               — Гордыня — смертельный грех, разве вы не знали?

               Привыкнуть к своему новому положению было трудно. Быть всемогущим приятно, но как реализовать новые возможности без подсказки? Зимин понял, что отныне он свободен в самом примитивном значении этого слова — никто не придет к нему на помощь, если он не попросит об этом сам, когда решит, что ему нужна помощь.

— Ну и? — спросил Зимин.

               — В каком смысле? — не понял Нау.

               — Как мне в Усадьбу вернуться?

               — Прямо и налево.

               — Так я пойду?

               — Идите.

               — Мы увидимся еще?

               — Позовите, и я приду. Кричите громче.

               — Что кричать?

               — Эй, Нау, помогите! Например, так.

               — До свидания.

               — До свидания.

               Зимин встал и пошел. Прямо, как ему было сказано. Он открыл большую белую дверь и выскользнул в коридор. Странный это был коридор: узкий, выкрашенный ядовитой зеленой краской. Это вызывало некий диссонанс. Центр, который воспринимался Зиминым, как высшее проявление эволюции цивилизации, и вдруг пошлая зеленая краска. Он сделал вид, что его это не касается.

               Он шел долго, мимо каких-то пронумерованных дверей. Сначала ему было любопытно, что там за этими дверьми, но очень быстро интерес пропал, ему стало скучно. Зимин даже зевнул. Наверное, потому что ему не хватало свежего воздуха. Он не страдал клаустрофобией, но путешествие по этому длинному зеленому коридору, лишенному окон, на него подействовало крайне удручающе. Тусклый свет редких электрических лампочек только усугублял его раздражение. Скорее всего, это был подземный тоннель.

               Некоторое облегчение Зимин испытал, когда оказалось, что он стоит на своеобразном перекрестке. Тоннель, по которому он передвигался, пересек другой, такой же зеленый и унылый. У Зимина появилась возможность свернуть налево, как об этом сказал Нау, и он немедленно воспользовался этой подсказкой. Надоели ему зеленые стены, хотелось быстрее выбраться наружу.

               Действительно, уже через пятнадцать метров тоннель закончился. Зимин оказался перед дверью, выкрашенной коричневой краской. Он был уверен, что она не заперта, и оказался прав.

               Помещение, в которое он попал, больше всего походило на проходной пункт: дорогу преграждал турникет, а рядом, в будке, сидел живой старикан — сторож.

               — Мне бы пройти, — попросил Зимин.

               — Пропущу, если документ есть.

               — Бумага, что ли? — растерялся Зимин.

               — Ты не умничай, вставь жетон в щель. У тебя жетон есть, мил человек?

               Это было по-нашему, по-человечески. Зимин пришел в себя, сосредоточился, приготовился к возвращению  в мир, где ему вновь понадобится умение быстро соображать и подчиняться правилам.

               Он вставил жетон в щель и, к его радости, на турникете загорелась зеленая лампочка.

               — Вот видишь, — сказал старикан почти ласково, — не так уж у нас и страшно, как некоторые рассказывают.

               Перебравшись через турникет, Зимин остановился, ему захотелось поговорить со сторожем. Задать пару вопросов. Какой-то он был странный — этот старикан. Зимин не сразу понял, что его заинтересовало, а потом сообразил.

               — А что же ты сидишь без маски? — спросил он. — Как это ты решился показать свое лицо?

               Сторож оторвался от разгадывания кроссворда и с любопытством посмотрел на Зимина. Его взгляд был ясным и добрым, пожалуй, только слегка удивленным. Словно он неожиданно увидел перед собой живого человека, что на его посту не часто случается. Наверное, это был первый случай, когда пересекающий турникет обратил на сторожа внимание и задал вопрос, совсем не связанный с режимом пересечения разделяющей полосы, а касающийся именно его — живого сторожа.

               — А тебе какое дело?

               — Так ведь непонятно. Меня всегда интересовали люди, которые поступают по-своему, нарушая сложившиеся традиции.

               — Самовольники, что ли?

               — Можно и так сказать.

               — Тогда проходи мимо, я не из таких.

               — А почему вы без маски?

               — Не потому, что я какой-то там самовольник. Просто мне глубоко плевать, видит ли кто-нибудь мое лицо или нет. Давно здесь сижу. В первое время, не буду скрывать, я считал, что моя работа прибавит мне людского уважения. Должность у меня важная, от таких, как я, многое зависит. Может быть, с помощью моего турникета поддерживается социальная стабильность всего общества. Вот я и решил: пусть, думаю, запомнят люди мое лицо, пусть оценят по достоинству мой труд. Это только потом я понял, что до меня никому нет дела. А мне, получается, до них. В маске я или без маски, никто этого не замечает, потому что люди, пересекающие турникет, не смотрят на меня. Они даже не узнают меня, если встретят, скажем, в баре. Им не придет в голову, что я тот самый старикан, что сидит на проходной. Ставлю десять против одного, что они не смогут составить мой фоторобот. Вот так и живем.

               — Благодарю за интересный рассказ, — сказал Зимин.

               — И тебе, прохожий, большое спасибо. Хороший ты, видно, человек. Если что-нибудь понадобится, ты приходи, не стесняйся, если смогу — обязательно помогу. Зови меня дядей Мишей. А тебя как зовут, если не секрет?