Рассвет Жатвы - Сьюзен Коллинз
– И пытаешься сделать так, чтобы тебя повесили? Только попробуй, и тогда я… – Сделаю что? Я буду мертв и забыт, вот что, и ничего не смогу изменить. Я и сейчас чувствую себя таким беспомощным, что готов на все, лишь бы ее переубедить. Понятия не имею, что случится, когда мы умрем, но Ленор Дав верит, что ничто не исчезает бесследно, мы просто переходим из одного мира в другой, как музыканты из города в город. – Как в одной из твоих песен, мой призрак будет гоняться за твоим призраком и никогда не даст ему ни минуты покоя!
– Обещаешь? – В ее голосе чуть больше надежды. – Если я могу на это рассчитывать, то, пожалуй, вынесу многое. Чего я не вынесу… вдруг мы никогда не будем вместе?
– Мы будем вместе всегда, – убежденно говорю я. – Не знаю как, не знаю где – ничего не знаю, только чувствую это сердцем. Мы с тобой найдем друг друга столько раз, сколько нужно.
– Думаешь?
– Конечно. Только не пытайся сотворить какую-нибудь глупость – к примеру нарочно погибнуть. Оставайся в живых, играй свои песни, люби близких, живи полной жизнью! И я буду ждать на Луговине, когда ты придешь. Обещаю! Ладно?
– Ладно, – шепчет она. – Попробую. Обещаю!
Плутарх машет, пытаясь привлечь мое внимание, показывает на часы. Время истекло.
– Ленор Дав, люблю, огнем горю! Навсегда!
– И я тоже! Тебя, и никого больше! Как мои гуси, я выбираю пару на всю жизнь. Точнее, навсегда.
Мне следует сказать: нет, не надо тратить жизнь на то, чтобы горевать по мне, люби кого хочешь. Но я даже представлять не хочу сейчас, как ее целует другой. Пытаюсь проявить благородство, выдавить из себя нужные слова, и вдруг связь прерывается.
– Ленор Дав? Ленор Дав?
Ее нет. Оно и к лучшему. Моя девушка в безопасности. Я кладу голову лебедя на аппарат, словно спящего ребенка в колыбель – медленно и нежно. Прощай, моя любовь.
И лишь потом задумываюсь, как этот звонок вообще стал возможен. Никогда не слышал, чтобы трибуту удавалось поговорить с кем-нибудь из домашних, находясь в Капитолии. Встречаюсь глазами с Плутархом.
– Вы устроили звонок?
Он пожимает плечами.
– Есть у меня старый друг в Двенадцатом.
– Почему такой подарок? – спрашиваю я в полном недоумении. – Спорим, для вас это чревато крупными неприятностями?
– Ты прав. Если это откроется, отравленных устриц подадут уже мне. Я рискнул, потому что мне нужно заслужить твое доверие, Хеймитч. И, что важнее, мне нужно, чтобы ты доверял сведениям, которые я сейчас сообщу.
Я совсем запутался.
– Какие сведения?
– Как сломать арену.
Я в полном тупике. Плутарх? Плутарх знает про заговор? Теперь я не доверяю ни ему, ни плану! Могли ли нас с Бити записать во время отключения электричества, хотя камеры не работали? Установить «жучки» несложно. Как насчет микрофонов в букете из овощей? Тогда Плутарх может работать на Капитолий, попытаться вызнать у меня побольше и убить всех, кто причастен. Он устроил звонок с Ленор Дав, чтобы я ему доверял, чтобы поделился подробностями.
– Понятия не имею, о чем вы говорите.
– Ладно. Это умно. Не доверяй мне. Главное, выслушай, что я скажу, и на арене посмотри, пригодится ли.
Я изумленно поднимаю руки.
– Вы точно меня ни с кем не спутали?
– Ладно, просто слушай. У меня нет допуска ни к какой секретной информации, зато мой кузен знаком с учеником распорядителей, едва окончившим университет, который хочет уйти из программы и работать на телевидении. Прошлой ночью я потратил целое состояние, пытаясь его напоить. Самое ценное, что я узнал: солнце арены синхронизировано с нашим.
Я смотрю на него озадаченно.
– Разве так бывает не всегда?
– Нет. Зависит от арены. Может быть несколько солнц или вообще ни одного. Причина, по которой это для тебя важно, следующая: поскольку солнце встает на востоке, ты сможешь определять стороны света.
Бити говорил, что резервуар на севере. Если Плутарх не врет, то сведения важные, но я не подаю виду.
– Пожалуй, это я и сам бы понял.
– Слушай дальше: пару лет назад комитет распорядителей Игр попросил устроить им экскурсию по нашей оранжерее и садам. Хевенсби известны своей коллекцией редких цветущих растений. Я везде гостей поводил и вышел, чтобы распорядиться насчет чая. Слушал, как они обсуждали цветочные холмики.
– Какие-какие?
– Наша садовница так называет вон те насыпи. – Плутарх указывает в окно, где подвесные шары освещают небольшой холмик, покрытый цветами. – Она сажает на них кусты и цветы. И если распорядители собираются открывать их на арене, значит, либо кто-то будет оттуда выходить, или, наоборот, входить.
Переродки! Он пытается мне сказать, что входы для переродков будут скрыты цветочными холмами.
– Понятия не имею, о чем идет речь, сэр.
– Ну конечно. И последнее: с точки зрения Капитолия, Игры – лучшая пропаганда, которая у нас есть. Вы, трибуты, наши звезды. Вы и занимаетесь пропагандой, но только если мы управляем процессом. Не позволяйте нам это делать! – Плутарх хватает меня за плечи и встряхивает. – Хватит безоговорочно подчиняться, Хеймитч Эбернети! Разнеси резервуар в пух и прах! Это нужно всему Панему!
Невольно вспоминаю напутствие, которое па выдал Сарши Витком. Похоже, от меня ждут слишком многого. Либо я это сделаю, либо…
В дверях возникает Эффи.
– Мистер Хевенсби, вот вы где! Друзилла хочет, чтобы вы помогли с фото Луэллы. Змея оттягивает внимание на себя.
Плутарх усмехается.
– Никогда не работайте с детьми и с животными, мисс Бряк. Идем, Хеймитч.
– Может, это и не мое дело, – продолжает Эффи, – только она жутко сурова с Мейсили.
– Увы, Мейсили – всего шестнадцать, и у нее красивые скулы – два качества, которых Друзилле уже не достичь.
– Знаю, грустно. Но она хотя бы пытается. – Эффи касается своего лица. – Похоже, и мне пора начинать.
– Что ты, тебе еще рано об этом думать!
– Все мои друзья уже занялись профилактикой. Просто я терпеть не могу иголок!
Пока Плутарх разубеждает Эффи, я иду вслед за ними в библиотеку, гадая, с кем же имею дело. Если он работает на Капитолий, то вряд ли я дал ему то, что можно использовать против нас. Если же он не лакей Сноу и знает про заговор, пытается нам помочь… Что ему нужно?
Невольно вспоминаются его недавние слова: «Знай: стремление к свободе присуще не только дистриктам». Неужели ему, при всем его богатстве,
