Владко Владимир - Аэроторпеды возвращаются назад
Господин полковник, господин полковник! Первую линию наших окопов захватили советские солдаты… Наступление продолжается, они продвигаются дальше, ко второй линии… наши солдаты бегут… у меня нечем защищаться. Артиллерия замолчала…
В телефонной трубке что-то затрещало — и все стихло. Полковник держал трубку в руке, когда дверь наблюдательного пункта внезапно распахнулась. На пороге показались несколько красноармейцев. Первый сжимал в поднятом кулаке ручную гранату, готовый бросить ее. За ним мелькнул ствол ручного пулемета и несколько винтовок. Красноармейцы на миг замерли, но первый почти сразу воскликнул:
А ну, сейчас же руки вверх!.
Полковник понял эти слова, сказанные на чужом языке. Он увидел, как быстро поднял руки вверх дежурный наблюдатель; и тогда полковник, бросив трубку на землю, будто она обжигала ему пальцы, поднял обе руки вверх и застыл в этой позе. Стеклянными глазами он смотрел на красноармейца, который что-то сказал своим спутникам. Двое красноармейцев вышли вперед, приблизились к полковнику Ницбергу и завладели его револьвером. Еще один красноармеец отобрал револьвер у наблюдателя.
Вероятно, на лице полковника слишком явственно отразился страх, потому что старший красноармеец махнул рукой и сказал:
Вот, испугался!. А ведь это — их офицер, а?.
И снова полковник понял. Он закивал головой, повторяя:
Официр!. Официр!.
Хорошо, хорошо, мы видим, — ответил красноармеец. Он опять что-то сказал товарищам. Двое из них сели на стулья напротив полковника и наблюдателя, держа винтовки наготове. Старший вышел из наблюдательного пункта, чтобы минуту спустя вернуться с другим красноармейцем, обратившимся к полковнику на чистом немецком языке:
Вы командир?
Да. Командир этого участка, — ответил полковник Ницберг.
Хорошо. Пройдете со мной в штаб. Только — предупреждаю, даже не пробуйте бежать. Мои товарищи стреляют, как настоящие снайперы.
И уже выходя из наблюдательного пункта, полковник осмелился спросить у своего спутника о терзавшей его загадке — загадке, разгадать которую он был бессилен:
Что это, позвольте спросить, что за горячая вода лилась в реку и создавала лед?. Не понимаю… пар и лед…
Красноармеец с усмешкой посмотрел на него:
Могу сказать. Жидкая углекислота. Она, видите ли, совсем не горячая, а наоборот, очень холодная, оттого и шел пар… а лед возникал потому, что она замораживала реку, создавая для нас ледяной мост…
Жидкая углекислота… — растерянно повторил полковник Ницберг.
Да, жидкая углекислота. Ее лили в реку по скрытым трубам, и не только здесь, а во многих других местах. Именно она и позволила нам застать вас врасплох…
Полковник больше ни о чем не спрашивал. Он шел, глядя себе под ноги. Перестрелка уже утихла, только откуда-то издалека доносились отдельные выстрелы и резкие взрывы ручных гранат: красноармейцы преследовали части Первой армии, что в панике бежали прочь, открывая для широкого прорыва важнейший участок фронта…
Камрады! Товарищи!
«Товарищи-солдаты! За что нас убивают?. Ради чего нас заставляют подставлять грудь под пули и превращаться в пушечное мясо?. Посмотрите вокруг: сколько наших товарищей погибло, сколько было разорвано на куски взрывами, сколько умерло от болезней?. Нам говорят, что мы защищаем культуру и цивилизацию от большевиков. Но это ложь! Сейчас на нас наживаются капиталисты, чьи фабрики выпускают военное снаряжение и получают от правительств щедрую плату. Если наши тела проложат им путь к победе над Советским Союзом, они вновь получат большие барыши, заполучив природные богатства СССР и новые рынки. Вот для чего нас гонят на войну, вот зачем разрывают на куски снарядами, вот почему подставляют под пули советских войск, защищающих свою страну от нашего нападения… Долой войну, мы не хотим быть пушечным мясом! Да здравствует революция!.»
Прокламации и листовки подобного содержания переходили из рук в руки. Подпольная агитационная работа среди солдат Первой армии приобрела такой масштаб, что с ней уже невозможно было успешно бороться. Маршал Кортуа, презрительно говоривший в свое время — «У нас есть для этого различные средства — от полиции до полевых судов», — очевидно, ошибался. Правда, тайная полиция работала, не покладая рук, полевые суды выносили смертные приговоры всем, заподозренным в разлагающей революционной работе. Но… случаи побегов из тюрем стали массовым явлением, и более того: военным судам порой доводилось устанавливать, что они судят людей, в свое время уже приговоренных к смертной казни и даже, по официальным сведениям, расстрелянных.
Вот отрывок из официального протокола заседания полевого суда 129‑го стрелкового полка. Мы сократили все второстепенные подробности, оставив только самое важное.
Прокурор. Ваше имя — Стефан Фихтнер?
Подсудимый. Да.
Прокурор. Мне кажется, однако, что мы уже имели с вами дело. Вы бывали под судом?
Подсудимый. Да. Я был осужден вашим судом месяц назад.
Прокурор. За что?
Подсудимый. За распространение революционных листовок.
Прокурор. Да, припоминаю. Стефан Фихтнер был приговорен к смертной казни. Вас помиловали?
Подсудимый. Да.
Прокурор. Кто?
Подсудимый (молчит).
Прокурор. Это ложь, никакого помилования не было. Вы бежали из-под стражи и спаслись от расстрела. Кто помог вам бежать?
Подсудимый (молчит).
Прокурор. Дело совершенно ясное. Подсудимый Стефан Фихтнер бежал, будучи осужден на смертную казнь. Я требую от суда нового смертного приговора.
Председатель суда. Подсудимый, что вы можете сказать в своем последнем слове?
Подсудимый. То, что я не боюсь вас. Сегодня вы судите меня, но я уверен, что завтра мои товарищи будут судить вас. Вы можете меня расстрелять, но мое место займут сотни других. Я не признаю ваш суд — вот и все.
К этому следует лишь добавить, что, согласно официальным отчетам — на отряд, сопровождавший подсудимого Стефана Фихтнера к месту исполнения смертного приговора, было совершено нападение: группа вооруженных солдат окружила отряд и во время завязавшейся перестрелки вырвала Фихтнера из рук конвоиров, убив многих из них. Стефан Фихтнер снова бежал и вновь поймать его не удалось.
Это дело наделало много шума. Неизвестно какими путями сведения о нем попали в американские газеты и стали сенсацией. Однако про Фихтнера вскоре забыли. Телеграф ежедневно приносил все новые и новые известия — из армии в тыл и из тыла в армию. И здесь, и там положение было тяжелым.
Целые части переходили на сторону советской армии — с оружием, с пулеметами, танками и пушками. Военное командование молчаливо отметило тот факт, что однажды на советскую сторону перелетела целая эскадрилья военных самолетов — а день спустя эта же эскадрилья участвовала в операциях против Первой армии… Фронт стремительно передвигался на запад, откатываясь под неустанными ударами Красной армии. Это отступление кое-где сдерживали только ударные фашистские отряды, составлявшие ядро Первой армии до объявления всеобщей мобилизации. Однако подобных отрядов было довольно мало.
Командованию приходилось распределять такие отряды вдоль всего фронта, чтобы иметь хотя бы небольшие опорные пункты, которые могли повлиять на соседние общевойсковые части. Но и это не помогало: несколько раз повторялись столкновения, первое из которых произошло между 119‑м и 167‑м полками и 18‑м специальным отрядом, размещенным между упомянутыми полками.
18‑й специальный отряд, входивший в основное ядро Первой армии, был переведен сюда с целью разделить два полка и укрепить ответственный участок фронта. Солдаты 119‑го и 167‑го полков встретили фашистский отряд мрачным молчанием. Вооруженные до зубов солдаты специального отряда также посматривали на своих соседей отнюдь не дружелюбно.
Два дня на позициях было спокойно. Полки выполняли свою задачу, сидя в окопах. На холме между ними окопались солдаты специального отряда. Кроме того, как уверяли солдаты второй линии, фашисты заняли третью линию позади окопов двух полков. Но зачем?.
— А затем, чтобы открыть по нам пулеметный огонь, если мы начнем отступать, — уверенно говорили в окопах.
Утро третьего дня показало, что эти разговоры были не вовсе беспочвенными. В то утро советские части начали наступление. После артиллерийской подготовки на окопы Первой армии двинулись тяжелые танки; вслед за ними шла советская пехота. Танки также открыли огонь по окопам 119‑го и 167‑го полков. Измученные, деморализованные, уставшие солдаты не выдержали этого натиска и начали отступать. Но в ту же минуту навстречу им ударили пулеметы с тыла.
Солдаты оказались между двух огней. Со стороны советских позиций ползли танки, обстреливая позиции первой линии из пушек и пулеметов. С третьей линии собственных позиций солдат поливали огнем пулеметы специального отряда.
