Иван Наумов - Обмен заложниками
Посмотрел на всех, хитро сощурился.
— Пещера — хорошо! Пещера — тепло! Хыш отдыхать, Хыш спать. Потом бить буйвол. Приносить-есть.
Никто его не стал ни в чем убеждать, тем более — рассказывать про гиперссылки и метафизику.
Хыш вернулся очень нескоро. Похудевший, измотанный, злой.
— Туман-демон! Хыш звать шаман. Шаман кормить рыба. Хыш рисовать — нет. Чужой шаман прятать путь. Плохо. Мясо-буйвол ждать другой охотник.
Стас вызвал Дункана на разговор. Они нашли комнату, куда остальным вход был закрыт.
— Я могу спросить прямо?
— Попробуй, — шевельнул бровями горец.
— Я, как и ты, не верю в божественную сущность нашей мышеловки. Она создана кем-то из нас. Пока не понимаю, зачем.
— И что же?
— Ты уже жил здесь, когда пришла Лэлли, а потом Макс. Ты — единственный, кто претендует на какое-то бессмертие. Если это правда, то ты чужак, Дункан. Я хочу, чтобы ты открыл карты.
— Ты видишь здесь вход или выход? Начало или конец? — Дункан всего лишь положил ему руку на плечо, а Стасу показалось, что к горлу прижато холодное-холодное лезвие. — Здесь нет времени, дружок, нет верха и низа, нет ничего! Только эти дурацкие плитки, от которых кружится голова, и несколько Последних. Спрячься, подожди, пока простаки найдут друг друга в лабиринте, покажи, что ты свалился с Луны и ничего не понимаешь, дай им провести экскурсию на правах старожилов… Знаешь, северянин, я не очень-то верю в ваши байки про двалов, радиацию и грипп-детоубийцу…
— Что же ты остановился? — Стас покосился через плечо. — Нас здесь шестеро.
Дункан отпустил его и отошел в сторону. Коснулся туманной стены, погрузил в нее пальцы, кисть, руку по локоть. Сказал:
— Я думаю, что мы ищем Эву.
Стас промолчал.
— Уже влюбился или только собираешься? Такая неземная, ресничками хлопает, ничего не понимает, всему удивляется. Девочка-цветочек. Удобная маска, правда?
— От цветочков умирают, — сказал Стас.
Как хочется защитить Эву, но в словах Дункана — лишь предположение. И прежде, чем защищать ее, надо самому быть уверенным, что она не при чем.
— Давайте устроим игру! — предложил Стас, кладя перед каждым обугленную палочку.
Хыш презрительно фыркнул и на четвереньках переместился подальше ото всех.
— Рисовать — детеныши, — буркнул он. — Охотиться — Хыш. Лэлли, Эва — плохие самки. Нет огня, нет шкур. — Уселся, обняв колени, и низко опустил голову, чтоб никого не видеть.
— Ладно, попробуем впятером! — напряженно улыбнулся Стас. — Играем?
— Решили взять на себя работу с коллективом, Анастас? — поинтересовался Максвелл. — Давайте рискнем! Это ваша северная игра?
— Якутское гадание.
— Рисуем оленя по частям? — спросил Дункан. — Или моржа в разрезе?
— Нет. Игра на скорость и сообразительность. По очереди задаем вопросы и пишем ответы, не задумываясь. Какие вопросы — сейчас покажу. Готовы?
Все придвинулись к столу.
— Кто дописал, сразу кладет палочку перед собой.
— Глупость какая! — буркнула Лэлли.
Все замерли с занесенными над столом головешками.
— Имя матери! — крикнул Стас.
Через пару секунд все палочки уже лежали на столе. Лишь Эва застыла с головешкой в руке и расширившимися глазами.
— Что такое, девочка? — Дункан смотрел на нее в упор.
— Я… — Эва откашлялась, — я не поняла вопроса.
— Даже так? — горец смотрел исподлобья, буравил ее глазами. — Может быть, хочешь рассказать об этом подробнее?
— Максвелл, — сказал Стас. — Не трогайте палочку!
Старик отдернул руку от стола.
— Твой вопрос, Дункан, — констатировал Стас, — нужно адресовать другому человеку.
Стас вывел имя мамы круглыми русскими буквами. Дункан — размашистой латиницей. Лэлли — частоколом рун. Перед Максвеллом вилась изощренная надпись «Элизабет», скрученная узором туманного языка.
Старик отодвинулся от стола и встал.
— Празднуете победу, Анастас?
Стас, а за ним и остальные тоже поднялись. Хыш из угла переместился к столу, чувствуя, как нарастает общее напряжение.
— О какой победе вы говорите, Максвелл? — Стас чувствовал, как вспотели ладони. — Мы просто хотели понять, что вокруг нас такое. Для царства мертвых — слишком утилитарно. А для рая — слишком простенько.
Максвелл скрестил руки на груди.
— Вам действительно хочется знать, как здесь все устроено?
В его голосе зазвенело металлом уверенное, гарантированное превосходство — так всадник понукает коня, пограничник — пса-следопыта, дрессировщик — забитую макаку.
— Многие знания —…
Дункан издал странный хрипящий звук, и прыгнул к Максвеллу через стол, явно намереваясь вцепиться ему в горло. Хлопок! — и старик стоит в другом углу, за спиной у Лэлли, а Дункан на полу лупит кулаком в бессильной злобе по пиктограмме «Спокойствие».
— Ты бог? — спросила Максвелла Эва.
— Он маг! — сказала Лэлли.
— Программист, — предположил Стас.
— Демон, — зарычал Хыш.
Дункан поднялся на ноги, но шатался как пьяный.
— Слышишь, ты, лис! — закричал он. — На моем клинке — все группы крови. Мои друзья умирали от руки других моих друзей. В моей голове — только война и смерть. Я пять лет шел по следу — по пустым городам и брошенным землям. Пять лет не видел ни души, но знал, что мой враг ждет меня где-то неподалеку. Я нашел его, и вся сила мира вошла в меня, когда его голова слетела с плеч. Я остался один и заслужил беспамятство! А теперь ты превращаешь мое забвение в свою забаву? Мне нужно чистилище, а не твой санаторий!
Максвелл пожал плечами.
— Боюсь, Дункан, что вы не совсем верно представляете себе, где находитесь. Лично я не давал вам никаких обещаний. Вы попали сюда? Что ж, я рад вашей компании.
— Больше не будет компании, Макс! Ты обманывал нас, рассматривал, как бабочек под стеклом…
Длинный язык тумана вдруг протянулся между стариком и Лэлли. Доли секунды — и на месте, где стоял Максвелл, заструилась обычная молочная муть.
— Не уходи от разговора! — крикнул Дункан. — Покажи, кто ты есть!
— Сними заклятие! — воскликнула Лэлли.
— Выключите это, — сказал Стас. — Или мы действительно перестанем с вами разговаривать, Максвелл!
И тогда туман начал таять, обнажая истинный вид места, где они находились.
Помещение напоминало бы подземный склад или гараж — бетонно-серые стены, обшарпанные колонны ровными рядами тянутся от края до края, следы давно истлевшей разметки под ногами… Если бы над головой, вместо неопрятных перекрытий, или подвесного потолка, или чего угодно — не зияла пустота, страшная и безразмерная. Колонны сиротливо упирались в нее и не обрывались, но меркли, затухали, как исчезают круги на воде или тают миражи над раскаленным асфальтом.
Стены на высоте четырех-пяти метров теряли четкость, превращаясь в ЖИВОЕ. Мириады иссиня-черных икринок, одна к одной, без единого зазора и просвета, скрывали поверхность стен, сами превращались в стены и блестящим полотном закручивались в зенит, лишаясь геометрических пропорций, сталкиваясь под ирреальными углами. Над головами замерших в застывшем времени людей сворачивалось пространство, изгибаясь тугой спиралью, упираясь в никуда.
В каждой икринке угадывалась светлая искра, и больше всего Стасу не хотелось приглядываться — он боялся увидеть то, что жило под масляной пленкой.
— Эшер, — тихо сказал Дункан, сжимая и разжимая правую ладонь на отсутствующем эфесе.
Эва прижалась к Стасу, борясь с дрожью.
— Красавчик Эф, — прошептала она, задрав голову, — умел так укладываться, когда начинал рассказывать свои сказки. Червяк червяком, но как попытаешься разобраться, как он сплел свои кольца, от узоров на чешуе начинает рябить в глазах, и уже не помнишь, что было до того, как он заговорил. Адм не терпел его, грозился прищемить хвост. Поэтому Красавчик приползал всегда только ко мне.
Стас чувствовал, как совсем рядом бьется ее сердце, сжимал и успокаивающе гладил податливое плечо, и что-то неизведанное вползало в его душу. Может, Красавчик Эф, а может, улитка Энгеля.
«И что же, Анастас Арыйаанович? Что вы мне сегодня расскажете о праве человека на владение другим человеком?»
— Старик! — Лэлли изменилась в считанные мгновения, подтянулась, напружинилась, и теперь, даже безоружная, она выглядела как воин. — Ты очень похож на человека. Я поверила в твои невидимые лучи и свинцовый ковчег. Но теперь тебе придется объяснить, откуда здесь, в пристанище последних воинов, взялась Баларга! — и обвиняюще ткнула пальцем вверх.
Максвелл развел руками:
— Я не знаю, о чем ты говоришь, славная Лэлли!
— Баларга, — повторила она и, не удержавшись, снова взглянула на черно-синие мерцающие переплетения над головой, — мертвая роза двалов. Священный символ, под которым безжалостные норники несли нам смерть и унижение тысячи и тысячи лет!
