Бернгард Келлерман - Туннель
— Я был в Европе, Хобби! Как же ты поживаешь, дружище?
Хобби опять устремил взор вдаль.
— Лучше, Мак! И проклятая голова опять стала немного работать!
— Неужели ты живешь совсем один, Хобби?
— Да, я выгнал слуг. Они слишком шумели.
Но теперь Хобби вдруг окончательно понял, что Аллан тут. Он встал, пожал ему руку и, казалось, обрадовался.
— Войдем, Мак! Да, такова жизнь, вот видишь!
— Что говорит врач?
— Врач доволен. Терпение, говорит он, терпение!
— Почему у тебя все окна открыты? Страшно дует, Хобби!
— Я люблю сквозняк, Мак! — ответил Хобби, неестественно улыбаясь.
Он дрожал всем телом, и его белые волосы развевались, пока он поднимался с Алланом в кабинет.
— Я уже опять работаю, Мак! Ты увидишь. Это нечто замечательное!
И он подмигнул правым глазом, как будто подражая прежнему Хобби.
Он показал Маку несколько листков, покрытых спутанными дрожащими штрихами. Рисунки должны были изображать его новую собаку. Но они были не лучше детских. А кругом на стенах висели его же грандиозные проекты вокзалов, музеев, торговых домов, в которых видна была рука гения.
Аллан доставил ему удовольствие, похвалив рисунки.
— Да, они действительно хороши, — с гордостью сказал Хобби и дрожащими руками налил два бокала «Блэк энд уайт».
— Я опять начинаю работать, Мак! Только я быстро устаю. Скоро ты увидишь птиц. Птицы!.. Когда я спокойно сижу, в голове моей проносятся самые странные птицы — миллионы птиц, и все движутся. Пей, друг мой! Пей, пей, пей!
Хобби опустился в потертое кожаное кресло и зевнул.
— А Мод была с тобой в Европе? — внезапно спросил он.
Аллан вздрогнул и побледнел. У него закружилась голова.
— Мод? — шепотом повторил он, и это имя странно прозвучало в его ушах, словно его не следовало произносить.
Хобби моргал, напряженно о чем-то думая. Потом он встал и спросил:
— Хочешь еще виски?
Аллан отрицательно покачал головой:
— Спасибо, Хобби! Я днем не пью.
Тусклым взором смотрел он сквозь осеннюю листву деревьев на море. Маленький черный пароход медленно шел к югу. Аллан машинально заметил, что пароход вдруг остановился в развилине двух веток и больше не трогается с места.
Хобби опять сел, и они долго молчали. Ветер гулял по комнате и срывал листья с деревьев. Над дюнами и морем, пробуждая чувство беспомощности и вечно новой муки, пробегали одна за другой быстрые тени облаков.
Потом Хобби заговорил опять.
— Так вот бывает теперь с моей головой, — сказал он, — ты видишь? Я, конечно, знаю все, что произошло, но подчас мои мысли путаются. Мод, бедная Мод! А кстати, ты слышал, что доктор Херц взлетел на воздух? Со всей своей лабораторией. Взрыв пробил большую яму среди улицы и погубил еще тринадцать человек.
Доктор Херц был химик, работавший над взрывчатыми веществами для туннеля. Аллан услышал об атом несчастье еще на пароходе.
— Жаль! — прибавил Хобби. — Новый состав, над которым он работал, был, вероятно, неплох! — И он спокойно улыбнулся. — Очень жаль.
Аллан заговорил об овчарке Хобби, и тот некоторое время следил за разговором. Потом он перескочил на другую тему.
— Какая прелестная женщина была Мод! — сказал он без всякой связи с предыдущим. — Совсем ребенок! А вместе с тем она делала вид, что умнее всех других. Последние годы она была не особенно довольна тобой.
Аллан, погруженный в свои мысли, гладил собаку Хобби.
— Я это знаю, Хобби, — сказал он.
— Да, она иногда жаловалась, что ты оставляешь ее одну. Я ей говорил: «Видишь ли, Мод, иначе никак нельзя». А однажды мы поцеловались. Я помню это очень хорошо. Сперва мы играли в теннис, потом Мод стала спрашивать всякую всячину. Боже, как ясно я слышу сейчас ее голос! Она назвала меня Франком…
Аллан впился глазами в Хобби. Но ни о чем не спросил. Хобби смотрел вдаль, и взгляд его был страшен.
Вскоре Аллан поднялся. Хобби проводил его до калитки сада.
— Ну, как, Хобби, не хочешь ли ехать со мной?
— Куда?
— В туннель.
Хобби изменился в лице, у него задергались щеки.
— Нет, нет… — робко ответил он, неуверенно оглядываясь.
И Аллан, видя, что Хобби дрожит всем телом, пожалел о своем вопросе.
— Прощай, Хобби, завтра я зайду опять!
Хобби стоял у садовой калитки, понурив голову, бледный, с воспаленными глазами. Ветер играл его седыми волосами. Желтые засохшие дубовые листья кружились у его ног. Когда собака проводила Аллана яростным лаем. Хобби засмеялся больным детским смехом, который еще вечером звенел в ушах Аллана.
Аллан сразу же возобновил переговоры с рабочим союзом. Ему казалось, что теперь союз более склонен к соглашению. И действительно, союз не мог дольше держать туннель под бойкотом. Освободилось много рабочих рук на фермах, с наступлением зимы тысячи людей прибывали с Запада в поисках работы. Прошлой зимой союз раздал безработным огромные суммы, а этой зимой пришлось бы затратить еще больше. С тех пор как работа в туннеле прекратилась, в рудниках, на металлургических и машиностроительных заводах произошло неслыханное сокращение производства, и целая армия людей оказалась выброшенной на улицу. Вследствие большого предложения рабочей силы заработная плата сильно упала, и даже обеспеченные работой еле сводили концы с концами.
Союз устраивал митинги, созывал собрания, и Аллан говорил в Нью-Йорке, Цинциннати, Чикаго, Питтсбурге и Буффало. Он был настойчив и неутомим. На трибуне его голос гремел по-прежнему, и кулак его мощно рассекал воздух. Теперь, когда его стойкая натура опять взяла свое, к нему вернулось и прежнее могущество. Снова пресса трубила его имя. Дело обстояло благоприятно. Аллан надеялся возобновить работу в ноябре, самое позднее — в декабре.
Но тут, совершенно неожиданно для Аллана, над синдикатом разразилась новая гроза. Гроза, последствия которой были разрушительнее октябрьской катастрофы.
В гигантском здании финансов синдиката послышалось зловещее потрескивание…
5
С. Вульф с прежней важностью проезжал по Бродвею в своей пятидесятисильной машине. Как и прежде, ровно в одиннадцать часов он появлялся в клубе, садился за покер и выпивал свою чашку кофе. Он хорошо знал, с какой подозрительностью встречает общество всякую перемену в образе жизни, и поэтому внешне продолжал тщательно играть ту же роль.
Но это был уже не прежний Вульф. У него были заботы, с которыми ему приходилось справляться самому. Это было не легко! Его уже не удовлетворял отдых за ужином с одной из своих «племянниц» и «богинь». Владевшее им нервное напряжение требовало оргий, излишеств, цыганской музыки и танцовщиц — до одурения. Ночью, когда он в постели дрожал от утомления, его мозг пылал. Дошло до того, что он каждый вечер одурманивал себя крепким вином, чтобы заснуть.
С. Вульф был хороший хозяин. Его огромных доходов было вполне достаточно для покрытия самых экстравагантных трат. Не в этом было дело. Но два года назад он попал в водоворот совсем иного характера и, несмотря на то что он пустил в ход все свое умение, чтобы выплыть и добраться до тихой воды, он с каждым месяцем приближался к засасывавшей его пучине.
В лохматой буйволовой голове С. Вульфа родилась наполеоновская мысль. Он забавлялся этой мыслью, он ухаживал за ней, как влюбленный. Он ее лелеял и растил, для собственного удовольствия, в часы досуга. Мысль, фантом из дыма, вырастала, как джин из бутылки, которую нашел арабский рыбак. С. Вульф мог приказать ей вползти назад в бутылку, мог носить ее с собой в жилетном кармане. Но в один прекрасный день джин сказал: «Стой!» Джин достиг своего нормального роста, он стоял как небоскреб, сверкал глазами, гремел и больше не желал заползать в бутылку.
С. Вульф должен был принять решение!
С. Вульфу было плевать на деньги. Давно прошли те жалкие времена, когда деньги сами по себе имели для него значение. Теперь он мог черпать их из уличной грязи, из воздуха. Миллионными трудами лежали они в его мозгу, надо было только протянуть за ними руку. Без имени, без, гроша в кармане, когда-то он обещал себе за год добиться состояния. Деньги — чепуха! Средство для достижения цели. С. Вульф был спутником, вращавшимся вокруг Аллана. Он хотел стать центром, вокруг которого вращались бы другие. Цель была достойная, возвышенная, и С. Вульф решился.
Почему бы ему не поступить так же, как поступали эти Ллойды и другие «великие державы»? Это, в сущности, то же самое, что сделал молодой С. Вольфзон двадцать лет назад, когда, поставив все на карту, он элегантно оделся, истратил тридцать марок на искусственные зубы и отплыл в Англию. Им управлял закон, заставлявший его через известные промежутки времени действовать одинаково.
С. Вульф перерос в этот момент самого себя, демон заставлял его прыгнуть выше головы.
