Гой - Вячеслав Прах
После того, как закрыл дверь, не было ни звука, ни скрипа. Простоял у кровати какое-то время, готовый в любую секунду защищаться, кинжал держал в правой руке, вытянутой перед собой. Затем лег на постель. В какой путь мне отправиться?
Ощущал присутствие кого-то еще в комнате. Или я бредил, или мне послышался его хрип? Закрыл глаза. Не ожидал, что смогу в этой обстановке спокойно уснуть. Отключился.
Когда открыл глаза, по-прежнему ничего не видел, кроме черноты. Подошел к столу. Выпил воды. Перекусил.
– Гой, подойди, – послышался голос старика из соседней комнаты.
Не спеша направился на голос.
– Присядь на кровать.
Сел на край кровати. Не видел своего собеседника.
– Гость приходил в мой дом. Гость увидел, что гибелью болен ты. Не телом. Что гибель стоит позади тебя не только здесь, но и в Коробке. С самого рождения и по сей день.
– Кто этот гость? Как он выглядит?
– Если посчитает нужным, сам объявится. Показал мне, что зла мне не желаешь. Расскажи мне об этой болезни, гой.
– Быстро ты вернулся из другого места, отец. Думал, на несколько суток пропадешь. Если не до Рассвета.
– Сколько суток, по-твоему, прошло?
– Не больше суток.
– Болезнь твоя.
– Никогда бы не подумал, что то, что ношу в себе с самого рождения, станет видимым для другого. Катарсис не перестает меня удивлять.
Болезнь моя мучительна. Дуру принимал как обезболивающее. Не знаю за других, мне приходится создавать противоядие каждые два-три года, бывает, чаще. Если вовремя не принять – не живу. Дышу, жру, сру, сплю – и не живу. Не жить – страшно, но страшнее не жизни – привыкание к тому, что не живешь. Не создать противоядие – значит, подвергнуть себя пыткам. Мне трудно объясниться понятнее, старик, сам не до конца понимаю, что это такое и за что я несу такую ношу.
– Дети гибели. Катарсис – отец отцов наших, бог отцов наших. Другое место тебе не дом. Иной отец тебе не учитель.
Дай духу своему пищи: любви и знаний. Пусть этим питается он.
– Знания – хорошая пища, отец. А первое где взять?
– Как ты думаешь, кто я?
– Ты – пророк, – без раздумий сказал я.
– Пророк.
– Почему так? Почему не с ними?
– Я больше не играю по их правилам. Я сделал достаточно для того, чтобы мне позволили создать собственный мир в их мире.
– Мне нужно спасти Амена.
– Он слышит тех, кто говорит в его присутствии. Амен. Мне не нужно быть знакомым с Аменом, чтобы знать, как открыть ему глаза. Твой ход, гой. Чем я не прав, не живя среди гоя?
– Думал над этим. Много думал. Твой мир идеален не только для тебя, но и для меня. В нем идеально все, кроме Ночи, от нее веет опасностью. Похоже, нужно привыкнуть, что здесь она способна быть другой, и гостя твоего незнание порождает страх. Ты мог бы передавать свои знания гою, нести пользу жизнью своей. Ради чего ты живешь сейчас, старик?
– Не во благо Коробке. Не во благо создателям Коробки. Не во благо потребителям Коробки. Не во благо жителям Катарсиса. Не во благо кому-то, кроме себя. Во благо себе служу я теперь, гой.
– Чем ты не демон, старик?
– Демонами управляют.
– Тобою – нет?
– Катарсис способен оказывать воздействие и менять ход событий. Выше горы – Катарсиса только иные горы – Катарсисы. А гои выше гор, только пока стоят на вершине самой горы.
– Что такое Катарсис?
– Разыщи фолиант. Представления о нем неверны. Он не существует в виде цельной книги. Обрывочные знания из него спрятаны по всему Катарсису. Так же неверны и представления о самом Катарсисе у гоя нового времени. Дети гибели и дети спасения – вы об одном и том же, но имеете разные представления.
– Кто будет бороться за наши души, батя?
– Вам лишь бы лежать навзничь. Чтобы за вас боролись. А сами способны создать ценность, за которую стоит бороться? Настоящую ценность, которая будет иметь вес и через год, и через десятилетие, и через века? Потому и неизученной болезнью погибаете ты и подобные тебе, создавая временное, существуя во временном. Алмаз – твердый. Золото – твердое. Там, в Коробке, ценится настрой твердый. Дары Коробки. Здесь, в Катарсисе, самое ценное – не твердое. Вода, плод, фолиант, цветы. Дура, свойств которой вы не открыли. А те, кто открыл, скрывают от вас. Это только то, что тебе известно, гою нового времени. Ценностей гораздо больше на землях, куда еще не ступала ваша нога.
– Не ступала. Будет Рассвет, будет пройдена и новая тропа. Болью твердость свою приобрели.
– Потому и не стремитесь целого увидеть, воспитанники боли. Затем узники ее. Только болью можно себя воспитывать – только ее превознося?
– Я не смог уберечь непомнящих в граде Покоя. Все до единого – на погосте. А я здесь, сижу в темноте. Вижу Ночь, от которой не закрывают на засов двери. Я выберусь отсюда, пророк. Еще до наступления Ночи думал о том, что в твоем мире лучше, чем в мире общем. Что твой Катарсис гораздо ближе мне, чем гойский. Пообещал своему другу я, когда стрелой раздробил иллюзию былого, что можно вернуть невозвратимое. Пообещал больше себе самому, чем памяти о нем, что передам знания: его, мои – тому, кто будет нуждаться в них, и подниму нуждающегося. В Катарсис придут другие гои. Может, я однажды приду. Или в другой Катарсис. Кто знает, тот не сказал. Нужно оставить после себя знания, чтобы они не заблудились. Чтобы сам не заблудился, придя с ними. Пока еще рано у отца богов наших подобного твоему мира просить. Не пришло время.
После моих слов наступила тишина. Затем заскрипела кровать, Негоди встал и пошагал в ту часть комнаты, где расположена входная дверь. Вышел из дома. Думал, нужду справить побрел старик.
