Земля - Валера Дрифтвуд
Столько лишений.
Тупая домашняя и огородная возня, которой, по совести, Самуил Кнабер вообще не должен был заниматься.
Тлеющая неясная обида на ту, что всегда была надёжным другом, а теперь стала… и слов-то не подобрать.
Разве возможно по-настоящему, всерьёз влюбиться в девчонку, которую знаешь буквально с детства – со средней школы? У которой, бывало, и домашку списывал? В мышонка Рину, расхаживающую по кухне в бесформенной пижаме и с пятном сажи на носу? Да она ещё и отдаёт явное предпочтение обществу неграмотного орка-подсобщика, не говоря уж о писанине. Писаниной-то она увлечена гораздо больше, чем дружбой с Сэмом. Испортилась от жизни на острове? Нет, хуже – показала своё истинное лицо…
И лицо это раздражающе прекрасно.
Вот что самое обидное.
Всё это слишком неправильно и трудно.
Мысль о том, что работа и время на Диком почти подошли к концу, должна бы по-хорошему радовать, но и радости Сэм не чувствует.
Потому что слишком многое здесь похоже на чудо, слишком многое оставляет на сердце след.
Шальной, упрямый ребёнок Савря, прямо на глазах из невзрачного чуда в перьях перелинявшая в настоящую юную страфиль. Живое доказательство всех этих ненаучных сказок, что крылатые-де по своему развитию гораздо ближе к людям, чем к животным… но чёрт с ним, с доказательством – с Саврей весело. Чувствуешь себя кем-то вроде старшего брата, как бы глупо это ни звучало. Чтобы порадовать «сестрёнку», Сэм даже пытается во время прогулок подражать орчьей походке – Савря просила ходить легче, не пугать её возможную добычу. Прочий крылатый народ навсегда останется на его фотографиях, но по Савре Сэм действительно будет скучать.
И, возможно, по здешним яростным закатам – тоже.
И по запаху лесной орхидеи, которую Рина поселила на веранде в жестянке из-под консервированных персиков.
Тосковать по здешней кормёжке было бы очень глупо, но вот это чувство тёплой настоящей сытости после изрядно припоздавшего обеда или почти полуночного ужина… такое вряд ли будет часто повторяться в той жизни, к которой Сэм привычен. Специально же не будешь сам себе такое устраивать!
И ещё множество дурацких мелочей, которых и вовсе не должно было быть, о которых даже никому не расскажешь, будь то низкопробный женский роман, оказавшийся неожиданно увлекательным чтивом при всех своих недостатках, гордость от начищенной картошки или от возни с поленницей.
В мыслях Сэма есть кое-что, чего он теперь старается избегать.
Да, думать о бледноглазом подсобщике напрямую слишком неудобно. Это будто рушит и подтачивает понятные основы.
Возмущаться или испытывать снисхождение было бы естественно и даже приятно. Только…
Ийр пережил наяву собственный кровавый ад. Ту клетку. И чёрт знает что ещё.
И делает здесь нечто по-настоящему великое, даже не задумываясь об этом! Как бы там ни было, Страфилев край Ибрагима Стахова годами обворовывали, но притом едва не вымершие фантастические летуньи явно здесь процветают. И во многом… да хотя бы отчасти – это заслуга бледноглазого. Хочешь или не хочешь, но надо это признать.
А орк просто живёт себе и живёт, и плевать ему на собственные заслуги.
Как ни трудно в этом признаваться самому себе, Сэм даже чувствует что-то вроде зависти. И к кому – к странненькому подсобщику. Да самое изысканное, что Ййр когда-либо делал – это плетёный соломенный половик. Да у него годовая зарплата наверняка меньше, чем стоимость Сэмова объектива, причём даже не самого лучшего!
Будь Ййр хотя бы настоящим человеком, Сэму хотелось бы действительно с ним дружить. Учиться у него какой угодно ерунде, пусть даже колке дров – эта грубая работа у орка выходит невероятно легко и красиво. Разговаривать. Слушать любые его истории. С радостью помогать в делах и искренне улыбаться от его похвалы. Как же было бы здорово просто смотреть на Ййра почти как Савря, с таким же чувством живой близости…
Но это лишние мысли. Ядовитые мысли.
Если хочешь добиться в жизни чего-то по-настоящему значимого, их следует избегать.
Остаётся последняя фотоплёнка…
* * *
На самой верхушке резной ясеневой кроны весёлый ветер пахнет морем, хвоей, живым и влажным лесным листом. Щекочет Саврин затылок, раздувает слёточьи ещё мягковатые перья, если вытянуть шею повыше.
Сильна земля, неоглядно небо. Скорее бы уж перелинять, начать мерять родную волю по своим крыльям!
Мать Гиблых теперь гораздо меньше присматривает, уважая Саврину взрослость. На далёких гуляньях Ййр режет черетянку, или берёт ягоду или проверяет, не дала ли где слабину окраинная стена; с охотой для своего пропитания Савря уже навострилась, часто справляется и сама.
Славно, славно сегодня сидеть тут на ясене, глубоко дышать, наполняясь лёгким воздухом, прислушиваться к дальним перекличкам других летуний и летунов.
Поднялись с лесного озерка серые утки – трудная добыча, уж больно они при полёте шустрые: не каждая взрослая страфиль умеет бить уточку. Тиу-Стремительная может, так значит, однажды сможет и сама Савря, пусть пока до утиной охоты ей ещё далеко.
Отсюда, с высоты, дом Ййра-Земли кажется не больше доминошной костяшки, но страфильи молодые глаза хорошо различают Ришу в яркой рубашке, поднимающуюся на крыльцо: Риша несёт несколько полосатых яблок. Рише потом нужно будет уплыть с острова, но она говорила, что вернётся. А другой Ййров человек тоже уплывёт, но о возвращении он помалкивает. Жаль. Сэм Кнабер тоже хороший, с ним весело бывает играть. Впрочем, по Савриной разумной мысли, Кнабер как человек и так уже вырос порядочно, и кожа у него сделалась темней, а лицо книзу уже заметно обросло короткой реденькой шёрсткой: должно быть, пришло-таки его время обзавестись острыми копытами и хвостом, совсем как Минька и Мэгз, и вернётся он совсем в другом образе. Кто их, людей, разберёт. Наверное, ему боязно и тоскливо от предстоящего превращения – то-то Кнабер теперь всё чаще хмурится и заранее отвыкает разговаривать по-людски.
Мысли о Ййровых людях – что лёгкие облака: скользят себе невесомо. А вчера вот к вечеру, когда поворачивали уже к дому поближе – Савря по деревьям, а Ййр, понятно, пешим шагом – повстречали стайку взрослых парней. Парни теперь дружные, почти до самых Осенних песен, покуда хохольники у них на головах лежат гладко и грудные перья не расцвечиваются переливами. Осенним песням по размаху и удали не тягаться с Весенними, но воздушных драк и красования на всех хватит, пусть и редко кто всерьёз женится перед долгой зимой. И Савря ничуточки перед парнями
