Павел Когоут - Палачка
От фантазий его отвлекло настораживающее постукивание: стрелка тахометра давно пересекла критическую и предельную отметки и теперь билась о боковую стенку прибора. Опомнившись, он со сноровкой опытного шофера стал миллиметр за миллиметром отпускать педаль газа, пока скорость не упала до нормы. Он был потрясен — стоило еще чуть-чуть пережать движок, и полетел бы он на этой широкой и оживленной автостраде в тартарары со всеми своими планами! От него не ускользнуло и почему-то встревожило, что, когда машина ходуном ходила от перегрузок, девушка и бровью не повела. Дева… повторил он про себя, и ему вспомнилась картинка из школьного учебника: такое же хрупкое существо, только облаченное в доспехи, опирается на тяжелый меч. Он поспешил отогнать смутное беспокойство: до сего времени его обаяние и сексуальность неотразимо действовали на самых железных дев — они сами скидывали латы и распахивали ворота.
Он чуть не проскочил поворот, обозначенный на автомобильной карте, и, лишь резко затормозив, избежал многокилометрового прогона до следующего разворота; он отметил, что Лизинка не испугалась. Еще с полчаса они кружили по проселкам, объезжая поля, покрытые серым ноздреватым снегом, пока наконец машину не засосало с прерывистым свистом в подобие тоннеля — неухоженную аллею из редких деревьев. Шимса сбавлял скорость, интервалы между свистящими звуками увеличивались, вот уже можно было различить на ветвях почки, готовые салютовать весне. Колеса протарахтели по дощатому мостику, и машина встала на берегу озера, у замка, в котором размещались запасники Музея Востока. По озерной глади скользили лишь стройные силуэты двух лебедей, раньше срока прилетевших с Юга и не знающих, чем им пока заняться, — точь-в-точь первые курортники, прибывшие на воды. Кроме них, на всю округу — ни одной живой души, никакого микроавтобуса с ребятами.
— Как же так?.. — забеспокоился Шимса. Он вылез из машины и стал осматриваться, пытаясь обнаружить хоть какие-то следы пребывания группы, пока не поймал себя на том, что поддался на собственный обман. Тем убедительнее выглядело продолжение.
— Пойду разузнаю, — бросил он девушке и направился к массивным створчатым воротам, в которых была небольшая дверь. В кухне (к ней вывел запах жареной гусятины; когда жена управляющего поливала птицу жиром, Шимсе пришло в голову, что это может быть лебедь, и его слегка замутило) он выведал лишь то, что сам звонил сюда утром, представившись Влком. Шимса выбрался на свежий воздух, сделал глубокий вдох и, наполнив легкие кислородом, остолбенел.
Лизинка потягивалась. Подняв руки, она уперлась полусогнутыми ногами в перегородку и запрокинулась назад. Ее тело подобно луку выгнулось на спинке сиденья. Полы жакета распахнулись, и под белой майкой обозначились грудки, которые оправдали самые смелые ожидания Шимсы. Он чуть не вскрикнул — так сразу и сильно напряглась плоть; перехватило дыхание, обтягивающие джинсы причиняли нестерпимую боль. Округа казалась безлюдной, но у нее могли быть тысячи глаз, да и из замка вот-вот мог кто-нибудь выйти; положение становилось безнадежным. А тут еще девушка открыла глаза; он готов был поклясться, что разглядел в них насмешку. Он стиснул зубы, засунул правый кулак в карман, чтобы меньше давило, и пошел к машине.
Лизинка наблюдала за ним. Когда он выставлял вперед правую ногу, в правом кармане вырисовывался кулак, когда левую — в левом кармане тоже обозначалось нечто вроде кулака, хотя левая рука в это время была засунута под брючный ремень с затейливой пряжкой-подковкой.
Изнемогая от тянущей боли — подобной ему не доводилось испытывать после той варфоломеевской ночи — и от неутоленной страсти, он отбросил всякую тактику. Либо, сказал он себе, эта насмешка мне только чудится, а я трачу время, изобретаю уловки, как сбить с толку наивное дитя, либо она давно догадалась что к чему — тогда стоит ли тянуть волынку и мучиться? Он доиграл партию до того момента, когда девушку хочешь не хочешь пора брать любой ценой. Только как любовница она могла бы проглотить ложь; останься она всего лишь ученицей, та же ложь погубит его в ее глазах. Поэтому он разом вывалил на нее все фразы, которые напридумывал ночью и собирался растянуть на весь день, чтобы без спешки и ненавязчиво подвести ее к цели.
— Не приезжали. — Он заговорил в телеграфном стиле. — У шефа радикулит. До нас не дозвонились. Может, пообедаем? Я тут знаю одно чудное местечко. А вечером что будем делать? Кофе по-ирландски не хотите? Кстати, у меня тут дача рядом. С утра еду готовить Акцию. Хотите получить зачет? Здесь можно переночевать. Ну, так, — выпалил он без передышки, — что?
Он отвез бы ее к себе и насильно, но молил Бога, чтобы она сказала «да»; цена ее согласия — обручальное кольцо, потому что в этом случае она приняла бы на себя часть ответственности. Она выпрямилась на сиденье и щелкнула карабином предохранительного ремня. Это не было однозначным ответом, но давало ему возможность рассудить по-своему. Он крякнул, протискиваясь за руль — левая нога словно одеревенела, — но тут же нажал правой на газ, и машина, взревев, вылетела на финишную прямую. Об обеде он больше не заикался, одолевая перегон за перегоном стокилометровую трассу. Всю дорогу он молчал, но ему показалось, что они доехали мигом. Наверное, еще и потому, что болезненная вспышка страсти сменилась обычным возбуждением, отчасти даже приятным, да и по пути он до мельчайших подробностей продумал последний акт спектакля, кульминацией которого должен был стать первый акт любви.
Дача Шимсы с виду ничем не отличалась от других в этом тихом уголке, в двадцати пяти километрах от центра столицы. Домик достался ему за бесценок, взамен обещания владелице (заранее подкупившей надзирателя, чтобы разыскать и упросить его) обработать убийцу ее мужа, очевидно, любовника, без всякой боли; напрасно он твердил, что работает так всегда, — эта простая баба могла поверить в доброту других лишь после того, как за нее платила. В конечном счете он убил двух зайцев: воспользовался популярным у предшественников но забытым способом хорошо заработать в трудные времена, да еще и получил дачу в идеальном месте: километров за двадцать отсюда находилась старая тюрьма, куда переносили Акции, если в центральной набиралось слишком много клиентов — заключенные могли перевозбудиться. Тогда он увлекался спортом и бегал на работу трусцой, ему в оба конца было почти одинаково близко. Потом понемногу выдохся да к тому же пристрастился к быстрой езде; с другой стороны, стала приносить плоды кропотливая обточка и шлифовка, которой долгие годы занимались Влк и главным образом Влкова. Подвал дачи он превратил в своего рода копилку, куда складывал идеи и где придавал им материальную форму, исполненный тщеславного желания догнать и — что греха таить — перегнать своего учителя. Остальные помещения он обустроил в соответствии с собственными представлениями о достойной жизни: обстановке, приобретенной на честно заработанные деньги, придавала особый шик классная аппаратура новейших марок.
Едва машина просигналила, шторка гаража по команде фонокода пошла вверх; затем сработал фотоэлемент у входной двери, пропустившей их в прихожую. Шимсе было чем козырнуть. Он не стал поднимать жалюзи, чтобы полуденное солнце не мешало демонстрировать музыкальный центр во всем его блеске. Он поставил самую заводную кассету (Доктор разыскал ее среди конфискованных записей группы, осужденной по делу о реакционной музыке), под звуки которой гостиная засверкала радужными огнями, и открыл бар. Прихватив с собой бутылку ирландского виски, он отвел девушку в кухню, прошел мимо посудомоечной машины к плите, над которой нависала вытяжка, и включил кофемолку. А пока суть да дело, повел ее смотреть собственноручный шедевр, который в шутку назвал "Доска подсчета": с первых дней работы он прикреплял к ней короткие обрезки веревок с каждой Акции; чтобы не утомлять ее арифметикой, он похвастался, что их девяносто восемь.
— Заметьте, у меня не как у хоккеистов! — усмехнулся он. — Пасы и всякое там ассистирование не засчитываются!
Он проводил ее в туалет, уговорил сесть на стульчак и вдоволь насладился ее изумлением, когда из унитаза донесся перезвон колокольчиков — рождественский подарок четы Влк, у них он впервые увидел такое чудо. Затем пришел черед подвала — главной гордости Шимсы. В нем была оборудована настоящая мастерская, которой позавидовали бы и слесарь, и электрик, и столяр. А посередине, под сильной лампой, красовался плод многолетнего труда, изобретение, вполне заслуживающее эпитета «эпохальное». Этот опытный образец стоял здесь уже три года и должен был стоять до тех пор, пока Влк не отправится на заслуженный отдых. Шимса желал ему подольше оставаться в форме, но нельзя было забывать, что после него ведущим специалистом в своей профессии станет сам Шимса; посему он заблаговременно позаботился о чрезвычайно ценном подарке Родине по случаю грядущего вступления на пост: это был вещательный стол.
