Саймон Кларк - Чужак

— За этими дверьми, возможно, ничего такого нет.

— Тогда зачем рисковать своей шкурой? Хочется заглянуть в комнату, где держат ведра и швабры?

— Феникс не все нам говорит. То есть, многое недоговаривает.

— А почему ты думаешь, что он не слышит нас сейчас? В стенах могут быть «жучки», разве нет?

— Могут, — согласился я. — Но надо же ему когда-то спать.

Она вздохнула.

— Ладно, давай покончим с этим.

Мы прошли по коридору мимо лестницы, которая вела к гостиной, миновали двойную дверь и оказались во втором коридоре или, точнее, в мрачном бетонном переходе с запертыми комнатами. Там было прохладно, неуютно и как-то мрачно. Микаэла повела плечами и потерла руки, покрывшиеся «гусиной» кожей.

— Нет, Грег, с какой стороны ни посмотри, мне это не нравится. — Она опять поежилась. — Двери заперты не просто так, а по какой-то причине.

Я вынул из кармана бумажку с порнографическим изображением доктора Рестлера и колонкой цифр.

39

Выживание — нелегкое искусство. Оно не сводится лишь к тому, чтобы не дать событиям засосать тебя: не менее важно уметь нормально функционировать. Микаэла овладела этим искусством, о чем свидетельствовало и то, как умело она взяла под контроль свои растрепанные чувства.

— Давай посмотрим, что все-таки происходит в главном бункере.

— А как ты разберешься в этом? — спросил я, имея в виду появившийся на экране список из примерно трехсот объектов наподобие, возможно, того, в котором — то ли в качестве гостей, то ли в качестве пленников — находились мы.

— Легко. Здесь все пронумеровано, даже кресла. Наверное, для того, чтобы облегчить инвентаризацию.

— Спасибо бюрократии.

Она ввела код.

— Есть.

— Нам нужны только внутренние камеры.

— Начали. — Микаэла подвела курсор наугад к одному из значков. На большом экране тут же появился вид какого-то мрачного бетонного коридора, который мог вести куда угодно.

— Следующий. — Стрелка опустилась ниже.

— Ага, вот и камера пыток, — сказал я, увидев комнату, где мы проходили процедуру дезинфекции.

— Значит, мы не ошиблись: Феникс действительно наблюдал за нами.

— Чертов извращенец, наверное, пускал слюни, глядя, как мы раздеваемся и дрожим под этим проклятым дезинфектом. Знаешь, я начинаю сомневаться в моральных качествах нашего гостеприимного хозяина.

— Я тоже. — Она переключилась на следующую камеру. Перед нами возникла кухня, та самая, в которой мы готовили попкорн.

— Можешь дать звук?

— Попробую… да. — Она показала на появившуюся на экране зеленую полосу.

— Включи на полную. — Я смотрел на экран, размеренно ронявший в раковину жемчужные капельки воды. Микаэла добавила звуку. И тут же комнату наполнил звон, словно стальной шарик упал на дно металлического тазика. — Как видишь, старина Феникс мог не только подглядывать, но и подслушивать. Интересно, не наблюдал ли он за нами, когда мы принимали душ.

— Сейчас это не самая большая проблема. Посмотри лучше сюда.

Микаэла перешла на другую камеру. Комната на экране точь-в-точь походила на ту, в которой находились мы.

— Должно быть, это командный центр в главном бункере. Видишь те красные огоньки?

— Сигнализация?

— Наверное. — Она покачала головой. — Компьютер в бункере пытается предупредить, что кто-то подключился к нему отсюда.

— Но где же все?

— Посмотрим… подожди. Эй, кажется это кухня! Ну и грязища!

Кухня главного бункера, находившегося от нас на расстоянии примерно пятидесяти ярдов, отличалась от нашей лишь тем, что была раза в два больше. На столе валялись упаковки от продуктовых пакетов, в пластиковых контейнерах засыхал томатный соус с приклеившимися к нему зернышками риса. В углу громоздилась куча использованных одноразовых стаканчиков.

Микаэла наморщила нос.

— Образцовыми хозяевами их не назовешь, верно?

— Может быть, просидев под замком несколько месяцев, начинаешь не обращать внимания на такие мелочи. Постой. Там, на столе, какие-то предметы, похожие на пластиковые ложки. Можешь их увеличить? Хочу разобраться, что это такое.

— Минутку. Мне придется вернуться к меню. Ага, вот оно. Сейчас дам стопроцентное увеличение.

Я отчетливо видел то, что принял за ложки.

— Да, ребята, похоже, не очень-то полагаются на кофеин. Сколько там шприцев?

— Черт, не меньше дюжины. Даже кровь на иголках видна. Надеюсь, они еще не обзавелись вредной привычкой колоться чужим шприцем.

— Что ж, покайфовать здесь любят. Наверное, ради этого и обчистили больничную палату. Посмотри, сколько упаковок от демерола.

— Но мы еще никого не видели.

— Отсыпаются после вечеринки.

— Бдительности им не занимать.

Микаэла торопливо проверила остальные камеры. Сцены на большом экране сменяли друг друга: ванные, коридоры, кладовые, больничная палата (с пустыми полками).

— А теперь улы-ы-бо-о-чку! — пропела Микаэла, кивая на экран. Мы увидели самих себя, но задерживаться не стали. Следующей была комната отдыха, которую Феникс демонстрировал раньше, та, где люди читали, разговаривали, играли в поло. Я бы не удивился, увидев на диванах пару одурманенных наркотиками приятелей нашего милого куратора.

- Черт… давненько здесь никто не занимался уборкой.

Действительно, просторное помещение хранило несвежие следы разудалой оргии. На полу пустые бутылки из-под вина. На кофейном столике несколько шприцев и немытые чашки. На стенах… со стороны это выглядело так, словно кто-то бросил пригоршню дерьма, а потом размазал его большими кругами.

Я покачал головой.

— Он снова нас одурачил. Здесь не было никого, по крайней мере, часов десять.

— Думаю, показал нам какие-нибудь архивные записи, может быть, годичной давности.

— Но зачем? Какой смысл? Что ему от этого?

— Возможно, никакого смысла и нет. Парень накачал себя дурью и решил повеселиться.

— Считаешь, он под кайфом?

— Не удивлюсь, если вообще спятил. — Она вздохнула. — Грег, у меня такое чувство, что никакой команды в том бункере вообще нет.

— Значит, Феникс там один.

— И не исключено, что очень давно. А в одиночестве так хочется чем-то подсластить жизнь. Черт, парень, возможно, впервые заполучил хоть какую-то компанию. Может быть, он уже забыл, когда в последний раз вылезал из этого каменного мешка.

— Господи. — Во мне шевельнулось неясное беспокойство. — Тогда нам надо первым делом выбираться отсюда. Кто знает, в какие игры ему захочется поиграть.

— Выбираться? Но как? — Микаэла огляделась. — Нас окружают бетонные стены в три фута толщиной и стальные двери без ручек.

— Должен быть какой-то другой выход.

— Черт.

— В чем дело?

— Похоже, мы все-таки кого-то разбудили.

Трудно сказать, откуда появилась эта фигура. Может быть, человек спал в кресле, не попадавшем в поле зрения камеры. Так или иначе, теперь он (или она) стоял перед объективом.

— Боже всемогущий… — кажется, это все же был мужчина — с огромной гривой черных завитых волос, с раскрашенным чем-то белым лицом. С глазами, густо подведенными черной тушью. Мне он напомнил киношного египетского фараона, ожившего благодаря вмешательству неких магических сил. Взгляд у него был остекленелый и при этой слегка удивленный, как у человека, разбуженного непривычным шумом.

Микаэла кивнула в сторону экрана.

— Если это Феникс, то ему не понадобится много времени, чтобы узнать, где мы.

Фигура исчезла из виду, и я сказал:

— Постарайся вернуться к камере в главном операторской. Он пошел туда.

— Что будем делать?

— Попробуем поговорить.

— Судя по всему, наш друг не в самом лучшем настроении.

— Может быть, он прислушается к доводам рассудка.

— Вот именно, может быть. По-моему, ему сейчас… Есть! — Она ударила по клавише, и мы снова увидели комнату, похожую на нашу, с компьютерами, мониторами и большим экраном на всю стену. — Вот он.

Высокий, неуклюжий человек медвежьего телосложения с лицом египетского фараона и копной непокорных черных волос ввалился в операторскую. Пару секунд он стоял, переводя взгляд с монитора на монитор, потом потер затылок: что же здесь, черт возьми, происходит?

Микаэла добавила звук, и мы услышали резкий повторяющийся звук.

Раскрашенный красавчик потряс головой, очевидно, в попытке рассеять наркотический туман. Потом вдруг замер.

— Момент истины, — пробормотала Микаэла.

Человек в операторской повернулся и поглядел на укрепленную на стене камеру. Белое лицо, напоминающее череп с провалившимися черными глазницами, заполнило собой экран. Выражение сонной растерянности слетело, как сметенный порывом ветра слой песка, обнажив маску ярости.