Нил Шустерман - Междуглушь
Огр повёл Цин и мальчишку с леденцом в кондитерский магазин — настоящий, существующий в живом мире, где целый день толкутся тушки, покупая или продавая всякие сласти.
— Я хочу, чтобы ты вырвала для него новый леденец, — приказал Огр. Цин не могла понять зачем — ведь мальчишкин собственный никак не кончался — однако она всегда следовала приказам начальства.
— Есть, сэр. Слушаюсь, сэр.
В магазинчике была стойка, похожая на небольшое металлическое деревце — на ней и сидели леденцы. Цин протянула руку в живой мир и вырвала оттуда совсем свеженький леденец, который был ещё больше и лучше, чем тот, над которым трудился малыш. После этого она оторвала старую «радость на целый день» от руки пацана — такое могла проделать только Цин — и сунула на освободившееся место новый. Малыш повёл себя как обычно ведут себя дети в кондитерской лавке. Собственно, он и был ребёнком и находился сейчас в кондитерской лавке.
Пока всё нормально. Странное началось после этого.
Мальчик, приплясывая и подпрыгивая, убежал со своим новым леденцом. Огр указал на старый, который Цин держала в руке, и сказал:
— Теперь, когда у пацана есть другой, я хочу, чтобы ты задвинула этот обратно.
Цин опешила.
— То есть как это — обратно? — озадаченно спросила она.
— Да вот так, как я сказал. Проделай дыру и помести этот леденец обратно в живой мир.
Цин ошалела от такого предложения. Он что, совсем того? Перетаскивать вещи из живого мира в Междумир — это одно, но сунуть что-то обратно? Для неё живой мир оставался именно живой материей, способной чувствовать всё, что в ней происходит. Всегда, когда Цин занималась эктодёрством, она ощущала себя чем-то вроде повивальной бабки, помогающей при родах. То, что родилось, обратно никак не засовывается!
— Сэр, нельзя взять что-то из Междумира и сунуть это обратно в живой мир! Так не делается!
И тогда Огр спросил:
— А ты когда-нибудь пробовала?
Цин хотела было пуститься в объяснения, но слова застряли в горле. А ведь и правда — она не пробовала! Ей и в голову никогда не приходило что-нибудь положить обратно. Да и с какой стати? Брать, а не отдавать — вот в чём было всё дело!
— Нет, никогда, — ответила она. — Но… а вдруг суну что-то обратно, а получится одна из тех странных научных штучек, от которых весь мир разнесёт в клочки?
— Если это случится, можешь свалить вину на меня.
Это Цин вполне удовлетворило. Он же как-никак командир. Если ей придётся отправиться к вратам рая, она всегда сможет оправдаться, что следовала приказу.
— А, ну тогда всё в порядке.
Она собралась с духом, крепко сжала в экторуке леденец, а затем попыталась вытолкнуть его в живой мир.
Это оказалось нелегко. Теперь, когда её намерения изменились, даже пробурить проход в мир живых оказалось непросто. Всё равно что пытаться открыть замок с помощью отмычки. А когда портал наконец образовался, живой мир отказался принимать леденец.
— Ничего не выйдет, сэр, — пожаловалась Цин. — Думаю, живой мир переполнен всем, чего ему надо, и больше ничего не хочет!
— Не сдавайся.
Цин сцепила зубы и удвоила усилия, пытаясь протолкнуть проклятый леденец через портал. Между её волей и волей живого мира разгорелась яростная борьба. Вопрос был, какая сторона одержит верх: живой мир, пытающийся не пустить к себе мёртвый леденец, или Цин, старающаяся совершить прямо противоположное?
К удивлению самой Цин, битву выиграла она. Живой мир уступил и забрал обратно леденец. Теперь он красовался на прилавке кондитерского магазина, его яркие краски потускнели, а очертания размылись — как у всего, что находилось в мире живых. Цин вытащила руку; по телу воительницы пошёл озноб.
— Ты справилась!
— Ага, — пробубнила Цин. Она была обрадована и одновременно встревожена своей вновь обнаруженной силой. — Но всё равно, у меня такое чувство, будто я сделала что-то не то…
— «Не то» — это когда используешь его в неправедных целях, — возразил Огр.
— Но живому миру это совсем не понравилось, сэр.
— А ему нравилось, когда ты выдернула что-то в самый первый раз?
Цин покопалась в памяти. Нет, эктодёрство в её первые дни в Междумире было совсем не лёгким делом. Живой мир цеплялся за свои вещи, как ребёнок — за свои игрушки.
— Нет, — призналась Цин. — Поначалу это тоже было жуть как тяжело.
— Но мир с этим примирился, так ведь?
— Ну вроде…
— Он привык к эктодёрству, так что привыкнет и… как бы это… к эктотолканию.
Они оба уставились на недолизанный леденец, лежащий на прилавке в живомирном магазине. Наконец, кассир заметил безобразие и скривился от отвращения, а затем поддел леденец двумя пальцами и выкинул в мусорник.
— Мне бы хотелось, чтобы ты как следует потренировалась, — сказал Огр. — Упражняйся в эктотолкании при любой возможности, пока не научишься делать это так же быстро и ловко, как эктовыдирание.
И тут Цин задала вопрос стоимостью миллион долларов:
— А зачем?
— А что, обязательно, чтобы было «зачем»? — ответил Огр вопросом на вопрос. — Разве изучение своих возможностей— не достаточная причина?
Но если и была в личности Огра одна черта, которую Цин ценила и за которую всемерно уважала своего генерала — так это его умение строить стратегию. Шоколадный Огр никогда ничего не делал просто так: каждый его ход был точно рассчитан.
Глава 23
На углу Северэнс и Блайд
Дорис Мельтцер прожила долгую и полнокровную жизнь. Дорис исполнилось восемьдесят три, она понимала, что ей осталось совсем немного, но была довольна прожитыми годами.
Всю свою взрослую жизнь она носила часы на левом запястье, но постоянно смотрела на правое. Осторожно поглаживала его и пыталась уверить себя, что это лишь нервная привычка. Правда находилась за пределами её понимания. По временам она едва — нет, не постигала, лишь касалась истинного смысла этого жеста: в миг пробуждения или как раз перед погружением в сон — именно тогда наш дух может вплотную приблизиться к Междумиру. Не настолько близко, чтобы заглянуть в него, но достаточно, чтобы ощутить его присутствие.
Всё началось в ночь её выпускного бала — весьма памятного события, только на этот раз несколько в ином смысле, чем можно было ожидать. Она пришла туда с юношей по имени Билли — её любовью ещё с младших классов. Дорис мечтала, что они поженятся. В те времена заключить брак со своим одноклассником из старшей школы было скорее нормой, чем исключением.
Билли только что научился водить машину, и когда они вместе ехали на бал, он был страшно горд продемонстрировать Дорис, как отлично автомобиль слушается его умелых рук и ног. Ну и что с того, что машина была всего лишь старым, разболтанным отцовским ДеСото…
Билли подарил ей браслет, к которому была прикреплен букетик из жёлтых роз.[32]
Цветы прекрасно гармонировали с лимонного цвета шифоновым платьем Дорис. Она надела браслет на правую руку и то и дело подносила к лицу, всю ночь наслаждаясь роскошным ароматом. Уже тогда она сознавала, что когда бы ей ни пришлось в своей жизни нюхать розы, каждый раз она будет возвращаться мыслями в ту ночь. Она будет вспоминать о Билли.
Бал был великолепен, каким ему и полагается быть. Трагедия случилась после его окончания. Билли ни в чём не был виноват. Он не нарушил ни одного правила дорожного движения. Но иногда ничто не может спасти тебя от другого водителя, который выпил. Это и произошло, когда автомобиль, полный их пьяных одноклассников, поехал на красный свет на углу улиц Северэнс и Блайд.
Билли даже ничего не почувствовал.
Он умер ещё до того, как машина перестала переворачиваться. Билли мгновенно пролетел по туннелю и ушёл в свет. У него не было и шанса на остановку в Междумире: в его возрасте — восемнадцать — стенки туннеля уже такие толстые, что сквозь них не выломиться. Для Билли исход из мира живых свершился так, как дóлжно.
А вот на долю Дорис выпало куда больше испытаний. Хотя и она тоже увидела туннель, но её время совершить путешествие в свет ещё не пришло. Она лишь беспомощно наблюдала, как уходил Билли. А через несколько дней девушка очнулась в больнице; вокруг её постели собрались родные и благодарили Господа за то, что услышал их бесчисленные молитвы. Дорис осталась жива и вскоре поправилась.
Что же касается цветочного браслета, то он погиб во время аварии, вместе с юношей, за которого Дорис, возможно, вышла бы замуж. Позвоночник Дорис был раздроблен в крестце, и она больше никогда не смогла ходить. Но несмотря на это, она прожила полную и необыкновенно счастливую жизнь: вышла замуж, родила детей и не без успеха вела свой собственный маленький бизнес — магазин антиквариата — и это во времена, когда основным местом женщины считался дом.
