Николай Воронов - Сам

— Все мы, выкормыши революции Сержантов, обожаем повыступать, — сник тоном Бульдозер. — Фактически я митинговал перед любимцем САМОГО и нашего великодушного учителя Болт Бух Грея. Систематически допускаю проколы в угоду настрою. Недоучел. Поклоняюсь совести государственной советницы номер один. Самокритически сознаться, мое сердце чуждается подковырок.

«Плохо унизился. Раболепствуй!» — снова подтолкнул Бульдозера и вспомнил, как полицейские пригнули к коленям туловище отца, а Бульдозер разглагольствовал: «Радуйтесь, Чернозуб, в вашей судьбе наступает новая эра. То вы ходили на работу, возвращались домой, торчали перед телевизором, околачивались в стриптизбаре… Отныне вам не нужно будет мотаться сюда-туда. Целеустремленность и никаких распылений. Работай без отрыва от производства. Что может быть полезней и возвышенней!»

— Кронос пожирал своих детей. И революция тоже… под соусом защиты самых верных детей… Враги сохранялись и обратно захватывали власть.

«Что ты тянешь? Искупи мольбой хотя бы частичку позора, превратившего самийцев в бессонных роботов».

— Приказ вдохновляет исполнителя. Не собирался надругаться над Ковылко, Каской и тобой. Если я без намерения ранил твое сердце и сердца твоих родителей, заклинаю простить. Нет звезды ярче Курнопая на небосклоне Самии, не считая Болт Бух Грея и Фэйхоа. Нет завистника завистливей, чванливца чванливей, чем я.

Бульдозер, огрузневший до бессилия, вскочил и, склонясь, притронулся к полу перед ботинками Курнопая.

Курнопай было смягчился при виде седого загривка: «Все мы жертвы зависимости», — и попросил Бульдозера забыть о мимолетном эпизоде в судьбе каждого из них.

Прежде чем Бульдозер распрямился, Курнопай заметил на его розовой шее морщины рисунком в созвездие Кассиопеи: «W». Невольно испытал оцепенение: сникло победное чувство.

«А вдруг он, как великий САМ, внеземного происхождения? Нет, скорей это забава милитаристического иезуитства».

По лесенке из рубки капитана, словно бы подтверждая второе предположение, тоже ужаснувшее Курнопая, путаясь в полах желтого хитона, спустился монах милосердия.

При стуке вечной обуви, выточенной из фисташкового дерева, Бульдозер опустился на колени. Ладони вылепили из воздуха минарет, после оглаживали его купол, кружили по кольцу балкона, скользили вниз по стволу.

Монах милосердия ткнулся на колени рядом с Бульдозером. И его ладони лепили, оглаживали, кружили, скользили.

Истово религиозны были их движения.

И вновь Курнопай неожиданно столкнулся с тем, что командпреподаватели скрывали от курсантов, даже от него, на протяжении пяти бессонных лет. Ему-то сдавалось порой, будто не очень обдуманы державные действия. Не так оно, не так, коль существует в Самии многоступенчатая система тайн. Ни о сексрелигии, ни об улучшении генофонда нации не знали курсанты. Это бы взрывало воспитание, направленное не на обжорство наслаждением, не на усовершенствование телесного и духовного потенциала народа, а на аскетизм и овладение в совершенстве боевым мастерством ради самопожертвования и убийства.

— Головорез номер один, вам что, особое приглашение? — задержав над собой руки, спросил монах милосердия и повелел, едва Курнопай с недоумением колыхнул плечом. — На колени. Молиться. Воспроизводить жестами символику полов. Начну обращаться к САМОМУ, повторяйте за мной в уме.

Опустился Курнопай на колени. Как свинцовые рукавицы надел: шарашились ладони в воздухе и сваливались к бедрам.

Монах милосердия с Бульдозером косились на Курнопая. Вопреки наблюдению, оно не вызывало сомнения в том, что оба они сейчас поглощены молитвой, его морочило подозрение. Оно так и не прояснело до мига, когда он принялся повторять про себя за монахом милосердия сексмолитвы.

— О, САМ, мы возрождаемся на основе твоей духовности и учения о герметизме верховного жреца Болт Бух Грея. Растут новые поколения грандиозных граждан. Никому из богов и пророков, о, САМ, не удавалось наделить свои народы столь плодоносящей религией. Наше грядущее закладывается в новый генофонд страны и ее генофондариев. Доблестный Болт Бух Грей, опираясь на твои установки, выдвинул лозунг: «Прекрасное качество должно переходить в наипрекрасное качество». Воздай ему, о, недосягаемый, за мудрость, волю, любовь. Все чаще и чаще рожают от него самийки. Теперь он отец двух тысяч детей, и все красивые и умные, и нет среди них ни шизоида, ни дауна. Тогда как еще пять лет тому назад каждый второй мальчик и каждая третья девочка рождались неполноценными, предрасположенными к дебилизму и алкоголю. О, САМ, взойди к нам, и ты увидишь, где тысячелетиями шумела степь и ветер гонял комки верблюжьей колючки, там поднялись дворцы генофондариев. Жизнь, о, великодушный, спорится. Люди довольней, небо безоблачней, океан прозрачней. О, САМ, спасибо, что ты есть. Мы так на тебя надеемся, как никогда не надеялись на себя. Разумеется, о, САМ, мы не без недостатков. Кто не грешит, тот не достигнет совершенства, ибо сказано тобой: «И я не безгрешен, но совершенство — моя вселенная». Аминь.

Монах милосердия открыл «дипломат», исчезнувший с набережной, и ввел в шею Бульдозера недельную дозу антисонина.

Курнопаю, подозрение которого разрешилось догадкой: он пас глаза Бульдозера, а монах милосердия обуздал его психику, — Бульдозер сделал укол «Большого барьерного рифа».

Едва инъекция начала свое духоподъемное влияние, Бульдозер известил Курнопая об опасных событиях на целом ряде заводов и в том числе на том, где работает его отец Чернозуб. По неуточненным слухам, Чернозуб возглавляет самую зловещую забастовку из всех, каковые когда-либо случались в Самии.

Антисониновый жар заставил Курнопая выйти на корму. Пластинчатые, фиолетовые, как чароит, хребты тумана откатывались вдаль.

Воображение навязывало фигуру Фэйхоа в халате сизого крепсатина. Фигурка привставала на цыпочки, прорисовывалась за туманом между скалами Мамонт и Скифский царь. Надо было пригреть Фэйхоа в душе, растроганной молитвой, и попробовать сверхсенсорным вихрем разогнать туманную глушь над виллой, но не нашел он в себе ни сострадательной, ни буревой охоты и согласился с безразличием. Зато порадовался щебету свиристелей, шнырявших на антенне радара, и тому, что катер парит, не взрезывая волн.

Закружил себя Курнопай вокруг предписания Болт Бух Грея. Полк! Ему дают полк. Счастливцам по выходе из училища дают только батальон. Ему дают полк! И не просто полк. Универсальный. По усмирению смутьянов. Экая подлость: правительству — да таких пекущихся о народе правительств не было, вдобавок таких энергичных, — мешают осуществлять курс благородства и целесообразности. Демонстрации, туды-сюды их, студенческие… Взрослые на предприятиях о детях тоскуют, а работают почти круглосуточно. Исключительное, понимаешь, положение у грызунов науки: треть суток на лекциях, треть в библиотеках, треть на личное развитие. Устраивают оргии. И все-таки демонстрируют. Студенческое телевидение им подавай, неконтролируемое. Разреши диспуты с самим Сержантитетом. На темы политики. Нащипали цитаток из футурологических брошюрок, думают — выскреблись в госмудрецы. Пуп вам, намазанный дизельным топливом! Просветители. Демонстрируют. Шибануть из брандспойта по вашим страусиным ногам не японским скользителем, а нашенскими садовыми улитками. Ужасти будет! Хруст, скользь. Получат они у меня гурманствующие потроха! Улиток не хватит — медузами угостим. Не расползетесь, так газком дунем, от которого не то что профессоров не узнаете, своих сексапильных эмансипушек. Если и после не уйметесь, бегающих факелов из вас понаделаем. Кому посчастливится уцелеть, у тех проклюнется рассудок. Блаженствовали. Не ценили. Да еще раскочегаривали недовольство трудяг, якобы лишенных элементарных телесных потребностей. И слухи распускали, будто бы большинство народа будет признано генетически негодным, значит, стерилизовано. А что, туда-сюда! Не все в природе людей сплошь пороки. Иначе не было бы государства, армии, органов насилия, экономического регулирования. Слава САМОМУ, что вводит демографическое регулирование. Да, отец? Неужто вожаком у смутьянов? С него станется. То и дело сползал к бессознательному критиканству, во всяком случае, до революции Сержантов. Проверим на верность САМОМУ, державе, главсержу. Коль что… Убийство у прогресса не отнимешь. И сомневаться нечего, и нечего страдать. Прочь мягкотелость. Жестокость благородна.

Да-да, порядок и стремительность. Преодолеет тактику вертолетов и дирижаблей. Никаких каракатиц неба. Скачко́вые ракетопланы для выброса головорезов. Чехлы наножные из пластика — гасители моментов приземленья. Скачок. Прикидка. Сдадутся — хорошо, нет — искоренение. Все это возведем в священный принцип защиты сержантского режима. Представлю рапорт Бэ Бэ Гэ. Он утвердит. А, не посмеет отклонить. Все к лучшему. О, САМ, благослови. Я понял, как необходим генофондизм, стерильность, всеизбавление трудом без перерыва.