Андрей Федорив - Тени
А что касается первого вопроса, он вполне оправдан. Представь, что тебе нужно пробежать 100 км, не останавливаясь, с какой-то очень небольшой, но определенной скоростью. С первого раза не получится. Но ведь тебе это нужно! Допустим, это должно как-то изменить твою жизнь, осчастливить тебя, или тебе просто интересно. И ты начинаешь тренироваться. Другие мальчики и девочки веселятся, пускаются во все тяжкие, и проч., а ты тренируешься. И вот наступает время, когда мечта осуществляется, и ты пробежал, с большим трудом, почти умирая, но пробежал. Но пока ты бежал, ты диковинным образом изменился. Изменился так, что для счастья тебе, едрена вошь, нужно теперь пробежать уже не 100 км, а 200. И ты опять тренируешься. А вокруг, мать их, любовь, счастье, несчастье, жизнь, в общем. Но ты настойчиво тренируешься и пробегаешь 200, но изменяешься при этом еще сильнее, и чувствуешь себя грязью болотной, если не пробежишь 400, и так далее до бесконечности. Ну, и на каком-то этапе ты просто ломаешься, устаешь, начинаешь боятся сам себя, возможно, просто сходишь с ума… И для счастья тебе теперь требуется отдых. А какой у мужика отдых? По бабам. А с высоты своего продвинутого положения просто по бабам уже неинтересно… Ну и возникают тогда альтернативные решения. У кого как.
Как обстоят дела с твоим приездом? Возможно, необходимо выслать приглашение или что там еще?
Привет Кирочке.
Береги этот алмазик. Муслим».
– Хочешь, пойдем ловить летающие тарелки? – спросил Кирилл Киру в один из выходных, когда они премило лежали на диване и целовались.
– Это как? – Кира отпрянула, вытирая губы.
– Я знаю место, где полно летающих тарелок… Только нужно уметь их разглядеть. Я умею.
Кира высоко оценила порыв Кирилла развлечь ее и разнообразить их и без того крайне беспокойное и непредсказуемое общение.
– Хочу! Веди, – радостно воскликнула она и, соскочив с дивана, запрыгала и замахала руками. – Может я там превращусь в летающую Киру.
– Превратишься, если какая-нибудь тарелка нас подберет и возьмет с собой.
– Куда возьмет?
– Не знаю…
– Я согласна, чтобы меня взяли куда угодно. Хуже уже не будет.
– Глупая ты. Хуже будет. Тебя могут порвать на опыты или начать ставить на тебе эксперименты.
– Меня и так рвут… Пошли на твое место.
– Оно не мое. Оно тарелкино. Мы поедем туда на машине. Ночью.
– Сегодня ночью?
– Можно сегодня. Когда хочешь?
– Хочу сегодня.
– Не вопрос. Будем фотографировать?
– Будем, – твердо ответила Кира. – А что?
– Тарелки. Или что захочется.
– Я буду фотографировать тебя. Как ты ловишь тарелки.
– Ночью холодно…
– Мы возьмем спальный мешок, чтобы было на чем сидеть и высматривать тарелки. Или лежать? Лежа удобнее на небо смотреть. У тебя есть мешок?
– Мешок есть. Но не знаю, спальный или нет.
– Возьмем, какой есть. И надо кофе сварить. У тебя есть термос?
– Есть. Это в дорогу? На случай, если нас подберет кто-нибудь?
– Нет. Это на случай, чтоб не замерзнуть. Если нас заберут, то уж и накормят и напоят, надо думать.
– Не надо. Думать. Они могут и тебя съесть.
– Ну ведь ты не дашь меня съесть.
– Постараюсь не дать. Но и меня могут съесть, а потом тебя – на десерт.
– Да? Ну значит, на них рассчитывать не будем. Буду кофе варить.
Из дома выехали часов в одиннадцать вечера. Взяли мешок, одеяло, термос с кофе, пару фотоаппаратов и штатив. Кира хотела захватить несколько бутербродов, но Кирилл сказал, что это лишнее, поскольку ловля не займет много времени. Если тарелки появятся, на фотографирование и прочее уйдет не более трех часов, а если тарелок не будет, то ждать их больше нескольких часов не имеет смысла, а в случае их захвата бутерброды тем более не понадобятся.
С последним утверждением Кира не была до конца согласна, но спорить не стала и бутерброды не взяла, впрочем, их и не было, в том смысле, что делать их было не из чего.
Место, о котором говорил Кирилл, оказалось горой в лесопарке, причем нашел он эту гору не с первого раза – дали несколько кругов. От машины шли по буеракам так, что пока Кира дошла, ее энтузиазм ловить тарелки значительно поутих. Но отступать было некуда, и когда Кирилл сообщил, что они на месте, она не мешкая достала из рюкзака мешок с одеялом и плюхнулась на него. Кирилл лег на спину рядом, и они с Кирой уставились на звезды. Звездное небо было неутомимо и настойчиво. Пусть не сразу, но, наконец, оно заворожило и загипнотизировало так, что было совершенно невозможно оторвать глаза. Так и лежали – восторженные, счастливые, почти в трансе, впялившись до боли в глазах в черную мерцающую бездну. Звезды танцевали, переговаривались, звали, обманывали, плакали, падали, пели, превращаясь то в летающие тарелки, то в бездушных существ, то в чистые, бестелесные, блуждающие неприкаянные души…
Становилось холодно. Кирилл растолкал Киру, вернув ее в низкую реальность, они сделали несколько фотографий, попили кофе, поболтали о высоком, или о приземленном – откуда смотреть. Начал накрапывать дождь.
– Пора домой, а то совсем замерзнешь. Потом лечи тебя… – сказал Кирилл, вставая.
– Кто кого, – огрызнулась Кира.
– В любом случае пора, – Кирилл не стал открывать прения. – Тарелок уже не будет.
– Кто бы сомневался, – все-таки не удержалась Кира.
Утром она снова записывала свой сон.
«Сон.
Я искала тебя в аэропорту и заблудилась,
я потеряла деньги и сотовый телефон,
или их у меня украли,
я не помню,
я не держала внимание,
я вела внутренний диалог и думала о тебе,
я мечтала улететь с тобой на самолете и не вернуться,
а меня забрали в милицию,
потому что у меня была красная куртка и красные ботинки —
меня обвинили в убийстве, распространении наркотиков,
в оскорблении чинов при исполнении и в непристойном поведении,
порочащем красный цвет;
меня раздели догола и долго били,
но я так хотела тебя увидеть, что не умерла и все вытерпела,
а они сказали, что я сумасшедшая и отпустили меня,
и даже вернули мне красную куртку и красные ботинки,
но я не смогла одеться, потому что мне сломали руки и ноги;
я лежала в луже крови на кафельном полу, а мимо ходили люди с чемоданами, сумками и те, что без багажа,
и показывали на меня пальцами, потом подошел ты —
ты подумал, что меня изнасиловали и начал меня ругать,
за то, что я флиртую со всеми встречными,
ты кричал на меня, но не бил, потому что меня уже избили,
а мне было очень приятно, что ты меня не бьешь и что я так долго не умираю;
я была счастлива, что вижу тебя,
но я заплакала, потому что было очень больно;
ты взял меня на руки и понес в самолет,
а самолет оказался вовсе не самолетом, а летающей тарелкой,
я была счастлива, что полечу с тобой на летающей тарелке,
и я умерла от счастья».
– Тебя дед просил зайти, – как бы между прочим сказал Сандро.
– Мы же только вчера у него были… Ну ладно. Я с удовольствием. Заодно картину ему отдам. Уже давно нарисовала. Забываю занести…
– Это что?
– А ты не видишь?
– Здесь каждый видит, что хочет… А что видела ты, когда рисовала.
– Летающие тарелки и глаза деда Георгия.
– Понятно… Тарелки – глаза, глаза-тарелки. Здорово.
– Ты мне чего-нибудь нарисовала бы.
– Да не вопрос, нарисую. Я и не думала, что ты хочешь. Но, Сандрик, ты ведь знаешь, как я рисую…
– Как?
– Ну… Вот так, – она показала на картину. – Я изображаю мир не так, как его вижу, а так как его мыслю.
– Я знаю. Мне нравится, как ты мыслишь. Ты давно уже соблазнила мой разум своими заблуждениями.
Кира удовлетворенно хмыкнула.
– Пойду попробую соблазнить деда Георгия. Что-то он ко мне цепляется последнее время.
– Это не он цепляется, это тебя несет не туда.
– А нести «туда» не может. Несет всегда не туда. Вдумайся, Сандрик. Но ты прав. Меня несет, и я не сопротивляюсь. Может, куда и вынесет.
– Тебя не вынесет. Ты должна управлять процессом.
– Зануда ты, Сандро. – Иона ушла.
Дед Георгий явно был не в духе.
– А, Кира, проходи, – сказал он и скрылся в темноте коридора. Она разделась и прошла за ним.
– Что это там у тебя?
– Картина. Я для вас нарисовала, – Кира отдала ему свою беспредметную живопись.
– Спасибо, Кирочка. Но я бы на твоем месте не очень увлекался…
Кира состроила скучающую физиономию.
– Тебе, Кирка, нельзя ни на секунду расслабляться. Следи за глазами. Все время.
– Как это?
– А так. Правый твой глаз смотрит вперед в Вечность. Левый – назад, во Время. И если ты позволишь себе смотреть на природу и на вещи Времени, тебе невозможно будет когда-либо достигнуть Единства. Не разрешай твоему уму совращать тебя, наполнять иллюзиями, и смотреть назад на себя. Не позволяй твоему левому глазу обманывать тебя, постоянно подкидывая тебе то одно, то другое, возбуждая в тебе жажду ложную. Пускай твой правый глаз управляет левым. Подчини глаз Времени глазу Вечности.
