Том Перротта - Оставленные
Перед тем, как снова сесть на велосипед, Нора позвонила Карен на мобильный телефон и вздохнула с облегчением, когда включился автоответчик. Подобно ребенку, симулирующему болезнь, она кашлянула пару раз, и неестественно сдавленным голосом наговорила сообщение. Сказала, что ей стало хуже и, по ее мнению, лучше ей остаться дома, а то еще заразит кого-нибудь.
– Выпью чаю и снова лягу, – добавила она. – Поздравь всех от меня с Рождеством.
Там, где кончалась велосипедная тропа, брали начало проселочные дороги. Извиваясь, они тянулись мимо разрозненных домов, мимо маленькой фермы, мимо замерзших кукурузных полей со стерней, торчащей, словно волосы на ноге, которую нужно побрить. Нора не знала, куда она едет, но она была не прочь поблуждать. Теперь, отмазавшись от рождественского обеда, она готова была колесить на велосипеде целый день.
Ей хотелось думать о своих детях, но почему-то в голову лезли только мысли о несчастной тетушке Мэй. Та давно уже умерла, но Нора до сих пор помнила ее с поразительной ясностью. На семейных торжествах тетушка Мэй сидела тихо, рот перекошен под чудны́м углом, плавающий взгляд под толстыми стеклами очков полнится отчаянием. Время от времени она пыталась что-то сказать, но никто не понимал ни слова. Нора помнила, как ее уговаривали обнять тетушку Мэй, а потом в награду давали ей конфетку.
«Неужели теперь это я? – задавалась она вопросом. – Новая тетушка Мэй?»
В общей сложности Нора проехала шестьдесят семь миль. Когда наконец-то добралась до дома, увидела на мигающем автоответчике пять новых сообщений. Решив, что прослушает их позже, она поднялась наверх, сняла с себя потную одежду – ее вдруг зазнобило – и надолго погрузилась в горячую ванну. Лежа в ней, она кривила рот, опуская нижний уголок, приподнимая правый, и все пыталась представить, каково это жить так: твое лицо навечно застывшая гримаса, речь – невнятное мычание, все стараются относиться к тебе с удвоенным вниманием, чтобы ты не чувствовала себя монстром.
* * *Печально, что приходится в одиночку смотреть фильм «Эта замечательная жизнь»[93], но Кевин не знал, чем еще заняться. Таверна «Carpe Diem» была закрыта; Пит и Стив отмечали Рождество со своими семьями. Он подумал, что, может быть, стоит позвонить Мелиссе Халлберт, но потом отмел эту мысль. Вряд ли Мелисса обрадуется тому, что он позвонил ей на Рождество лишь для того, чтобы предложить заняться сексом, тем более что он не пытался связаться с ней со дня их последней злополучной встречи, с того вечера, когда она плюнула в лицо Наблюдательнице.
Девочки ушли час назад. Их внезапный уход его встревожил – они получили эсэмэс, быстро собрались и были таковы, – но ведь он не мог осуждать их за то, что им захотелось провести время с друзьями. Они и так побаловали его своим вниманием: общались с ним все утро и несколько послеобеденных часов, и это было здорово. После того, как они разобрались с подарками, Эйми напекла блинов с шоколадной крошкой, а потом они отправились к озеру и долго там гуляли. По возвращении домой сыграли три партии в «йетзи»[94]. Так что ему грех жаловаться.
Только вот теперь он все равно один, до самой ночи; перед ним простираются долгие часы одиночества. Уму непостижимо, как его жизнь, некогда полноводная река, превратилась в тонкий ручеек: жена ушла, сын скитается по свету, родители умерли, брат и сестра – кто где: он – в Калифорнии, она – в Канаде. Поблизости остались только несколько родственников – дядя Джек и тетя Мэри, горстка кузин и кузенов, – но у каждого из них своя жизнь. Клан Гарви был подобен Советскому Союзу: некогда могущественная держава рассыпалась на кучки слабых нестабильных объединений.
А я, должно быть, Кыргызстан, подумал он.
Ко всему прочему, фильм ему не нравился. Может, потому что он видел его сто раз, хотя, с другой стороны, история надуманная – столько усилий, и все ради того, чтобы напомнить хорошему человеку, что он хороший. Или, может быть, просто сейчас Кевин чувствовал себя так же плохо, как Джордж Бейли[95], а ангела-хранителя рядом не было. Он переключал каналы, выискивая, чего бы еще посмотреть, и возвращался к тому, с чего начал. И так он щелкал и щелкал пультом, пока в дверь не позвонили. Три резких звонка прозвучали неожиданно и пронзительно. Кевин слишком поспешно встал с дивана и оттого чуть не потерял сознание. Прежде чем встретить гостей, он постоял с минуту на месте, закрыв глаза, – чтобы привыкнуть к своему вертикальному положению, которое он принял не в меру стремительно.
* * *Пару минут Лори просто наслаждалась теплом – ни о чем другом думать не могла. Однако постепенно, по мере того, как она согревалась, приходило и осознание того, что она снова дома – непривычное чувство. Это же ее дом! Такой просторный, обставленный с любовью, гораздо более уютный, чем тот, который она разрешала себе вспоминать. Этот мягкий диван, на котором она сидит… приобретен в магазине «Элегантные интерьеры»; она несколько дней мучилась, выбирая обивку, пытаясь решить, какой цвет будет лучше сочетаться с ковром: серо-зеленый или кирпично-красный. А широкоэкранный телевизор LCD HD-TV – еще и «Эта замечательная жизнь» идет, надо же… они купили его в «Костко» за пару месяцев до Восхищения Церкви, очарованные четкостью и реалистичностью цветов изображения. С этого самого экрана на них лилась вся информация о трагедии: они слушали комментарии ведущих теленовостей, которые сами были ошеломлены тем, о чем им приходилось сообщать; смотрели кадры дорожных аварий и интервью с недоумевающими очевидцами, которые показывали снова и снова, с отупляющей периодичностью. А мужчина, что сейчас стоит перед ними и нервно улыбается, это ее муж.
– Ну и ну, – говорил он. – Сюрприз так сюрприз.
Кевин, казалось, разволновался, когда увидел их на крыльце, но быстро оправился от замешательства, поспешил пригласить их в дом, словно они были желанные гости, обнял Лори в коридоре – она попыталась отстраниться от его объятий, но на узком пространстве это было невозможно, – пожал руку Мег, сказав, что очень рад знакомству с ней.
– По-моему, вы замерзли, – заметил он. – Не по погоде одеты.
Это еще мягко сказано, подумала Лори. Трудно найти теплые вещи белого цвета. Штаны, рубашки и свитера еще куда ни шло, а вот с верхней одеждой совсем худо. Ей еще повезло, что для нее нашлись белый шарф, который можно обмотать вокруг головы, и утепленная толстовка с капюшоном из хлопка с неброской эмблемой фирмы «Найк» на кармане. Но ей требовались перчатки потеплее – ее хлопчатобумажные были смехотворно тонкими, годились только для санитарной проверки в магазинах и ресторанах– и сапоги или хотя бы туфли, что-то более существенное, чем драные спортивные тапочки.
– Хотите перекусить? – спросил Кевин. – Я могу приготовить кофе, чай, или еще что-нибудь. Вино и пиво есть, если хотите. Не стесняйтесь, угощайтесь. Ты знаешь, что где лежит.
Лори не отреагировала на его предложение, и на Мег она не смела взглянуть. Естественно, они хотели есть, умирали с голоду. Но сказать они этого не могли, а о том, чтобы самим похозяйничать на кухне, тоже не могло быть и речи. Если Кевин чем-нибудь накормит их, они не откажутся, но это должен быть его ход, а не их.
– Правда, чего-то особенного не ищи, – добавил он, как бы озвучивая запоздалую мысль. – Это раньше мы ели здоровую пищу. Думаю, наш теперешний рацион не совсем в твоем вкусе.
Лори чуть не рассмеялась. Она с радостью проглотила бы пару сосисок прямо из упаковки, тогда он сразу поймет ее теперешнее отношение к здоровому питанию. Но Кевин не дал ей такой возможности. Вместо того чтобы пойти на кухню, как и положено гостеприимному хозяину, он опустился в коричневое кресло, которое Лори купила в мебельном магазине «Треугольник». Некогда она сама любила читать в этом кресле в выходные по утрам, когда все располагало к лени: лампа не нужна, солнечный свет струится в выходящие на юг окна.
– Хорошо выглядишь, – похвалил Кевин, разглядывая ее с пугающей доброжелательностью во взгляде. – Мне нравится твоя седина. Она тебя молодит, как ни странно. Кто бы мог подумать.
Лори почувствовала, что краснеет. Она затруднялась сказать, смутил ли ее сам комплимент или то, что его сделали в присутствии Мег. Но все равно ей было приятно. Кевин, в отличие от мужей ее подруг, не скупился на похвалу, особенно на первых порах их семейной жизни, но в последние годы брака он все реже и реже выражал ей свое восхищение.
– Я и сам немного поседел, – сказал он, пальцем постучав по виску. – Очевидно, время пришло.
Действительно поседел, сообразила Лори, хотя не замечала в муже этой перемены, пока тот сам на нее указал. Стал солиднее, сказала бы она ему, если б могла. Как и многие мужчины его поколения, Кевин, невзирая на возраст, долго сохранял нечто мальчишеское в своем облике, и седина – хоть ее было немного, – придавала желанную степенность его внешности.
