Сергей Лукьяненко - КВАZИ
– Знаю, – неожиданно сказал Руслан. И с вызовом посмотрел на меня. – Кваzи – это те восставшие, которые более развитые. Они быстрее возвышаются. Ну и… – Он заколебался. – Они…
– Продолжай, – сказал я.
– Людей едят, – сказал Руслан.
– Готов? – спросил я.
Парень молчал. Потом тряхнул головой.
– Это же не я буду. Это восставший будет. Это эволюция.
– Это каннибализм, – сказал я.
– Вот и неправда, – быстро ответил Руслан. – Восставшие уже не люди. А каннибализм – поедание себе подобных.
– А, так ты образованный… Кого есть будем? – спросил я. – Ты как, среди одноклассников уже приметил ужин? Двоечников, хулиганов?
– Люди и так жрут друг друга, – буркнул Руслан. – Только не буквально. Общество построено на том, что умные и сильные доминируют, а глупые и слабые обеспечивают их существование. Когда-то коммунизм пытался это ликвидировать, но он противоречил человеческой природе. А у кваzи получается правильный коммунизм, потому что балласт не мешает. Преступники, дураки и лентяи послужат возвышению нормальных хороших людей.
Он так увлёкся, что совсем перестал бояться. Теперь Руслан говорил с жаром, с воодушевлением.
– Вы посмотрите сами, какое общество кваzи у себя построили! Питер теперь такой хороший город, я там на экскурсии был, там все на велосипедах ездят, везде чисто, дома шикарные построили и старые отреставрировали, никакой преступности, сплошь учёные и мастера, и заводы там знаменитые, вот мой комп – его в Питере сделали, на заводе «Заслон». Никакая медицина не нужна, кваzи не болеют. И пенсии им не нужны, они уже не стареют. Ресурсы зря не тратятся, так можно и в космос летать, и на Земле построить справедливое общество! Идеальный мир! Настоящий коммунизм!
Он замолчал.
Молчали и мы с Михаилом.
– Парень, то, что ты сейчас описал, не коммунизм. Оно называется другим словом, – сказал Михаил. Голос его оставался спокойным, вежливым, но почему-то мне казалось, что в глубине своей мёртвой души он сейчас рычал от ярости. – И в истории уже пытались строить общество, где больных, глупых и ленивых утилизировали. Есть, правда, не ели. Недоработка. А вот на удобрения перерабатывали, волосами матрасы набивали. Было такое.
– Кто первый Гитлера упоминает, тот и не прав, – сказал Руслан. – Это называется «закон Годвина».
– Знаю, – кивнул Михаил. – Только ведь это ты его упомянул… Значит, хочешь быть кваzи? Не болеешь, не стареешь, из окошка можешь выпрыгнуть? А то, что мы не способны развиваться, ты понимаешь? Хорошо понимаешь? Думаешь, наше общество прекрасно и устойчиво? Да с чего ты взял? Ему и десяти лет нет, мы без сотрудничества с людьми никогда не жили! Думаешь, восставший за тебя всю грязную работу сделает? А ты очнёшься чистенький и разумный? Дурак! Ты очнёшься в тот самый миг, когда жрёшь живого человека! Возвышение мгновенно происходит! Ты этого никогда не забудешь, понял? Думаешь, ты с этим свыкнешься, забудешь?
Он вдруг схватил Руслана за плечи, встряхнул, будто маленького ребёнка.
– Может, это у нас проклятие, может, наказание, может, предохранитель… Только, возвысившись, ты получишь отвращение, омерзение, до судорог, до рвоты, к самой мысли о животной пище. К виду крови и сырого мяса. Знаешь, что среди кваzи хирургов нет? Понял теперь почему? А ты знаешь, что нам не снятся сны? Никакие сны. Никогда. Ни о чём… А ты знаешь, что у нас нет нормальных эмоций? Одна-единственная остаётся. Если ты будешь любить женщину, то перестанешь любить мать. Если ты сохранишь способность грустить, то ты не будешь смеяться. Кем ты мечтаешь стать, парень? Кем ты хочешь стать, когда будешь кваzи?
– К-космонавтом, – выдавил Руслан.
– Никто не гарантирует этого, – продолжал Михаил, по-прежнему встряхивая Руслана за плечи. – Пока ты человек, ты можешь поступать по своим желаниям, вопреки природе, вопреки инстинктам, вопреки предрасположенности. Если ты станешь кваzи – ты будешь только тем, кем ты будешь. Когда я был человеком, я хорошо рисовал. Я думал, что выйду на пенсию и буду рисовать картины, пока глаза видят и руки держат кисть. Сейчас у меня есть всё время мира. У меня зрение в два раза лучше человеческого, у меня руки не дрожат. Но я не нарисую даже яблоко на тарелке. Я – мент! Сыщик! Картины мог рисовать человек. Мне – не дано! Что-то решило за меня, что это не нужно, понимаешь? Эволюция? Какая, к хренам собачьим, эволюция! Космонавтом ты хочешь быть? А будешь садовником. Или программистом. Или рабочим, кирпичи класть идеальными рядами! Не тебе решать! Не тебе, а твоим некронейронам! Нравится, мальчик?
Руслан молчал. Даже на «мальчика» не отреагировал. Твёрдо сжал губы, смотрел исподлобья. Непрошибаемый какой-то…
– И то, что ты так уверен, будто станешь кваzи… – Михаил отпустил Руслана, отряхнул руки, будто выпачкался. – Поверь, такие обычно и становятся кормом. Хотя бывает и хуже.
– Как зовут твою девчонку? – спросил я. Руслан стрельнул в меня глазами, но ничего не сказал. Тогда я взял со стола фоторамку. Одна из девушек на фотках мелькала так часто (хотя порой и в компании с другими), что не заметить этого было невозможно. – Представляешь? Возвысился, а она – нет. И её уже нет. Совсем и навсегда. Ты – за её счёт возвысился.
– Я не знал! – выдавил Руслан. И стало понятно, что его закаменевшее лицо – это не упрямство или бесчувственность, а попытка сдержать истерику. – Виктор Аристархович совсем иначе всё рассказывал…
– Томилин был старый человек с холодным умом, – сказал я. Старым, конечно, профессор не был, просто немолодым. Но с точки зрения семнадцатилетнего – сгодится и «старый». – Талантливый, но бесчувственный.
– Он стихи писал, про любовь…
– Это ничуть не мешает быть бесчувственной скотиной, – подтвердил я.
– Ну, он всё по-другому… – Руслан явно готов был сорваться. – Когда он говорил…
– Где вирус? – спросил я. – Ничего ужасного ещё не случилось. Где вирус, Руслан?
Руслан захлопал глазами. С ужасом спросил:
– Какой вирус?
Мы с Михаилом переглянулись.
– Ты ходил в кружок юных биохимиков, которым руководил Томилин? – спросил я.
Руслан закивал. Зачем-то уточнил:
– Я к поступлению готовился, в университет…
– Томилин рассказал тебе всю эту муть, про счастливое общество кваzи?
– Да, но он всем рассказывал, некоторые ребята спорили…
– Почему ты убегал? – спросил Михаил.
– Его же убили… – Руслан жалобно посмотрел на меня. – Полиция убила…
– Знаю, – сказал я. – Это был я.
Руслан словно стал ниже ростом. Обречённо спросил:
– Вы и меня убьёте?
– С какой стати?
– Но вы же его убили? За эти разговоры, за его гражданскую позицию… а я с ним согласен, – он замешкался, но всё же добавил: – был…
Я вздохнул.
– Если бы даже за такие разговоры убивали, то это делала бы не полиция, а какая-нибудь спецслужба. Суда пока не было, но я могу тебе сказать – профессора убил грабитель. Восставший профессор убил грабителя. Я был вынужден убить обоих восставших.
Михаил скептически посмотрел на меня, но промолчал.
– И себя не переоценивай. Думаешь, кому-то нужно убивать тебя? Да ты нужен пока только своей маме и своей девчонке. Может, ещё паре-тройке друзей. Тоже мне, борец с режимом…
– Что ты знаешь про вирус? – спросил Михаил.
– Вирус, превращающий людей в восставших? Профессор говорил, что его до сих пор не нашли. Что это может быть и не вирус, а прион. Или неизвестный патоген, потому что для прионов такая скорость развития нехарактерна…
Я вздохнул.
– Это мы знаем. Чем профессор занимался? Каким вирусом?
Руслан неловко улыбнулся.
– Ветрянкой. Мы как-то стали над этим смеяться, а он сказал: «Поднимите руки те, кто не болел ветрянкой». Ну, я поднял, ещё трое ребят. Он объяснил, что раз мы не переболели в детстве, то во взрослом возрасте можем очень тяжело заболеть. Поэтому лекарство от ветрянки – важная вещь.
– То есть он делал лекарство? – уточнил Михаил.
Руслан кивнул.
– Ваш кружок занимался в институте?
– Научная секция… Да, конечно.
Вот так.
Случай вывел нас на юношу, общавшегося с главным подозреваемым. Мы и раскатали губу – сейчас всё узнаем…
А узнавать-то было нечего. Кроме того, что Томилин был идейным сторонником кваzи… впрочем, это и так нам известно. Я поинтересовался:
– Сколько вас народа в кружке… то есть в секции?
– Одиннадцать человек, – с готовностью ответил Руслан.
– Старшеклассники? Парни, девушки?
– Парни в основном.
– У Томилина были особо доверительные отношения с кем-либо?
Глаза у Руслана округлились, он нервно хихикнул:
– Вы чего… Томилин не такой! Он ни к кому не приставал!
– Господь с тобой, – сказал я. – Не о том речь! Друзья среди учеников у него были? Любимчики? В хорошем смысле слова, разумеется. Был кто-то, кого он выделял, кому мог бы доверить какую-то тайну?
