Павел Корнев - Сиятельный

Я вспомнил стоимость костюма риелтора, к которому меня направил собственный поверенный, и с чистой совестью предложил:

– Подготовьте документы, в следующую нашу встречу я все подпишу.

– Вот и замечательно, – расслабился банкир. – Продолжайте расследование и держите меня в курсе дела. А теперь прошу меня извинить, надо сделать несколько деловых звонков.

– В столь поздний час? – удивился я, бросив взгляд на настенные часы.

На тех было без десяти семь.

– Трансатлантический кабель – это просто чудо, – рассмеялся иудей. – В Нью-Йорке сейчас самый разгар рабочего дня.

– Тогда не смею вас больше задерживать, – поднялся я из кресла и направился на выход.

Неразговорчивый слуга проводил меня до входной двери, и я отправился в Ньютон-Маркт.

Деньги – это зло? Или же все зло из-за денег?

Вопрос спорный. Но знаю одно: не будь я таким скрягой, очень многих проблем в дальнейшем удалось бы избежать. Или, по крайней мере, отсрочить их на неопределенное время. А так, написав рапорт на имя главы сыскной полиции, я поскупился нанять извозчика и отправился домой на паровике, чтобы потом неспешно двинуться вверх по вившейся по склонам Кальварии дороге; с этого все и началось.

Но если начистоту, мне всегда нравилось подниматься на холм именно пешком. Идти по извилистой тропе и смотреть на город; ощущать, как с каждым шагом свежеет воздух и проявляются задавленные городской гарью запахи – ароматы влажной листвы, подстриженной травы, весенних цветов.

Всякий раз создавалось впечатление, будто поднимаюсь из царства мертвых, покидаю не зловонное облако смога, но подземное царство Аида. И понемногу отступали давившие на спину тяжким грузом печали и заботы.

Я словно возвращался в детство.

Только не в этот раз.

Китаец ждал у моста.

Подручный господина Чана подпирал плечом вкопанный в землю столб и демонстративно чистил ногти недоброго вида кинжалом. В своей обтрепанной кепке и великоватом пиджаке он казался сбежавшим с поля пугалом; не знаю, как птиц, а меня его вид напугал едва ли не до икоты.

– Господин Орсо! – улыбнулся костолом безмятежно и радостно, словно невинный ребенок. – Господин Чан недоволен вами!

– Чем на этот раз? – уточнил я и остановился, не доходя до собеседника несколько шагов. Приближаться вплотную к человеку с кинжалом не самая удачная идея, если только вы не оборотень или суккуб.

Ну как тут не вспомнить об Елизавете-Марии? Но она далеко…

Китаец усмехнулся и начал перечислять:

– Долг не погашен в срок. Иудей скупает долги за бесценок. Родной дядя отказался признавать родственником. Потерял работу. Не сможешь вернуть долг.

Я не стал спорить – глупо спорить с проводником чужой воли – и только спросил:

– И что из этого следует?

Костолом рассмеялся и отлип от столба.

– Твой долг не велик по меркам господина Чана, но если дать спуск одному, что остановит других?

– Чего хочет господин Чан? – нахмурился я, левой рукой снимая темные очки.

– Твое ухо, белоглазый, – последнее слово китаец повторил, не скрывая издевки.

Возможность безнаказанно покалечить сиятельного приводила его в восторг.

– Очень неосмотрительно.

– Никто не обманывает господина Чана.

– Никто и не обманывал господина Чана. Он получит свои деньги до последнего сантима.

Китаец кивнул.

– Получит. Но сначала он получит твое ухо.

– Поступить так с полицейским не очень умно, – веско произнес я, глядя на собеседника сверху вниз. Костолом не дотягивал до моего роста две головы, но при этом был быстрым и юрким, словно хорек.

– Ты больше не спрячешься за карточкой фараона, белоглазый, – рассмеялся худощавый головорез и шагнул ко мне. – Не дергайся, и все случится быстро.

Быстро? Я сделал глубокий вдох, дождался, пока отпустит приступ накатившей вдруг злости, и уже потом совершенно спокойным голосом потребовал:

– Стой, где стоишь.

– А то что? – ухмыльнулся китаец, но немедленно замер на полушаге, стоило только возникнуть в моей руке «Церберу». – Не стоит все усложнять, – прошипел он.

– Не стоит, – согласился я.

– Убьешь меня?

Я ничего не ответил, прислушался к шелесту кустов за спиной и предупредил:

– Не остановишь своих мартышек – схлопочешь пулю в живот. Гнить будешь неделю, а то и две. Перитонит, слышал такое слово?

Полной уверенности, что угроза сработает, не было, но талант в очередной раз не подвел, и китаец нервно махнул рукой; шелест кустов стих.

– Ты ответишь за это, белоглазый! – пообещал головорез, которого просто трясло от бешенства.

Он не боялся смерти, его страшило оказаться прикованным к больничной койке. Да и будет ли она, больничная койка? Скорее уж грязный матрац в каком-нибудь опиумном притоне. А только оступись, только выкажи слабость – и люди выстроятся в очередь полюбоваться на твои мучения.

Китаец такой участи для себя не хотел. И мы оба знали, что отвечать мне теперь придется не только за просроченный долг, но и за этот его внезапный страх. Я сунул палец в старую рану и тем нажил себе смертельного врага.

– Брось, – потребовал я.

Головорез откинул кинжал в траву.

– Теперь отойди с дороги.

Китаец послушно освободил проход; на губах его играла презрительная ухмылка. Он твердо намеревался отомстить и знал, что случится это очень и очень скоро.

Я обошел его, продолжая удерживать на прицеле пистолета, уже на мосту развернулся и произнес:

– Передай господин Чану… – а потом замолчал, понимая, что словами ничего не изменить.

– Что передать?

– Ничего, – мотнул я головой. – Он сам все поймет.

И прострелил китайцу колено.

Головорез со сдавленным вскриком повалился на землю, из кустов выскочили две тени и бросились к раненому главарю. Я быстро попятился и продолжал пятиться до тех пор, пока мост не скрылся из виду за поворотом. Тогда развернулся и со всех ног припустил к дому.

Погони не было, но в безопасности я себя почувствовал лишь в мертвом саду. Проклятие обожгло легким касанием, но теперь оно вызвало не привычный озноб, а вздох облегчения.

Заходите в гости! Заходите, если жизнь дорога!

Я тихонько рассмеялся и зашагал к особняку, призывно светившемуся в темноте окнами гостиной.

– Ты бежал? – удивилась Елизавета-Мария, когда я прошел в дом.

– Не хотел опоздать на ужин, – буркнул в ответ.

– Ты и не опоздаешь, – рассмеялась девушка и скомандовала дворецкому: – Теодор, пора накрывать на стол.

Ссылаться на отсутствие аппетита я не стал, только уточнил на всякий случай:

– Опять потроха?

– Ты слишком плохо обо мне думаешь, – лукаво улыбнулась Елизавета-Мария.

На ужин подали поджарку с овощным рагу.

Мясо оказалось жестким и переперченным, и все же я критиковать кулинарные таланты девушки не стал. Та была сегодня на редкость молчалива, и это меня вполне устраивало.

Ужин прошел в гробовой тишине.

Лишь когда тарелка опустела, я откинулся на спинку стула и удивился:

– Ты решила перейти на белое вино?

Елизавета-Мария поглядела на бокал и озадаченно покачала головой:

– Знаешь, Леопольд, я уверена, что купила три бутылки красного, но две из них куда-то пропали.

– На меня не смотри, я не пью. И Теодор тоже алкоголем не злоупотребляет.

– Это и удивительно, – задумчиво протянула девушка.

Я не придал этому обстоятельству особого значения и отправился в спальню. Уже в коридоре навстречу попался дворецкий, он нес в столовую поднос с чайными принадлежностями.

– А как же десерт, виконт? – удивился Теодор.

– Подними наверх, – попросил я, а сам завернул в ванную комнату. Снял пиджак, закатал рукава сорочки, с интересом оглядел обожженные кровью падшего руки. Бубоны аггельской чумы потускнели и не беспокоили весь день, но к вечеру вновь начали нестерпимо чесаться. И сколько ни держал их под холодной водой, лучше не становилось. Наоборот – начала кружиться голова.

Когда зашел в спальню, поднос с чайником и корзинкой печенья уже стоял на прикроватной тумбочке; я запер за собой дверь, проверил ставни и улегся в постель. Налил чаю, взял потрепанный томик «Приключений Алисы в Стране чудес» и неожиданно понял, что не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой.

Усталость навалилась неподъемным грузом, и сколько ни старался побороть ее и сосредоточиться на чтении, глаза закрывались сами собой. В очередной раз клюнув носом, я сдался и обессиленно откинулся на подушку.

Уснул в один момент.

Проснулся от явственного ощущения чужого присутствия.

В спальне кто-то был. Шелестел бумагами, рылся в буфете, ворошил содержимое платяного шкафа.

Кто-то что-то искал. Искал и приглушенно ругался себе под нос.