Роберт Сильверберг - Журнал "Если" 1999, номер 11
Мы вошли в здание через главный вход и узрели множество небольших алтарей, устроенных пилигримами. Украшали их различные предметы, но по большей части статуэтки Великого Локса. В боковой комнате мы нашли огромную кучу тонких листиков пепла.
– Это были книги, – объяснил нам дед. – В книгах делали записи, чтобы учить людей, они помогали им запомнить сведения о мире. Наши предки сожгли книги, когда солнечный бог Фа дал им в этом святом месте совершенную память. – Он с надеждой взглянул на Станса, который, казалось, слегка заинтересовался. – Пойдем дальше, сынок, мы должны осмотреть каждую комнату.
– Только без меня, – сказал я/Бруно. – От этого места у меня мурашки по коже.
Я проснулся и увидел яркий утренний свет и Чару, которая щекотала меня перышком груммета. Я рассказал ей все, что узнал во сне. Это было ценное воспоминание, и, возможно, оно когда-нибудь окажется полезным.
В то же утро совершенно неожиданно моя мать и Фоун прибыли верхом на локсе, переночевав по дороге в резиденции мистера Мак-Нейла. Это была приятная неожиданность, но Чара встретила гостей без восторга, как мне показалось.
– Что привело тебя в Носс, Весна? – спросила она подозрительно, когда мы все уселись пить стуву. – Ты уже толковала с Лонессой, не так ли?
– С Лонессой? – Весна поглядела на нас озабоченно. – Конечно, нет. Я ее не встречала.
– Благодарение Фа! У мамы, знаешь ли, бывают странные капризы.
– Я приехала просить об одолжении, – неуверенно начала моя мать. – Ванда нуждается в совете Харди. Она не возьмет в толк, что нынче происходит в Иаме.
От изумления я онемел.
– Вот как? – отозвалась Чара. – А почему ей должен советовать Харди?
– А кто же еще? У Харди самая длинная в Иаме память по мужской линии. И потом… Я просто хотела увидеть тебя, сынок! Я никак не могу поверить, что ты жив.
– Это действительно я, Весна. – Я взял ее за руку. – И вправду не умер. Но разве моя память самая длинная? А как же Станс и Триггер?
Весна проницательно взглянула на меня.
– Ты ведь все знаешь про Станса, не так ли. – Это был совсем не вопрос. – Не стоит меня дурачить, Харди.
– Отец наложил запрет на это воспоминание. Но я его сломал, так было надо. А ты, значит, все время знала?
– Ну конечно. У нас с Бруно не было секретов друг от друга. Но больше в Иаме никто не знает.
– Тем лучше для них. – Каждому, кто проведает об изъяне Станса, грозит смертельная опасность. – Фоун, ты никому не скажешь ни слова, понятно? Никому!
– Конечно, Харди, если ты настаиваешь.
Мы немного поговорили о том о сем, и я спросил:
– И что же в Иаме пошло не так?
– Религия, – сказала Весна. – Твой дядя сместил хранителя храма и занял его место. Станс хороший оратор, надо признать. И теперь он разглагольствует о том, что солнечный бог Фа отнял у нас свое тепло, так как ужасно разгневан и нуждается в усиленном поклонении и ублаготворении… А прихожане ему, понятно, верят. В конце концов, с каждым годом становится все холоднее и холоднее, и объяснение Станса не хуже всякого другого. Тем более что другого все равно нет. В общем, люди совершенно помешались, и уже всерьез идет разговор о массовом паломничестве в Паллахакси… Нет, ты представляешь?! И это в то самое время, когда им следует всемерно оберегать посевы и усердно охотиться на дичь!
– Станс и раньше любил проповедовать. А теперь его некому одернуть, и он хватил через край.
– Я думаю, это он убил твоего отца, – сказала Весна невыразительным голосом. – Убийство не может страшить его так, как нас, ведь у Станса нет врожденной потребности охранять память предков. Не знаю почему, но он решил, что Бруно собирается его разоблачить. Твой отец, конечно, не мог предать собственного брата, Бруно был верным до безрассудства… И я его за это ругала.
– У Станса не хватило ума, чтобы понять брата. – Я рассказал ей о том, что услышал, сидя под лодкой. – Вот почему он убил отца. Всего за несколько неудачных слов, брошенных в сердцах.
– Я так и думала, – согласилась моя мать без всякого удивления. – Я боялась, что он и тебя убил. – Ее голубые глаза внезапно наполнились слезами. – Ты даже не представляешь, как я обрадовалась весточке, что ты живешь в Носсе!
– А я не могла представить тебя мертвым, – вмешалась Фоун и получила в награду подозрительный взгляд Чары.
– Теперь я уверен, что это Станс продырявил мою лодку в прошлом году. Кстати, как он воспринял новость о том, что я… э… снова обманул смерть?
– Он впал в неистовство и носился по деревне, как безумный, – усмехнулась Весна. – Он всех убеждает, что это ты убил своего отца. Охотники на его стороне, и живи ты в любом другом месте, они бы просто пришли за тобой. Но даже Станс понимает, что нанести оскорбление Носсу было бы безумием.
Чара нарушила долгую паузу. Все время, пока я беседовал с матерью, она наблюдала за нами с непроницаемым выражением лица.
– Скажи мне, Весна, ты ведь приехала не только за советом?
– А ты не дурочка, верно? Ну, если желаешь знать, Ванда просила меня поговорить с Харди. Ванда хочет, чтобы он вернулся в Иам, и полагала, что присутствие Фоун поможет.
– Мама может думать что угодно, – печально произнесла Фоун, оглядывая нехитрую обстановку коттеджа. На лице ее отразилось искреннее одобрение. – Но, кажется, Харди и здесь хорошо. Мы зря теряем время.
Я задумчиво отхлебнул стувы.
– Вернуться? Это весьма рискованный шаг, если все мужчины против меня.
– Однако все женщины – «за», – подбодрила меня мать. – А среди мужчин лишь охотники поддерживают Станса. Народ Иама его боится, поскольку он непредсказуем. Однако Бруно уважала вся деревня, а ты его сын, и если мы с Вандой объявим о твоем возвращении… Люди сплотятся вокруг тебя и позабудут об этой религиозной дури.
– И, разумеется, прогонят Станса? Сомневаюсь. И я не могу открыть односельчанам истину о его изъяне, мне просто никто не поверит. Если Станс и уйдет с поста предводителя, то унаследует его Триггер, а не я.
– Триггер? Никогда! Он такой же неполноценный, как его отец, да еще и дурак впридачу. Это будет конец Иама. – Пухлое, румяное лицо Весны непривычно отвердело. – Лучше уж я убью отморозка собственными руками.
Ее слова мрачно отразились от каменных стен старого коттеджа.
Да, это был старый, заброшенный коттедж, который мы с Чарой обратили в наш семейный очаг. В углу лежала груда мехов, мы спали на ней и ласкали друг друга. Неподалеку от коттеджа располагалась старая каменная пристань, где Чара только вчера дала мне урок плавания. А в нескольких сотнях шагов дальше была мужская деревня с ее рыбацкими лодками, и в этой деревне жил отец Чары, который собирался взять меня с собой на рыбалку.
Весна, прочитав мои мысли, вздохнула.
– Ванда не взяла в расчет любовь, – сказала она. – Без Чары ты никуда не поедешь, и ты не желаешь подвергать ее опасности. Я это понимаю, потому что у меня был Бруно. У Ванды никого не было, но я постараюсь ей все объяснить, как смогу.
– Мне очень жаль, правда.
– Ты изменился, Харди, и этого Ванда тоже не учла. Раньше ты был такой… безразличный. Бруно это очень беспокоило, он часто говорил мне, что ты не слишком-то любишь людей.
– Что тут удивительного, когда тобой помыкает надутый индюк вроде Станса.
– Что же, от Станса ты ушел. Я не могу винить тебя за то, что ты не хочешь вернуться.
– Я взял на себя обязательства в Носсе, Весна. И это для меня гораздо важнее, чем будущность Иама.
– Я понимаю, что ты имеешь в виду. – Она улыбнулась Чаре немного печально. – Ты волен делать то, что считаешь нужным, Харди.
Они вскоре уехали, оставив меня мучиться угрызениями совести.
– Ты ведь не собираешься уезжать? – озабоченно спросила Чара на следующее утро.
– Конечно, нет.
Она улыбнулась, шутливо ткнула меня в плечо, и мы продолжили нашу жизнь в Носсе.
А через пару дней отец Чары, Крейн, взял меня с собой на рыбалку.
Его скиммер был примерно восьми шагов в длину, но очень узкий, и начал устрашающе раскачиваться, лишь только я ступил на него. К счастью, уроки плавания придали мне кое-какую уверенность. Я заметил, что Кафф следит за мной из-за гряды разложенных на пляже килей, явно рассчитывая, что я оступлюсь.
– Сегодня мы поплывем вверх по течению, – предупредил Крейн, когда я благополучно уселся. – Тебе надо привыкнуть к лодке, прежде чем мы выйдем в море.
Это было милосердное решение, поскольку скиммер Крейна казался мне крайне неустойчивым. Когда мы вышли на середину эстуария и парус взял ветер, я еле-еле подавил крик ужаса.
Балансировка скиммера заметно улучшилась, когда Крейн установил с обеих его сторон тяжелые шесты около шести шагов в длину, с которых, на манер крыльев, свисали сети.
– Так лучше? – спросил он со смешком. Солнце и ветер запечатлели на его лбу и щеках множество тонких линий, и когда он смеялся, лицо Крейна морщилось, как сухой желтый шар.
