Александр Казанцев - Ступени Нострадамуса
— Но воочию ты видеть этого не мог.
— Не отвергай того, чего не знаешь!
— Но знать хочу, какая задача стоит перед наукой.
— Задача ясна — устранить последствия «парникового эффекта».
— Согласен. Я недостаточно вооружен, чтоб выиграть такой спор. Вот если бы…
Раздался звонок у входной двери.
— Сиди, отец. Я открою, — сказал сын, выходя из кабинета.
Через минуту он заглянул в дверь.
— Тебя спрашивает весьма почтенный человек с бородой, не чета нашим с тобой.
— Проси, проси. Тот тоже был бородат, — как–то странно отозвался Платон Никандрович.
Когда в кабинет вошел старец с седой бородой в серебристом плаще почти до пола, генерал вскочил.
— Не буду вам мешать, — сказал сын, закрывая дверь.
— Профессор Наза Вец? Но вы являлись лишь во сне.
— Так обстоятельства сложились. Я знал, что буду нужен вам.
— Еще бы! Мы с сыном спорили о том, как устранить «парниковый эффект». Он знает как, но не верит в то бедствие, что слой углекислоты приносит на планету.
— Могу ему я показать.
— Кто вы, профессор? Как мне понять вас? Объясните!
— Вы вспомнили меня и сон. Я — из другого измерения и вам помог увидеть мир, каким был наш и ваш — в грядущем. Картину эту я внушил вам, чтоб параллели разошлись. И беды наши вы б не знали.
— И вы помогли мне принять нужное решение. Вот и сейчас вы, как никогда, кстати.
— Помочь всегда готов для блага.
— Внушите сыну моему, что ждет наш мир, если не уничтожить «парниковый эффект».
— Но согласится ли ваш сын на опыт очень необычный?
— Я его об этом попрошу. Не мне, всем людям это так необходимо!
Генерал попросил подождать его и вышел к сыну. Вскоре он пригласил гостя в другую комнату. Илья почтительно встретил старца словами:
— Я рад приветствовать вас, профессор. Отец мне объяснил. Я сразу понял все. Нас, физиков, не удивишь числом измерений. В математике любая степень — обычное дело. А я, хоть физик–теоретик, готов участвовать в любом эксперименте. Всякая теория без опыта мертва.
— Мне, чтоб не стать своим же предком, войти в минувшее нельзя. Но вот представить его можно. Поскольку это не во сне, мы оба с вами будем «мнимы».
Генерал на цыпочках ушел в свой кабинет. Наза Вец усадил Илью в кресло, придвинул стул, сел так, чтобы колени их соприкоснулись, и взял руки Ильи в свои.
— Что это будет? Гипноз? — спросил Илья.
— При вашей помощи — наш общий. На побережье были вы давно?
— Я возвращался морем из Америки в Париж с конференции. И в Гавре пересел на поезд. Язык французский мне знаком.
— Прекрасно! Так начнем с Парижа. Глаза придется вам закрыть. Представьте Эйфелеву башню! Она пред вами, и прохожие остановились рядом с нами. Французов слышим голоса:
— Вот наш символ города! — с гордостью сказал парижанин, видимо, приезжему гостю. — Более того, это символ технического прогресса, как видите, он всплеском ажурного металла поднялся к облакам и стоит уж двести лет.
Физик прикинул в уме и понял, что находится на пороге двадцать второго века.
— Представьте, при ее сооружении корифеи культуры тех времен протестовали. В том числе и знаменитый Ги де Мопассан.
— Как это странно, — отозвался гость.
— Однажды Мопассана застали в ресторане на одном из этажей отвергаемой им башни. Он объяснил, что лишь отсюда, из единственного места в Париже, не видно это «уродливое» сооружение! Причем «уродливое» сказал не по–французски, а использовал славянское слово. На Востоке у славян оно означает «безобразие», а на западе — «Красоту». Вот и разгадайте, что хотел сказать наш великий писатель.
— Теперь нам нужен Сан–Лозар, вокзал старинный с монорельсом, — шепнул Илье Наза Вец.
Физик сравнил себя и Наза Веца с мнимыми величинами в математике. Они там есть и в то же время не существуют, словом, «мнимы».
На вокзале, поднимаясь по лестнице на высокую платформу для приема монорельсовых поездов, толпа пассажиров не замечала их, порой проходя сквозь них, как через клочья прозрачного тумана.
Монорельсовые пути заменили прежние железные дороги, местами размытые поднятием вод. Происходило это постепенно, и люди стремились приспособиться к новым условиям.
Комфортабельные вагоны были подвешены к тележкам, двигавшимся по нижней части металлической двутавровой балки, тянущейся, как нескончаемый мост на ажурных опорах, напоминающих маленькие Эйфелевы башни.
Вместе с пассажирами оба «мнима» вошли в вагон, оказавшись в первом классе. В купе, которое они выбрали, восседала надменная пожилая дама, когда–то блиставшая красотой. Напротив нее — молодой блестящий офицер с модными усиками.
Вагон плавно двинулся, разгоняясь до умопомрачительной скорости, доступной прежде только самолетам.
Монорельс проходил высоко над землей. В окошко были видны пробегающие назад домики, шоссейные дороги, возделанные поля, где убирался урожай. Подвесная дорога не мешала зерноуборочным машинам работать по обе ее стороны и под нею, как на одном широком поле. Синели извилистые речки, ныряя под монорельс.
Находясь в купе, невидимые пришельцы из дальних лет стали невольными слушателями дорожного разговора пассажиров.
— Мадам, я вам сопутствую до Гавра? — осведомился офицер.
— Откуда вам это известно? — прищурилась былая красавица.
— Во–первых, поезд не останавливается нигде, а во–вторых, если бы остановился ради меня, я бы не сошел, предпочтя остаться с вами.
— Вы любезны, молодой человек, хотя и не слишком воспитаны, не представясь даме, прежде чем начать с ней разговор.
— Пардон, пардон, мадам! Я — солдафон! Позвольте исправить казарменную ошибку. Лейтенант, виконт Симон де Желеньи!
— Графиня Виолетта де Гранже до Гавра едет с вами.
— О, Боже мой! Графиня де Гранже! Гордость французской аристократии, блестящий род военоначальников, вельмож и кардиналов. Я буду хвастаться в полку такой поездкой, уверяю!
— Вы — милый льстец, хотя годитесь мне во внуки. Не предпочли бы вы модисточку на моем месте?
— Ну что вы! Можно ли поставить грязную пастушку рядом со слепящей королевой?!
— Успехом вы должны пользоваться у дам и, очевидно, не теряетесь при этом.
— Я только лейтенант, мадам. Вот хоть бы стать полковником. Увы, нужна протекция особы знатной.
— Кто это сказал про жезл маршала в солдатском ранце? Не Наполеон ли?
— Конечно, он! Вершина и слава французской истории! Как я жалею, что не жил в то время.
— Не хотите ли вы предположить, что я была при его дворе?
— Мадам, я не безумец, хотя сейчас безумны почти все. Эти наводнения сводят всех с ума. Взгляните в окно. Мы проносимся над новым морем, заставившим отказаться от былых железных дорог.
— Монорельсовые поезда мне больше нравятся.
— Еще бы! Но вот залитые поля… Как вы к ним относитесь? Надеюсь, вы землевладелица? Не так ли?
— У меня в Швейцарии в горах свой замок. В округе все земли принадлежат мне. Фермеры и крестьяне деревушек арендуют их у меня.
— Зачем же вам, царице гор, какой–то полузатопленный городишко Гавр?
— Туда я еду за сыном и его семьей, невесткой и внучатами. У меня никакие штормы их не затопят.
— Внучата? Вот не подумал бы! Впрочем, говорят, женившийся рано не пожалеет об этом, как и рано вставший.
— Я вышла замуж шестнадцати лет и действительно не жалею об этом.
— Был бы рад, если б ваша семья, возвращаясь с вами в ваш замок, не встретила бы затруднений на границе. Эти швейцарцы чинят препятствия французам.
— Да как они смеют! Это же нарушение всех договоров!
— Подозреваю, что мой вызов из отпуска связан с возможной переброской нашего полка к швейцарской границе. Вы, вероятно, слышали по видео или читали в газетах о резкой ноте французского правительства швейцарскому, где его действия на границе названы недружелюбными, если не враждебными.
— Что это значит? Я выбросила всякие видеоэкраны после того, как изображение на них стало объемным и персонажи стали выходить с экранов и я оказалась в окружении всяких бандитов из излюбленных чернью боевиков. А газет я принципиально не читаю из–за грязных сплетен, которые там появляются. Если вашему полку придется пересечь швейцарскую границу, буду рада видеть вас в своем замке, где вместо видеоэкранов — прекрасные полотна великих мастеров и портретная галерея моих предков, которые смотрят на вас, не покидая рам. Когда–то там гостил в изгнании Вольтер. Я поставила его скульптуру.
— Мадам, я буду счастлив побывать у вас и приношу вам сердечную благодарность за приглашение. Но вот и Гавр, не изволите ли взглянуть в окно?
— Какой же это Гавр! — воскликнула графиня. — Вместо улиц каналы, и на них даже гондольеры. Это безобразие, я заказывала билет до Гавра, а вовсе не в Венецию.
— Мадам, монорельсовая компания здесь ни при чем. Это и есть залитый морем Гавр, а по улицам его плавают не гондольеры, а весельные шлюпки. Видимо, другого сообщения между затопленными домами нет.
