Юлий Буркин - Всё будет хорошо
Стемнело рано. Пуберы потянулись в сквер. Вскоре оттуда донеслось знакомое гоготание и визг. Сейчас они выжрут найденную водку, а через пару часов…
Кирилл затушил последнюю сигарету и скомкал пачку. Во рту горчило. Голова немножко кружилась.
Я все сделал правильно, сказал он себе. Ведь так?
В дверь позвонили. Кирилл слез с подоконника и пошел открывать. Дашка — обычно жизнерадостная и бойкая — вошла молча, чуть пошатываясь. Взгляд у нее был снулый, кожа бледная.
— Ты чего? — испугался Кирилл при виде вялой дочки. — Заболела?
— Не-е, — протянула Дашка и Кирилл отшатнулся. От дочери несло перегаром.
— Ты пила?!
— Да… ик! Мальчишки… в сквере угостили. Я не… ик!.. хотела. Но они заставили… Ой, — пробасила вдруг Дашка совершенно чужим, низким голосом. — Что-то мне нехорошо.
Она ломанулась в ванную и скорчилась над унитазом. Ее долго и мучительно вырвало.
Это первый симптом, подумал Кирилл. Дальше будет хуже. А может, так и надо? Может, так правильно?!
И только с этой гадкой мыслью до него дошло.
Что же я наделал?!
Он упал на колени, схватился за голову и завыл.
В спальне заплакал младенец.
УТРЕННЯЯ ПРОГУЛКА
Александр Сорокин
Прыг-скок, прыг-скок, разворот, прыг-скок, прыг-скок…
Квадратики постёрлись: линии бледные. Нужно где-нить мелок взять, заново прочертить.
Прыг-скок. Пакет мешает, щас на лавку его брошу и…
Окно вверху громыхнуло:
— Светка! Кому сказала: одна нога здесь, другая тут! Бегом за молоком — отцу на работу пора!
— Щас, мам! Уже бегу!..
Шрэк побери! Уже попрыгать нельзя… Еще разик туда и все!.. Нет: и обратно тоже…
— Светка!
Вот так всегда! Какие же эти взрослые нудные! «Бегом за молоком! Блинчики на завтрак! Отцу на работу!» Как будто я не иду, не бегу. Я вон даже прыгаю! Подумаешь, скакнула два раза. Ой, хлястик расстегнулся — должна ж я его поправить! Красный ремешок под блескучую застежечку. Как я люблю эти красные тапки-босолапки! Ишь как солнышком играют! Ой, царапина! Мам, если увидит, не разрешит их надевать: это выходные босоножки, скажет. А я в них что, захожу что ли? Я в них — и выхожу! Зачем идти в прошлогодних? Они, пусть и удобные, но серые! И потертые… А эти такие ладные-нарядные! А царапинку фломастером намазать — никто и не заметит…
Маринка!.. Ух-ты, какой у нее сарафанчик! Чо-т я такого не видела…
— Привет, Марин! Ты куда это?
— На-адо!
— Что, секрет?
— Нет. Но тебе не скажу! Видела, какой у меня салафан? Зелёновый! Бабушка вчела купила! Италия!
— Скажешь, тоже… Италия! Его, небось, делают на фабрике, где Наташкина сестра работает!
— Ее сестла на обувной фаблике лаботает! А ты — дула, лаз Италию от фаблики отличить не можешь!
— Сама ты — дура! И кривляка-задавака ин-фан-тиль-ная!
— Ты чего лугаешься? Я вот твоей маме ласскажу, какие ты слова гадкие говолишь!
— У-у, ябеда! Ябеда-корябеда! Сарафан надела, в лужу с грязью села! А у меня зато — босоножки красные!
— Ну и катись в своих шлепках мимо, Светка-пипетка!
— Ах, ты обзываться! Да я тебе сейчас эк-зе-ку-цию за волосы…
— Светка! Сколько раз тебе говорить!..
— Бегу, мам, бегу! У меня тапочек расстегнулся!.. Ладно, катись, куда шла, я тебе косички потом заплету!
Вот вредина эта Маринка! Ну ничего, выйдет вечером гулять!..
Бегом. Бегом-бегом за молоком. Хм, стишок! Бегом-бегом за молоком, за молоком, что за углом… Ну и что, что молоко не за углом, зато складно как!.. Ой! Пиончики!.. Распустились! А пахнут-то!..
— Светка!..
…что за углом, за молоком-сметаной, чтоб… Чтоб?.. Чтоб не ругалась мама!!!
— Здрасте, тетя Вера!
— Здравствуй, Светочка! Тебе как всегда: молоко и кефир? — Какая послушная девочка, матери помогает… Не то, что моя! Дрыхнет, наверно, до сих пор…
— Да. И еще кубик сметаны — мама блины жарит.
— Держи… Куда!? А сдачу?
Вот коза-егоза… Лягушка-попрыгушка в красных топотушках.
— Ты как первый класс закончила? Пятерок много?
— Вы что, теть Вер, мне в школу только в этот год! Пасиб!
Поскакала… Нужно Ольге позвонить: хватит валяться, пусть завтракает да пыль протрет, пропылесосит, что ли. Станет она, как же… Ох уж эти детушки! Казалось бы, еще вчера вот так же носилась — все коленки сбитые… Выросла, домой за полночь возвращается. «Мама, я уже взрослая! Мне семнадцать! Я имею право!» Да имеешь ты право, имеешь! В голове вот только — хоть шаром покати. Школу окончила абы как: «В ВУЗ не пойду! Надоело! Для девушки главное — человек чтобы хороший попался, богатый, а не диплом в серванте! Женятся не на мозгах, а на стройных ножках!»
А может ты и права: что толку от моего красного диплома, если стою: ряженкой торгую… Хотя с Петром я именно в институте и познакомилась, тоже на ножки мои загляделся… Да уж, с ногами у тебя, дочура, порядок. И личико как с картинки. Жалко Петр не дожил, не увидел, в какую красавицу его любимая Оленюшка выросла… Петенька-Петруша, «генерал» мой недослуженный! Не стал ты генералом, погиб как мальчишка… И что теперь толку от «звезды» этой, если ты в земле лежишь?! Опять сейчас разревусь. Восемь лет уж, а все плачу… Куда платок делся?..
Вот он. Сынок подарил… Тоже сукин сын, в отца пошел! Одного убили, так второй вслед за ним геройствовать: честь семьи!.. А убьют и что? Тоже дети сиротами останутся? Привез бы хоть, показал Петю, понянчила бы его. Три года внуку, а кроме как на мониторе и не видела. Да и пишет Колька редко. Ольку все больше воспитывает, а она оставит пару строчек: «А остальное, мамхен, не тебе»…
Не мне… А что мне? Василь Андреич, что ли? Ходит тут, глазки строит: постоит, послушает меня сквозь очки свои толстые, улыбнется, ничего не купит и уйдет… Умный мужик, в секретном ящике каком-то спрятанный. А дурак-то какой! Ну пригласил бы куда: посидели бы, поговорили! А там и… Господи! Восемь лет без мужика в доме! Тут не то, что на Василь Андреича, мелкого и субтильного, на неруся залетного согласишься! Ну и что, что молчун и плюгав, зато не пьет и заботливый какой: мальца на колесах своего сколько лет один растит! Серьезный, говорят, пацан растет: лет четырнадцать ему, а он школу оканчивает, деньги на компьютере зарабатывает. Бедный пацан! Сидит вон опять на балконе, в бинокль глядит…
— А? Ой, извини, Сереженька. Задумалась я что-то о своем, о бабьем… Повтори: чего тебе?..
— Да ничего, теть Вер, я, это… Олька дома?
— Да дома, дома, куда ж она денется. С утра вскочила и квартиру убирает. Сергей, я уж как ее не просила, может, хоть ты поймешь: ну, приходите домой пораньше! До двенадцати хотя бы! Я ж заснуть не могу, пока она не вернется!
— Вы, теть Вер, прям как моя мама. Та тоже: спать не ложусь, пока ты… Поймите: выросли мы, взрослыми стали! Сами за себя отвечаем!
— Взрослые… Да вы же навсегда для нас малыми останетесь, для матерей-то!
— Ладно, попробуем. — Одинаковые мамки у всех. «Сереженька»!.. Думает в зятья мечу?.. Не, на Ольке конечно жениться нехило бы, девка она драйвовая, симпотная — все пиплы на дискотеке облизываются. Только на «армейку» осенью, а она — герла видная: хрен дождется! Придешь со службы, а тут киндер-сюрприз — трое хрюнделей: «здравствуй, папик!» кричат…
Блин, где зажигалка?
Ну и угораздило же его прямо за деревом прикуривать!..
А-а-а, первая сигарета, как первая женщина — вкусна, как… как… Блин! Как женщина!.. Кста! А не завалиться ли прям сейчас к Ольке? Она с утра заспанная, тепленькая, сдобная! Закачусь к ней под бочок, за сиськи поглажу, а там и… О! Проснулся! Вскочил! Лежать, я сказал! Так она нам с тобой и позволит себя трогать! Блин! Год уже ее обхаживаю, по кафешкам да танцполам вожу, а она за грудь пощупать не дает! Сучка плоскодонная! Стерва гремучая! Но глазюки у нее!.. Блин! Не врубается она, что ли? Я же — мэн! Мне же нужно!
Все! Слышал? Сейчас докурю, и пойдем бастионы Олькины штурмовать!
— Хай, дед Гнат! Гуляешь?
— Привет, Сережа, привет! Гх-х-хм… Ты вот скажи мне, ветерану войны, ты зачем, гад такой, на весь двор кажный день фашистскую музыку крутишь?
— Чё это она фашистская? Она просто немецкая!
— Я что, фашистскую гавкатню от нормальной немецщины не отличу? Думаешь, я Вагнера с Бетховеном не слышал? А тут марши гитлеровские переиначенные: «швах ин зих»!
— Зря ты, дед, наезжаешь. Это — «Раммштайн», группа из Германии. Мне один кент втирал, чё они таки антивоенные сонги поют, про ужасы Запада. Прогрессивные они, короче.
— Ничего ты не петришь, Сергей! Ты вон тока от корешка знаешь, о чем они воют. А дело не в словах, гх-х-хм, а в музыке! А она у них — фашистская: напрямую по нервам бьет, минуя твои вялые извилины, в душу падает, корёжит ее!
— Это ты, дед, ничего не сечёшь: не все немцы фашисты! Как и не все фашисты — немцы. «Раммштайн» — хорошие немцы! Ладно, пошел я. Гуляй, дед, не кашляй…
